Что, если?.. - Донован Ребекка

Хорошо бы, чтобы и Ниель не жалела тоже.

Я утыкаюсь лицом в ладони и думаю, что же ей все-таки сказать.

– Ты не должен был это видеть, Кэл.

Я выпрямляюсь. Ниель стоит в дверях, в одной майке и трусиках. Мокрые волосы зачесаны назад, кожа еще влажная. По-моему, она меня доконать решила.

– Иногда мне просто бывает нужно выплеснуть эмоции наружу, – объясняет она, медленно подходя ко мне. – Знаешь, у меня всегда были с этим проблемы. Весь негатив копится внутри, пока я не почувствую, что вот-вот взорвусь. И вот тогда… тогда я делаю так. Это мой способ справляться со стрессом. – Ниель садится рядом на кровать, кладет руку мне на плечо. – Но ты не должен был этого видеть, – вздыхает она. – Наверняка со стороны я была похожа на сумасшедшую.

Мысли в голове у меня так и мечутся. Я пытаюсь хоть как-то во всем разобраться.

– Это из-за меня? – спрашиваю я тихо. Честное слово, я чувствую, как сердце колотится в горле.

– Что из-за тебя? Думаешь, что я из-за тебя слетела с катушек? – Ниель вскидывает голову и смотрит на меня, сдвинув брови. – Ну что ты, Кэл. Нет, конечно. Ты тут совсем ни при чем.

Внезапно на лице у нее мелькает тень догадки. Она придвигается ближе и садится верхом ко мне на колени.

– Прости, что я так странно вела себя утром. – Я кладу руки ей на бедра, а она обхватывает меня руками за плечи. – Эта ночь была очень важной для меня. Да ты и сам знаешь. – (Я киваю.) – Ну и вот… Я вдруг вспомнила, что через две недели уезжаю. Не могла уснуть и… смотрела, как ты спишь. И от этого мне стало еще хуже, потому что… потому что я не хочу с тобой расставаться… – Она наклоняется ближе и обнимает меня. Я глажу ее по спине. – Но придется.

– Зачем же уезжать, если ты этого не хочешь? – спрашиваю я, утыкаясь лицом ей в шею.

– Мне здесь не место, Кэл. И ты это прекрасно понимаешь, – тихо отвечает она. – Все так сложно.

– А по-моему, так, наоборот, очень просто. Ты не хочешь уезжать, и я не хочу, чтобы ты уезжала. Значит, оставайся – и точка. Здорово я придумал?

Она со смехом выпрямляется:

– Да уж. Но, к сожалению, ничего не получится.

– Не понимаю. Я вообще многого в тебе не понимаю, – говорю я, гладя ее по щеке и молчаливо умоляя: ну же, объясни. – Пожалуйста, Ниель, помоги мне понять. – Я знаю, что рискую. Но у меня такое чувство, будто я с первого дня всеми силами тщетно пытаюсь ее удержать. И теперь, когда она наконец-то со мной, ни за что так просто не отпущу. – Ты можешь мне все рассказать.

– Прости, – только и говорит она. – Мне очень жаль, но это невозможно. – Ниель вдруг толкает меня, и я опрокидываюсь на спину. Она нависает надо мной. – А как насчет… сам знаешь чего? – с обольстительной улыбкой спрашивает она.

Глаза у меня широко распахиваются.

– Ты и правда хочешь?

– А знаешь, Кэл, ты такой милый, когда спишь, – бормочет она, ложится на меня, целует в шею и выше, за ухом. – В общем, совершенно ни к чему понапрасну заморачиваться. Я пока что здесь… с тобой… и буду рядом еще целых две недели. – Ее губы находят мои, и в этот миг я забываю обо всем на свете.

Николь

– Скоро мама приедет, заберет нас. Спасибо, что осталась тут со мной, – говорит Райчел, засовывая книги в сумку на ремне. – Я понимаю, ты совсем не так мечтала провести выходные.

– Как раз так. К тому же мне все равно нужно было задание доделать, – отвечаю я и застегиваю рюкзак.

Откинувшись на спинки пластиковых стульев, мы ждем маму Райчел – она должна за нами заехать, а потом мне нужно успеть на обратный поезд в Ренфилд.

– Ты мне еще не рассказывала, как твой фортепианный концерт прошел, – напоминает Райчел.

– Ничего, – отвечаю я. – Папе понравилось, а остальное не важно, наверное.

