Джоди Хедланд - Свет твоих глаз
Его мундир истрепался и полинял, сам лейтенант похудел, как и другие солдаты, что шли сейчас за ним с ящиками, которые англичане грузили на ожидающие баркасы.
– Ищешь кого-то, рыбачка? – спросил лейтенант, внимательно глядя на пришвартованные лодки. – К примеру, высокого широкоплечего вояжера с темными непослушными волосами?
Неужели было так очевидно, что она ищет Пьера?
Потрепанная черная шляпа лейтенанта, та самая, которую он впервые надел на вечер танцев прошлым летом, блестела на солнце. Тогда его шляпа была новой и практически безупречной.
– Я здесь по той же причине, что и все остальные, – ответила она, беря себя в руки. – Смотрю на прибытие американцев.
Две недели назад, когда на Мичилимакинак прибыли первые весенние корабли, они привезли радостную весть о том, что в декабре был подписан Гентский договор[7].
Война закончилась еще пять месяцев назад. Но из-за отдаленного расположения и льда, который отрезал любую связь с внешним миром, жители Мичилимакинака узнали эту добрую весть едва ли не последними.
Договор предписывал американцам и англичанам отдать территории, которые были захвачены ими во время войны. После трех лет жизни в форте и контроля над островом англичане вынуждены были его покинуть.
Американские корабли приплыли еще вчера. Мириам то и дело отправляла Анжелику в гавань выяснить, не вернулся ли Жан в числе тех островитян, которых вынудили покинуть дома в начале войны.
Лодка с гражданскими уже приплывала на берег, утром, и с ними была молодая грациозная леди, чья красота напомнила Анжелике Лавинию. Вот только эта женщина была одета куда проще, словно собиралась приспособиться к острову, вместо того чтобы перекраивать остров под себя.
Со временем до Анжелики донесся слух, что эта леди – дочь американского хирурга, который будет проживать в форте.
Посреди разгрузки и встреч американских войск англичане все грузили свои пожитки на корабли и готовились отплывать. Лейтенант Стили, будучи интендантом, лично присматривал за тем, чтобы все припасы были вывезены из форта. Англичане не хотели оставлять своим американским врагам ни крошки.
Лейтенант Стили отступил в сторону, пропуская двоих своих солдат. Те сгибались под весом ящика, сапогам мешал мягкий песок на пути к ожидающей англичан шлюпке. Стоило им отойти за пределы слышимости, как лейтенант склонился к Анжелике, так близко, что ее передернуло от запаха рома в его дыхании.
– Можешь не ждать своего Пьера Дюрана, – сказал лейтенант, довольно сверкая глазами. – Он мертв.
Злые слова ударили Анжелику так, что она едва не упала снова.
Лейтенант, словно увидев желаемую реакцию, криво ухмыльнулся.
– На прошлой неделе я получил рапорт от воинов меномини, которых посылал за ним. Они нашли его тело. От Дюрана осталась лишь груда костей. И его весло. Весло в красно-синюю полоску.
Господи, пожалуйста, нет! Отчаянье сдавило ей грудь. К горлу подкатил крик. Если они нашли его весло и его кости, значит, Пьер не успел добраться до индейского лагеря.
Думать о смерти Пьера было слишком больно, несмотря на то что Анжелика знала – подобный итог вполне возможен. Она пыталась себя к этому подготовить. В начале зимы старалась забыть о Пьере и сосредоточить все мысли на Жане. Но слова Рыжего Лиса преследовали ее до тех пор, пока скрытая в них истина не завладела всем ее сознанием.
Ее обещание Жану было рассудочным, и именно его Анжелика собиралась нарушить после того, как у нее появится шанс поговорить с Жаном начистоту. Как бы она ни старалась сопротивляться обаянию Пьера, она стала его добычей. Сколько бы она ни мучилась этой зимой, ей не удалось избавиться от чувства к нему. Он словно стал частью ее сердца, вплелся в него неразрывными нитями, и Анжелика не могла освободиться от этой любви, не уничтожив в то же время и себя.
Долгими зимними днями, выбираясь с Желтым Бобром на подледную рыбалку или охоту, и вечерами, проведенными у очага, она ни на миг не переставала думать о Пьере.
Когда она училась шить, переделывая милую разноцветную юбку, подаренную ей Мириам, все ее мысли были заняты смеющимися глазами Пьера. Желтый Бобер учил ее выстругивать из дерева, а Анжелика вспоминала чарующую улыбку Пьера. И в бесконечные темные ночи, свернувшись в клубочек рядом с котятами и Мириам на кровати в углу, она молилась за Пьера.
Ей нужно было думать о Жане и молиться за него, но Анжелика могла лишь мельком о нем вспоминать.
