Эмма Марс - Спальня, в которой мы вместе
До тех пор, пока сама не погрузилась в эту пучину добровольно, хотя никто меня туда не подталкивал, кроме меня самой. Это случилось в начале осени 2010 года.
За то время, что я была так занята написанием последних страниц своего романа-мемуаров «Сто раз в день» (книга имела теперь такое название), моя профессиональная жизнь набирала обороты. Это был один из многих уроков, преподносимых жизнью, – всегда можно найти более равнодушного, чем ты сам… или более приспосабливающегося.
– Эль, дорогая! – воскликнул Бербер, по-отечески широко раскрывая мне свои объятия. – Я уже и не ждал ваш текст! Вы знаете, что это сводит с ума бедную Глэдис!
Глэдис была редактором, контролировавшим работу над книгой. Тем не менее мои контакты с ней сводились к нескольким десяткам писем. Я никогда даже не встречалась с ней, поскольку Бернштейн присваивал себе эксклюзивность того, что он называл, не без непристойной улыбки, как только речь заходила об авторе-женщине, «небольшой интимной связью с талантом».
На этот раз Альбер Бернштейн не упомянул о Дэвиде. С тех пор как его благодетель начал испытывать трудности, он ему даже не протянул руки. Хуже того, я узнала, что, как только появились первые слухи о его опале, редактор сразу же бросился к руководству GKMP в Сеуле, чтобы убедиться, что он не потеряет свое размещение в башне. Урегулировав проблему, Бернштейн тотчас же предал забвению это дело. Он уж больше не думал ни о чем, кроме золотого будущего, которое пророчил моей книге. С глазами, горящими от вожделения, с каждой минутой воображая все более опьяняющие цифры, Бербер без устали говорил о миллионах экземпляров, которые мы продадим вместе.
Которые продаст он.
– Я хотел бы вам представить одного человека. Человека, который будет очень много значить для вас в последующие годы. Я в этом уверен.
Он все еще говорил о цифрах продаж?
– Она в соседнем кабинете. Я сейчас же попрошу привести ее сюда, если вы не возражаете.
Не дожидаясь моего ответа, он нажал кнопку телефона, чтобы вызвать своего ассистента, и распорядился сухим тоном:
– Вы не могли бы пригласить сюда Эву, пожалуйста?
Затем Бербер вскочил резким рывком, очевидно взволнованный, и устремился навстречу женщине, которая в тот же самый момент появилась в дверях кабинета. Лет пятидесяти, элегантная, иссиня-черные волосы и глаза цвета морской волны. Эва мгновенно внушила мне уважение и симпатию одновременно. Несмотря на улыбку и теплые объятия, которыми она поприветствовала моего издателя, шумно отвечая на его восклицания, я не чувствовала в ней того же цинизма, который был характерен для Бербера.
– Эль, позвольте представить вам Эву Джонс.
Та протянула мне руку почти робко и наградила меня ослепительной улыбкой. Наверное, в молодости она была восхитительно прекрасной девушкой.
– Добрый день, – прошелестела я.
– Эва – лучший международный агент, которого я знаю. Она никогда не подписывает ничего меньше суммы с пятью нулями. Она насчитывает в своем арсенале не менее четырех Нобелевских премий по литературе!
– Альбер! – мягко укорила его та, о ком шла речь, с легким неопределяемым акцентом в голосе. – Хватит мне льстить. Я уже слишком стара для этого.
– Не для меня, Эва! Не для меня.
Попытал ли он с ней свою удачу? Берберу приписывали кучу любовниц и навязчивое желание затащить в постель всех красивых женщин, которые встречались на его пути.
– А теперь будем серьезны, – продолжил он. – Через неделю состоится ярмарка международного книгоиздательского дела. Книжная ярмарка во Франкфурте. Каждый год сливки международных издательств приезжают туда на пять дней для активной торговли. И каждый год Эва присутствует там и представляет продукцию «E&O» нашим зарубежным коллегам, чтобы продать им права на публикацию произведений на иностранном языке. В этом году я попросил ее сосредоточиться исключительно на вас.
– На мне? – чуть не задохнулась я.
– Я взяла на себя смелость отдать на перевод первые пять глав вашей книги, – добавила Эва. – Я их сразу же отправила моим основным партнерам в США. И должна вам признаться, что первые отклики очень хорошие.
– Очень хорошие? – воскликнул Бернштейн, притворно возмутившись. – Вы хотите сказать – отличные! Эва уже продала права в пять или шесть стран. Если, как мы полагаем, мы получим предложение от американцев на ярмарке во Франции, это откроет вам международный рынок и вы будете переведены по меньшей мере на двадцать языков!
