Летняя королева - Чедвик Элизабет

– Нельзя упускать эту возможность, – прохрипел он. – Аквитания и Пуату увеличат наши земли и престиж во сто крат. Мы не можем допустить, чтобы они перешли в другие руки. Жоффруа Анжуйский, к примеру, с радостью урвал бы герцогство, женив своего сына на старшей из дочерей, и это не должно произойти.

От затраченных на короткую речь усилий лицо короля побагровело, он задыхался. Взмахнув рукой, Людовик приказал аббату продолжать.

Сугерий откашлялся.

– Ваш отец желает, чтобы вы отправились с армией в Бордо, закрепились на этих землях и женились на старшей из дочерей покойного герцога. Сейчас она находится под защитой во дворце Омбриер, и архиепископ ожидает вашего прибытия.

Людовик отшатнулся, словно от удара кулаком в живот. Он знал, что однажды ему придется жениться и обзавестись наследниками, но всегда относился к этому как к неприятной обязанности, смутно маячащей в далеком будущем. Теперь же ему сообщают, что он должен жениться на девушке, которую никогда не видел и которая родом из земель, где живут сплошь искатели удовольствий, распущенные и безнравственные.

– Я позабочусь о том, чтобы девочки получили воспитание в наших традициях, – сказала его мать, занимая важное место в будущем семейном устройстве. – Они много лет были лишены материнской заботы, и им будет полезно получить должное руководство и образование.

Коннетабль короля, Рауль де Вермандуа, вышел вперед.

– Сир, я немедленно начну готовиться к выступлению.

Он был еще одним близким советником, а также двоюродным братом Людовика. Кожаная повязка скрывала пустую глазницу – глаз коннетабль потерял восемь лет назад, во время осады. На поле боя он был отважным рыцарем, а во дворцах – элегантным и очаровательным придворным, любимцем дам. Повязка на глазу лишь добавляла ему популярности среди женщин.

– Поторопись, Рауль, – прохрипел король. – Время не терпит. – Он предостерегающе поднял указательный палец. – Это должен быть роскошный и почетный кортеж; в Пуату такое ценят, и мы должны сохранить расположение жителей тех земель любой ценой. Украсьте копья знаменами, а шлемы лентами. Покажите, что на этот раз вы идете с дарами, а не с клинками.

– Сир, предоставьте это мне.

Де Вермандуа с поклоном вышел из комнаты, его роскошный плащ парусом развевался за его плечами.

Людовик снова преклонил колени, чтобы получить благословение отца, и каким-то чудом сумел выйти из зловонной комнаты прежде, чем согнулся в сильном приступе тошноты. Жениться не хотелось. Он ничего не знал о девушках – их мягкие изгибы, хихиканье и щебечущие голоса его отталкивали. Его мать не такая; она была словно стальной стержень, но никогда не давала ему любви. Любовь в его мире дарил лишь Господь, но теперь, судя по всему, Бог говорил, что он должен жениться. Возможно, то было наказание за грехи, и ему оставалось лишь принять его с радостью и воздать хвалу.

Слуги бросились убирать за наследником, а из королевских покоев вышел Сугерий и быстро оказался рядом.

– Ах, Людовик, Людовик. – Аббат, утешая, обнял юношу за плечи. – Я знаю, вы поражены, но такова воля Божья, и должно подчиниться. Господь посылает вам великолепные возможности, а девушка, немногим моложе, станет вам женой и помощницей. Воистину стоит возрадоваться!

Успокаивающие слова Сугерия возымели действие, и Людовик взял себя в руки. Если на то действительно воля Божья, то он должен подчиниться и сделать все, что в его силах.

– Я даже не знаю ее имени, – произнес он.

– Полагаю, ее зовут Алиенора, сир.

Людовик беззвучно сложил губами незнакомые слоги. Имя было похоже на заморский фрукт, которого он никогда не пробовал. К горлу снова подступила тошнота.

4

Бордо, июнь 1137 года

Алиенора чувствовала, что Жинне рвется вперед, но заставляла ее держаться рядом с конем архиепископа Жоффруа. Девушке тоже не терпелось промчаться с ветерком. Уже несколько дней она не выходила из замка, ее постоянно охраняли, будто ценный трофей. Сегодня утром архиепископ взял на себя ответственность за ее благополучие. Его рыцари, не теряя бдительности, держались чуть поодаль, оставив Алиенору наедине с наставником для секретной беседы.