Ее поглотила тоска по Пьеру, и в сердце не осталось места ни для кого другого.
Но теперь он был мертв.
Ее колени подогнулись, тело дрожало. Больше всего на свете ей хотелось рухнуть сейчас на землю и умереть.
Лейтенант негромко продолжил:
– Ни один капитан, ни англичанин, ни американец, не оставит в живых того, кто расскажет о побеге из Черной Дыры. Подобные новости лишь подтолкнут остальных заключенных к попыткам сбежать.
Она прижала руку к груди, пытаясь сдержать рвущуюся наружу боль. Глаза жгло от слез. Ей просто необходимо было сбежать подальше от людей, туда, где можно будет горевать в одиночестве.
Слова лейтенанта были вполне логичны. Вот почему Пьер не вернулся на остров две недели назад, вместе с первыми кораблями и вояжерами. Вот почему он не приплыл и вчера, он просто не сможет уже вернуться.
Его нет. Его больше не будет.
– Иди домой, девочка, – сказал лейтенант. – Пьера Дюрана ты не дождешься, ни сегодня, ни в любой другой день.
Она не стала ждать, добавит ли он что-то к этим словам. Ей стало безразлично, кто еще сойдет на берег.
Она могла думать лишь о том, как сбежать от толпы и найти место, где можно будет выпустить на волю слезы и боль, что душили ее.
Анжелика помчалась прочь от берега, ослепнув от слез и не глядя, куда бежит. Она бежала, пока не начала задыхаться, а затем рухнула на лесную подстилку, уронив голову в густой мох, и спрятала лицо в палых листьях.
И рыдала, пока внутри больше не осталось ничего. Кроме болезненной пустоты.
Пьер погиб.
Всю зиму она жила лишь надеждой, а теперь должна была отпустить ее. Окончательно.
Она отчего-то цеплялась за мысль о том, что, если Пьер выживет, он к ней вернется, хотя оснований для этого не было. Она говорила себе, что откажется от обещания Жану, откажется от защищенности, которую тот предлагал.
Потому что она глупо стремилась к безопасному браку с Жаном, вместо того чтобы довериться Господу, который заботился бы о ней, где бы и с кем бы она ни была.
Именно это пытался сказать ей Господь, когда прошлым летом Рыжий Лис увез ее от Эбенезера, но Анжелика не поняла, она роптала на то, что ее принуждают покинуть любимый остров.
Она уже даже решилась на откровенный разговор с Жаном. Она готова была сказать, что не станет его женой, и вернуть подаренный гребень. Ей хотелось поступить правильно с Жаном, обрести свободу, прежде чем принять ту жизнь, что предлагал ей Пьер… если, конечно, он когда-нибудь предложит ее снова.
Именно за этим она возвращалась на остров.
Только теперь Анжелика поняла в полной мере, что вернулась она закончить отношения с Жаном.
Вытерев глаза от слез, она села и глубоко вздохнула. Подняла взгляд на высокие лиственницы и сосны и на синее небо над ними.
Какая теперь разница?
Тяжело ступая, она зашагала по каменистой дорожке, ведущей обратно на ферму. Анжелика знала, что должна благодарить Бога за жизнь, которую Он ей подарил, за обретенную свободу приходить и уходить, когда захочет, одеваться, как ей нравится, согреваться нежной материнской заботой Мириам. Она так давно не знала подобной любви и свободы, что ей понадобились недели на то, чтобы избавиться от страха перед контролем Эбенезера.
Присутствие на ферме Желтого Бобра заставляло Эбенезера держаться от нее как можно дальше. С Бетти она поговорила лишь раз, в церкви Святой Анны во время рождественской мессы. Бетти сказала, что для Эбенезера не имеет значения, где она живет со своим новым мужем-индейцем, главное, что он получил свои деньги. Она не стала разрушать уверенности Бетти в том, что Желтый Бобер – ее муж. Это заблуждение гарантировало ей безопасность, все остальное было неважно.
Желтый Бобер стал ей любящим дедушкой, за зиму он научил ее множеству вещей, и Анжелика знала, что будет скучать, когда он уйдет.
Дойдя до опушки, она внезапно остановилась. Дверь коттеджа была распахнута, а рядом валялся большой мешок, вроде того, что носил с собой Пьер. Возле амбара стояли Желтый Бобер и другой индеец, с ирокезом на голове, наподобие того, что носил Рыжий Лис.
Она не видела лица индейца, но знала, что это Рыжий Лис. Иначе просто не могло быть. А если Рыжий Лис вернулся, то с ним мог вернуться и Пьер. Сердце заколотилось, ноги сами пришли в движение. Анжелика бежала по высокой траве, путаясь в яркой юбке, которую недавно дошила.