Все это казалось мне сюрреалистичным. Не преувеличивал ли он слегка? Но союзница Бербера подтвердила его предположения уверенным морганием ресниц. Затем она с серьезным видом пристально посмотрела на меня.
– Речь идет по меньшей мере о цифре в миллион евро за три тома.
– И это только предварительные суммы! – воодушевился Альбер. – Сумма будет еще больше, гораздо больше, ведь мы рассчитываем на экранизацию.
Я не знала, как воспринимать этот поток хороших новостей, и застыла в молчании. Мне казалось, что в тех экстраординарных планах, которые эти двое обсуждали с таким удовольствием и живостью, речь шла не о моих каракулях. Я даже не была уверена, что мне нужен такой профессиональный успех, когда рушилась моя личная жизнь.
Имела ли я на него право?
Эва протянула мне свою визитку, на которой был филигранно выбит цветок, такой же нежный, как и ее рука. Я взяла крохотный кусочек картона, разрываемая горьким и опьяняющим чувством, ведь в этот момент моя жизнь должна была перевернуться. Я собиралась окончательно и бесповоротно сбросить старую кожу, которую тащила за собой до сегодняшнего дня.
После несчастного случая состояние Франсуа Маршадо оставалось очень нестабильным около трех недель. «Скорая помощь» увезла его в больницу Мартине, в Рюейе, а затем он был переведен в хорошо мне знакомую общественную больницу Нантра на улице Макс Фурестье. Франсуа, получившего тяжелую травму головы, погрузили в искусственную кому, чтобы прооперировать его. Только что он очнулся от наркоза, но пока не мог произнести ни слова.
– Думаешь, Франсуа останется овощем на всю жизнь? – сетовала Соня в кафе больницы перед тарелкой супа из вяленых помидоров. – Я знаю, что эгоистка, но никак не могу смириться с мыслью, что эта шлюха Сесиль получила от него все самое лучшее… а я – это дерьмо.
– Ты заблуждаешься. Именно ты получишь все лучшее, моя Соня, потому что он наконец нашел свое счастье. Благодаря тебе.
Моя неловкая попытка утешить ее заставила Соню улыбнуться. Уцепиться за это слабое утешение было лучше, чем размышлять целый день, кто же явился виновником покушения на ее возлюбленного.
Я же не сумела избавиться от желания прокрутить все возможные варианты. Нужно ли было подозревать Фреда, ее бывшего ревнивого любовника? Или Сесиль, жену, вынужденную согласиться на развод? Что касается Дэвида, то он, возможно, испытывающий больше всего злости к Франсуа, казался мне менее всех способным поступить таким образом. Какой властью и поддержкой обладал Дэвид Барле в нынешнее время?
Созерцая Франсуа в разбитом состоянии в его больничной постели, я задала себе вопрос: каким бы было мое отношение к тебе, если бы ты оказался на его месте? Ты обучил меня искусству анатомических загадок, что бы я еще смогла полюбить в твоем теле, если бы от него осталась лишь переломанная груда?
Сегодня я уверена в своем ответе. Любая из твоих конечностей, любой из твоих органов сумели бы довести меня до оргазма. Зоны, которые априори считаются наименее чувственными, сумели бы вызвать у меня ту решительную дрожь, которая приведет к наслаждению. Да, например, я смогла бы заниматься любовью с твоими коленями. Я согнула бы одну из твоих ног так, чтобы коленная чашечка выступала, и села бы на тебя сверху, прижавшись к ней своим лоном. Я бы начала двигаться на тебе всей его поверхностью. И что удивительно, ты тоже кончил бы от этой не самой эрогенной зоны. Тебя бы возбудил тот факт, что я истекаю соками на твой неподвижный бугор и что судороги моей вагины ритмично пульсируют и трепещут на нем. Я бы угадала в твоих полуприкрытых увлажненных глазах непередаваемую вспышку наслаждения. Ты бы стал мужчиной, который наслаждается каждой частью своего тела, даже самой нелепой. Я бы занималась любовью с твоими ступнями, твоими пятками, твоими локтями или даже с таким совершенно не приспособленным для этого костным выступом, как твой подбородок. Каждая часть тебя смогла бы дарить и получать любовь.
(Рукописная заметка от 01/10/2010)
Соня проводила все дни у изголовья постели Маршадо. Так быстро вернуться туда, где умерла мама, было для меня невыносимо. Соня поняла это и избавила меня от необходимости проводить долгие часы рядом с ней.
Снова одна в своей квартирке, пока мой текст был у редактора на вычитке, я не знала, чем бы по-хорошему занять себя, кроме как сочинять письма, где на всех наклеен один и тот же адрес:
