Люби меня вечно - Линдсей Джоанна
После приветственных слов, на которые она не ответила, и быстрого презрительного взгляда в сторону Кимберли девушка обратилась к Лахлану:
— Ну, она должна быть богаче королевы, потому что красивой ее уж точно не назовешь! Да она просто великанша! О чем только ты думал, Лахлан, когда женился на такой дурнушке?
Это было сказано громко, во всеуслышание; несколько десятков людей, которые следом за ними вошли в замок, замолчали. Кимберли ахнула, щеки ее ярко покраснели: впервые она испытала на себе женскую злобу. Несса улыбнулась, довольная произведенным эффектом.
Улыбка не сходила с ее губ, пока Лахлан не прорычал:
— Ах ты, ведьма! Она прекрасна, а ты — просто слепая, если этого не видишь! И никакая она не великанша, как раз лучше подходит для меня. А если ты так не считаешь, то только потому, что сама ростом с ребенка!
Слова явно попали в цель, потому что Несса сразу же закричала:
— Какой я ребенок, если достала деньги, которые тебе были нужны! Не надо было жениться на этой проклятой англичанишке из-за ее денег!
— Дело в том, Несса, что я просил эту леди стать моей женой, считая ее беднее церковной мыши. Тебе не пришло в голову, что я ее полюбил? Не смей больше называть ее англичанишкой, у нее отец такой же шотландец, как ты и я!
— Кто он?
— Не важно, кто…
— Ага, так я и думала, — с ухмылкой прервала она его. — Это просто ложь, чтобы ее тут приняли, но этого не будет.
Лахлан стал чернее тучи и сурово проговорил:
— Так теперь я еще и лжец? Если хочешь знать, то он — Айен Макферсон… — Окружающие хором ахнули; он обвел их взглядом, добавив:
— Я не хочу, чтобы об этом говорили за стенами Крегоры. Я предпочел бы, чтобы герой легенд нас не навещал.
Тут все закивали головами, и это, похоже, заставило Нессу замолчать. Лахлан злился из-за того, что она своей ревностью испортила ему возвращение, смутила Кимберли, которая по-прежнему казалась расстроенной и краснела.
Кимберли не расстроилась — она пришла в ужас.
Никакая ревность не могла оправдать такого подлого поведения, этих слов, рассчитанных на то, чтобы ранить как можно больнее. Неужели она должна будет терпеть подобные нападки при каждой встрече с Нессой? Ну уж нет!
Лахлан встал на ее защиту. Он сделал это не в первый раз — видимо, таков его характер. Но в данном случае дело было в том, что она — его жена. Он не мог не заступиться за нее в присутствии всей своей родни. Он даже солгал, сказав, что любит ее. Нет… не солгал, ведь он выбрал форму вопроса, намекая на многое, но ничего не говоря прямо.
Однако Несса живет в замке. Будут моменты, когда Лахлана рядом не окажется и защитить ее будет некому. А Кимберли не представляла, сколько оскорблений она сможет выдержать, не отвечая на них. Надо полагать, скоро она это узнает.
Глава 48
Кимберли предпочла бы прятаться у себя в комнате, пока окончательно не оправится от жуткой первой встречи с Нессой, но по случаю возвращения лэрда в первый их вечер в Крегоре ожидался пышный ужин, на который были приглашены все члены клана, а также ближайшие соседи.
Лахлан искренне и многословно извинялся за поведение Нессы, уводя Кимберли наверх и показывая ей их личные покои. Он весело ее поддразнивал, старался отвлечь от неприятных мыслей и загладить обиду. Показав ей четыре соединенные вместе комнаты (одной из них оказалась современная ванная комната с холодной и горячей водой), он шутливо пообещал, что она может присвоить себе одну из лишних комнат и превратить в свою гардеробную или приспособить под что-нибудь еще — но при условии, что она не станет пытаться в ней спать. Здесь будет только одна кровать, сказал он, и они будут спать на ней вместе.
Однако, как он ни старался, она не покраснела и вообще никак не отреагировала. В конце концов он ушел, оставив ее одну — отдохнуть и освоиться.
Кимберли не нужен был отдых, ей нужно было чем-нибудь себя занять, чтобы избавиться от отвратительного настроения. Поэтому она принялась помогать Джин раскладывать вещи по местам, и горничная, пытаясь отвлечь , ее, болтала почти без умолку, только время от времени бормоча себе под нос что-то относительно варваров.