– Грустно это слышать, – говорит Райчел. Я не смотрю ей в глаза, ведь я же знаю, как моя лучшая подруга относится к отцу и к его мании совершенства. – А что, Рей все еще играет на барабанах?

– Да. Каждый вечер из их гаража доносится жуткий грохот. Слушай, а почему ты с Кэлом по телефону общаешься, а с Рей, как уехала, так ни разу и не поговорила?

Райчел издает короткий смешок:

– Ну, мы, вообще-то, с Рей и в былые времена никогда по-настоящему не разговаривали.

– Это верно, – киваю я, вспомнив, как они вечно из-за чего-нибудь ругались.

– Ну ничего, вот вернемся мы обратно, – вдруг говорит Райчел, – и все опять будет как прежде.

У меня на миг останавливается сердце.

– Правда?

Райчел пожимает плечами:

– Родители говорят, что это вполне возможно. Хотя кто знает, как все сложится.

Я закрываю глаза. Больше всего на свете мне хочется, чтобы она вернулась в Ренфилд. Это значило бы, что все наконец наладится.

– Можно организовать собственную группу. На этот раз по-настоящему, – мечтает Райчел, раскачиваясь на стуле. – Я буду петь. Ты можешь играть на синтезаторе, Рей, разумеется, на барабане, а Кэл – на гитаре. Ты не знаешь, как он играет, ничего? – Она умолкает, поняв, что мне тут сказать нечего. – А все-таки жалко, что вы больше не общаетесь.

– Ради бога, не заводи эту песню снова, – строго предупреждаю я, поскольку уже сто раз это слышала. – Я дала честное слово. А это важнее, чем дружба с Кэлом и Рей.

– Но ты же не давала слова не дружить с ними, – возражает Райчел.

Она с завидным упорством повторяет этот довод каждый раз. Но я-то себя знаю и прекрасно понимаю: если мы с Кэлом и Рей останемся друзьями, я рано или поздно нарушу свою клятву. А этого допустить нельзя. Как бы я по ним ни скучала.

В ответ на мое молчание Райчел закатывает глаза. Понимает, что тема закрыта… до следующего раза.

– Ой! Знаю! – восклицает Райчел, и ее стул со стуком врезается в линолеум. Она достает из кармана толстовки наушники, вставляет их в телефон. Протягивает мне один наушник. – Я как услышала эту песню, так сразу подумала: Рей бы тут дала жару на барабанах. Мы бы это точно клево сыграли.

Я вздыхаю, втыкаю наушник в ухо и слушаю. Райчел бегает пальцами по экрану, выбирает песню. Начинает бас-гитара, а потом, через несколько секунд, вступают ударные, и Райчел, закрыв глаза, качает головой в такт.

Я невольно тоже начинаю трясти головой. Под звуки припева, похожего на церковный гимн, Райчел вдруг вскакивает и потрясает в воздухе кулаком. Я смеюсь над этой ее неожиданной выходкой. На мою подругу уже начинают оборачиваться, но ей, кажется, все равно.

В следующий раз, когда снова звучит припев, Райчел начинает подпевать. Рот у меня открывается сам собой, и из него вырывается изумленный смешок. Она хватает меня за руку, поднимает на ноги и кружит. Песня заканчивается пронзительным гитарным аккордом. Райчел, запыхавшись, падает на стул. Я вся красная: на нас уже все смотрят.

– Прошу прощения, – говорит нам какая-то полная женщина. Кажется, она здесь работает. – Тут, вообще-то, не полагается…

– Вы это серьезно? – с вызовом отвечает Райчел. – Мы просто хотели немного повеселиться.

Женщина, сидящая с сыном в другом конце зала, неодобрительно качает головой. Мальчик улыбается. Ему, как и мне, кажется, что это смешно. У женщины, которая грозно нависает над нами, глаза становятся круглыми от изумления.

– По крайней мере, имейте уважение к другим людям и не шумите. – Она поворачивается и отходит бесконечно усталой походкой.

Райчел поднимает на меня глаза и смеется:

– Ну что за люди! Им всем не помешало бы расслабиться. И попробовать немножко пожить! – вдруг рявкает она во весь голос, и мамаша возмущенно открывает рот. Мальчишка хихикает. – Правда же, Николь?

– Чистая правда, – говорю я и тоже хихикаю. – Именно такой и должна быть настоящая жизнь. Чтобы было весело.

– Ну слава богу, дошло! – восклицает Райчел, словно ей удалось наконец что-то донести до меня. – Просто будь счастливой, Николь. Что бы там ни случилось. Будь счастливой и радуйся жизни!