За два месяца, прошедшие со дня смерти ее отца, теплую южную весну сменило жаркое лето, а на деревьях в дворцовом саду созрели темные глянцевые вишни. Ее отец лежал, вырванный из жизни, в гробнице в Компостеле, а она пребывала в неопределенности, наследница, способная менять судьбы благодаря своему рождению, но не имеющая власти за стенами дворца – ведь какое влияние могла иметь тринадцатилетняя девочка на мужчин, определявших ее будущее?

Они выехали на равнину, и Алиенора пришпорила Жинне, отпуская поводья. Конь Жоффруа тоже прибавил шагу, и от ударов копыт по иссохшей земле поднялась белым дымом пыль. В лицо Алиеноре дул теплый ветер, она вдыхала терпкий аромат дикого тимьяна, который топтали лошади. Резкий летний свет ослепил ее, и на мгновение все заботы рассеялись в эйфории от скачки, оттого, что она жива, что кровь поет в ее жилах. Вся внутренняя скованность и зажатость широко развернулась и наполнилась энергией, горячей и яркой, как солнце.

Наконец она остановилась перед обветренной римской статуей, стоявшей на обочине дороги, и наклонилась, чтобы погладить потемневшую от пота шею Жинне. Отец рассказывал ей о римлянах. Тысячу лет назад они пришли на эти земли, завоевали их и поселились в Аквитании. Говорили те воины на латыни, которая теперь осталась языком ученых, – латынь Алиенора выучила вместе с французским, на котором говорили в Пуату и на севере, столь отличным от lenga romana [5], звучавшего в Бордо.

Правая рука статуи была поднята, словно оратор обращался к слушателям, а его белый невидящий взгляд был устремлен к горизонту. Звезды золотого лишайника украшали его нагрудник и края пояса.

– Неизвестный воин, – сказал Жоффруа. – Надпись утрачена. Многие оставили свой след на этой земле, но, в свою очередь, получили по заслугам. Местные не любят, когда их запрягают и садятся на шею.

Алиенора выпрямилась в седле. Осознание того, что она герцогиня Аквитанская, зашевелилось в ней, будто пробудился спящий дракон, напрягая гладкие, витые мышцы.

– Я их не боюсь, – сказала она.

В резком солнечном свете взгляд архиепископа казался еще мрачнее.

– Тем не менее не забывай об осторожности. Все лучше, чем оказаться застигнутой врасплох. – Помедлив, он добавил: – Дочь моя, у меня есть для тебя новости, и я хочу, чтобы ты внимательно их выслушала.

Алиенора внезапно насторожилась. Могла бы и раньше догадаться, что эта прогулка затеяна не только ради удовольствия.

– Какие новости?

– Исполненный любви к тебе и заботы о землях Аквитании твой отец описал в завещании для тебя великие планы.

– Что значит – великие планы? Почему ты не говорил об этом раньше? – Страх и гнев забурлили в ее груди. – Почему отец ничего мне не сказал?

– Потому что плод должен вырасти, прежде чем созреть, – серьезно ответил Жоффруа. – Если бы твой отец вернулся из Компостелы, он сам рассказал бы тебе об этом. Неразумно было рассуждать об этом до того, как наступит подходящий момент, но сейчас время пришло. – Он наклонился с лошади и накрыл ладонью руку девушки. – Твой отец желал для тебя брака, который сделает честь тебе и Аквитании и приведет к величию. Он также хотел, чтобы его дочери были в безопасности, а на ваших землях царил мир. Уходя в паломничество, он попросил короля Франции позаботиться о вашем благополучии и договорился о браке между тобой и старшим сыном короля – Людовиком. Однажды ты станешь королевой Франции и, если будет на то воля Божья, матерью целой плеяды королей, властителей империи от Парижа до Пиренеев.

Эти слова обрушились на Алиенору, будто удар секиры, и она лишь потрясенно смотрела на своего наставника.

– Это прекрасная возможность, – проговорил Жоффруа, внимательно за ней наблюдая. – Ты исполнишь волю отца, и наградой тебе будет корона. Союз между Францией и Аквитанией сделает обе страны гораздо сильнее.