Кимберли отправила ее выяснить, где находятся вещи, присланные из Нортумберленда. Она решила, что замок Крегора не станет ей настоящим домом, пока она не расставит свои сокровища по предназначенным для них местам, оставив, так сказать, свою метку.
Немного успокоившись и осмотревшись, она нашла покои Лахлана уютными. Все комнаты оказались очень светлыми благодаря огромным окнам, из которых открывался чудесный вид на озеро и расположенные за ним горы. В спальне — самой большой из комнат — был даже небольшой балкон со стеклянными дверями. Оттуда далеко внизу был виден лодочный причал. Кимберли подумала, что летом на балконе будет очень приятно завтракать.
На всех окнах были темно-изумрудные бархатные шторы, мягко схваченные шнурками с кистями. На стенах, оклеенных обоями пастельно-голубых тонов, висели многочисленные картины с изображениями дам и кавалеров французского двора, когда и те, и другие носили белые напудренные парики. Пушистые ковры были такими огромными, что покрывали почти весь пол, и скорее всего были изготовлены на заказ, поскольку их украшал растительный синий с черным узор, выполненный на зеленом фоне, — сочетание, представлявшее собой цвета клана Макгрегоров.
Одну из больших комнат Лахлан использовал как свою гардеробную — шкаф был полон его одежды — и комнату для отдыха. Там стояли шезлонг, большой письменный стол, несколько кресел и столиков. Такой же просторной оказалась и последняя комната, которую Кимберли могла превратить в свою гардеробную, по крайней мере до той поры, пока им не понадобится детская. Конечно, если поблизости нет специальной детской.
Представив, как по комнатам когда-нибудь будут бегать ее дети, Кимберли немного повеселела и предвкушала, как будет осматривать остальную часть замка. Когда Джин вернулась с известием, что присланные из Нортумберленда вещи сложены в подвале, Кимберли не пришло в голову спросить, почему их туда отправили, включая и ее одежду. Она взяла горничную с собой, предполагая, что подвал может оказаться не обычным подвалом, как это было с большим залом.
Но подвал был именно подвалом — темным, сырым помещением, единственным в замке, где стены по-прежнему были каменными. Он служил приютом для множества пауков. Там было ужасно грязно, потому что в нем хранился уголь — основное топливо в Шотландии.
Им пришлось вернуться обратно, взять лампу и пару крепких слуг, которые могли бы отнести сундуки и мебель наверх. Отыскать вещи Кимберли оказалось делом нелегким: в подвале было множество самых разнообразных помещений — от крошечных клетушек, которые, возможно, были когда-то тюремными камерами, до больших залов. Их соединяли длинные коридоры, расходившиеся во всех направлениях. Казалось, сюда много веков подряд сносили всякий хлам — главным образом ветхую мебель, которая была теперь плотно затянута паутиной.
В конце концов им удалось найти комнату, в которой сложили имущество Кимберли. Она улыбнулась с облегчением, но, подняв лампу, не поверила глазам — все ее фамильные вещи были безнадежно испорчены.
Напольные часы лежали на боку, без стрелок, с треснувшим корпусом, разбитые, поцарапанные, словно по ним прошелся топор. У китайской горки были отломаны ножки, дверцы сорваны с петель, сложная деревянная резьба испорчена — вся в выбоинах, словно и над ней поработали топором.
Гигантская картина выглядела так, будто кто-то встал на нее и дергал за край, пока рама и холст не треснули посередине. Маленькие столики, трехсотлетняя скамья для зала, антикварные вазы, резной китайский сундук — все было поломано, побито, расколото. Даже сундуки с одеждой вскрыли, а вещи разбросали по грязному полу.
Кимберли безмолвно уставилась на картину разрушения. От ужаса у нее остановилось сердце. Она сделала шаг, потом второй и, упав на колени, в безмолвной скорби протянула руки к своим сокровищам. Из глаз хлынули слезы. Это было последнее, что оставалось у нее на память о матери, — и все пропало, превратилось в хлам и щепки, годные только в печку. Злобное разрушение — а ей с первого взгляда, несмотря на потрясение, стало ясно, что оно было преднамеренным, — казалось невероятным. Такое мог сделать только один человек.