Огненные времена - Калогридис Джинн
– Но я ничем не отличаюсь от вас, – возразила я. – Вы знаете богиню лучше, чем я, и вы более могущественны, чем я. Вы знали, что я иду к вам, а я не была даже уверена в том, предали вы меня или нет.
И она ответила – печальным и даже мрачным тоном:
– Это не так, моя госпожа. Я не владею и толикой вашего могущества – точнее говоря, могущества богини. Неужели вы до сих пор не понимаете, что произошло со смертью вашей бабушки? В чем заключалась ваша высшая инициация?
При воспоминании о бабушке у меня на глаза навернулись слезы, но я сдержала их.
– Я знаю, что почувствовала присутствие богини гораздо сильнее, чем раньше. И знаю, что получила дар прикосновения.
– Вы получили гораздо больше. Жеральдина замолчала. Потом слегка наклонила голову, так что ее черное зимнее покрывало закрыло прямую, четкую линию ее щеки и изящно опустилось на ее резкий, квадратный подбородок. Она не отрывала от меня глаз. И в то же время она смотрела мимо моего физического тела – на что-то глубокое и прекрасное. Выражение ее лица смягчилось. Внезапно она напомнила мне статую Марии в оливковой роще.
– За все время существования нашей расы это произошло впервые. Верите вы в это или нет – ведь вам еще предстоит самой открыть это в себе, – но вы, моя дорогая сестра Мария, стали живым воплощением богини.
XIV
В последующие несколько лет мать Жеральдина объяснила мне многие вещи. Она рассказала, что существуют два способа инициации, то есть получения доброй или злой магической силы, а именно смерть и любовь. Последнюю все, владеющие обычной магией, понимают как репродуктивный акт. Она признала, что и сам по себе физический акт является, конечно, некоторой ступенью инициации, но достижение высшей силы лежит в акте сострадания, которое означает отказ от себя самого, и в этом смысле физический союз господина и госпожи действительно приводил в предыдущих поколениях к достижению высочайших уровней могущества. (Простите, что я говорю так откровенно, брат. Я вовсе не пыталась вогнать вас в краску.)
То, что Нони сделала для меня, было сочетанием самоотверженной любви и добровольного подчинения смерти. Благодаря этому моя инициация оказалась усиленной вдвое. Это было сделано для того, объяснила Жеральдина, чтобы впоследствии я могла найти своего возлюбленного и усилить уже его инициацию.
Однако для этого и я, и мой господин должны сначала пройти особое обучение и подготовку. Это связано с тем, что в нашем поколении опасность особенно велика. А без этого, по ее словам, я исключительно уязвима для нападения врага.
Обучение началось в круге с другими сестрами по расе… Круг этот очень был похож на тот, в котором я побывала вместе с Нони. Сначала Жеральдина призвала свет на том же языке, что и Нони когда-то, – на еврейском, объяснила мне потом Жеральдина (а я раньше думала, на итальянском), ибо в те дни, когда тамплиеры были вынуждены бежать ради сохранения своей жизни, многие из них нашли приют у ведьм-язычниц, и они обучили друг друга тому, что знали. И здесь гоже были разноцветные существа-великаны – архангелы Рафаил, Михаил, Гавриил и Уриил, и здесь были звезды и шар.
Ритуал происходил глубоко в подвале, в укрытии, существовавшем там с тех далеких времен, когда на Каркассон часто нападали захватчики. Это было маленькое убежище, спрятанное под землей, с холодным земляным полом, окруженное стенами из грубо обтесанного камня, без единого оконца или какой-то хоть малой щелочки, сквозь которую мог бы проникать свет. У нас не было с собой ни инструментов, ни каких-то магических предметов: лишь масляная лампада да наши сердца. И Жеральдина даже не стала очерчивать на земляном полу настоящий круг. Но присутствие невидимого было необыкновенно сильным, явственным. И я чувствовала, что в темноте мы видим лучше.
Здесь, в этой крохотной комнатке, под защитой аббатисы и своих сестер – и под защитой многих других, разбросанных по городам и весям, но присутствовавших незримо, не телом, а духом, – я делала первые шаги в овладении умением фокусировать свое внутреннее зрение.
– Думайте о своем враге, – пробормотала Жеральдина во время того первого круга, едва мы все оказались внутри мерцающего сине-золотого шара.
Она подошла и соединила свою руку с моей, другую мою руку взяла Мария-Мадлен, которую взяла за руку сестра Барбара, а Барбару – сестра Друзилла, а Друзиллу – сестра Лусинда…
Нас было шестеро в ту ночь, и всех шестерых я благословляю, ибо не будь их, враг непременно вычислил бы меня. Но с помощью добрых монахинь я оставалась для него невидимой и неведомой, я была в полной безопасности.
– Думайте о враге сердцем, – продолжала Жеральдина, – и постепенно его образ проявится…
У меня перехватило дыхание при одной лишь мысли об этом. Конечно же, эти женщины, да и я вместе с ними, ошибались, осмеливаясь думать обо мне как о богине, как о достойном сосуде, вмещающем ее силу. Я была просто человеком – слабым, встревоженным, испуганным человеком…
Мадлен сжала мою руку и, обернувшись, я увидела при свете лампады ее профиль: покатый лоб, спокойный изгиб закрытого века, длинные ресницы на золотистой дуге щеки. Она была сама безмятежность. И я почувствовала, что такое же умиротворение нисходит и на меня, почувствовала прикосновение собственных ресниц к щекам, почувствовала, как уходит страх.
И услышала крик Нони: «Доменико… Это ты был коварным ветром в день рождения ребенка…»
И тут же пришло видение.
Силуэт высокого, грузного человека. Он стоит перед алтарем – ониксовым кубом. На его полированной поверхности – две свечи, белая и черная, белый голубь в маленькой деревянной клетке, солонка и золотая кадильница. Из кадильницы кольцами поднимается дым, и за его толстым, миррой пахнущим покрывалом скачут в зыбком мареве языческие боги на фресках. Тут белокожая Венера совокупляется с Марсом, и золотые волны ее волос окутывают их обоих. Там смертная женщина Леда лежит в тени, отбрасываемой огромными крыльями божества, явившегося к ней в виде лебедя.
Над головой мужчины – купол, выложенный сверкающими золотыми звездами и астрологическими знаками. На мраморном полу – блестящий мозаичный орнамент, представляющий собой магический круг с символами огня, воды, земли и воздуха.
Каждый из четырех сегментов украшен золотым подсвечником в рост человека и в половину его ширины. Восточный, стоящий сразу за алтарем, имеет замысловатую форму орла, южный – льва. Западный и северный представляют человека и быка. В каждом из этих необычных подсвечников мерцает высокая тонкая свеча. Эти четыре свечи, а также свечи на алтаре и освещают все помещение.
– Женщина, увенчанная солнцем, – шепчет колдун, – стоящая на луне, увенчанная двенадцатью звездами. У нее начались роды, и она кричит…
Он делает шаг к алтарю и открывает маленькую деревянную клетку. Голубь сжимается от страха, когда человек просовывает туда руку, и смотрит на него розовым и лишенным всякого выражения глазом. Когда рука оказывается у него на спине, голубь пытается встать и взъерошивает перья, демонстрируя свою неприязнь и раздражение, но в тот же миг, когда колдун вытаскивает его наружу и ласково приглаживает ему перья, голубь перестает сопротивляться и успокаивается на его ладони.
Как мала эта жизнь, не представляющая из себя ничего, кроме мягкого, невесомого комочка тепла и быстро бьющегося сердечка. Он рассеянно поглаживает голубя. Очевидно, что сознание его полностью сосредоточено на том, что должна искупить эта маленькая жизнь. Голубь так успокаивается, что начинает чистить перышки у себя на грудке.
Неожиданно колдун сжимает его узкую шейку большим и средним пальцами и сворачивает голову на бок. Слышится тихий хруст костей, и голубь непроизвольно испражняется на приютившую его ладонь.
Не поморщившись, колдун перекладывает поникшую птицу на другую ладонь и стряхивает зеленоватый сироп на мраморный пол. Быстро вытирает руку о платье и кладет птицу посреди круга, начерченного солью на блестящем черном алтаре.
