Все оттенки роз - Крафт Элизабет

– Хотел бы я, чтобы все могло быть иначе, – говорит он, отводя взгляд, не в состоянии смотреть мне в глаза. – Но будет проще, если… – Он прикусывает губу.

– Если мы покончим с этим, – договариваю я за него, ощущая, как колючки боли вонзаются мне в виски.

Тэйт кивает.

– Да. Похоже, что так.

Я не могу ответить. Слезы подступают к моим глазам, к моим дрожащим губам. Если заговорю, потеряю над собой контроль.

– Прости, Шарлотта. За все.

Его пальцы скользят по краю кровати, так близко, что он мог бы прикоснуться ко мне, провести рукой по моей обнаженной коже, поцеловать меня. Но Тэйт этого не делает. Он убирает руку и поворачивается к двери. На полпути застывает, его спина кажется окаменевшей. И я начинаю думать, что он обернется, скажет что-то еще – что-то, чтобы все исправить, чтобы не было так больно, но вместо этого Тэйт выходит в коридор и исчезает из моей жизни.

Я раздавлена.

Глава 24

На следующий день бабушка и Миа забирают меня домой из больницы. Я сижу впереди, молча. Все кажется померкшим: акварельные краски, растекающиеся по белому листу. Оказавшись дома, стремительно прохожу через гостиную и иду по коридору в свою комнату. Даже этот дом кажется мне чужим, прежняя Шарлотта, которая раньше жила здесь, мне не знакома.

– Ты в порядке? – спрашивает Миа. Лео не с ней – через коридор я слышу, как бабушка укладывает его спать.

– Нет, – отвечаю я, опускаясь на кровать спиной к сестре. Я слышу ее дыхание, чувствую ее присутствие, но не поворачиваюсь к ней. Не хочу увидеть мысли, ясно написанные на ее лице. В итоге Миа уходит, закрыв за собой дверь.

Я провожу в постели три дня. Миа приносит мне еду, спрашивает, как я, пытается поднять меня на ноги, но у меня просто нет сил. Бабушка проявляет поразительную чуткость. Ни разу даже не заговаривает о Тэйте.

Карлос навещает меня каждый день после школы и сидит со мной, не заставляя меня говорить. Он не старается подбодрить меня, как делал бы в обычных обстоятельствах. Просто сидит рядом.

Постепенно я прихожу в себя. Беру с полки свои любимые романы, читаю отрывки из них, нахожу утешение в словах. Открываю ноутбук, листаю снимки, которые когда-то делала для школьной газеты, пытаясь представить, кем я была, когда делала их, понять, изменилась ли. Захожу в почту, просматриваю задания, присланные учителями, делаю отовсюду по чуть-чуть. Я по-прежнему отстаю, но мой учебный консультант говорит, что в Стэнфорде всё поймут, что меня не станут винить за оценки, которые снизились после больницы. Я говорю себе, как хорошо, что я еще не успела отправить просьбу об отсрочке, что теперь все может вернуться на круги своя. Стэнфорд в следующем году, после него медицинский факультет – тот путь, который я целенаправленно спланировала.

Я говорю себе, что должна радоваться, что все могло быть намного хуже.

Что я по крайней мере не разрушила свою жизнь.

В четверг вечером Миа снова подходит к моей двери и тихо стучит, чтобы узнать, не проснулась ли я. Она садится на краешек постели и прикасается к моим волосам, откидывая их за плечи. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, крепко зажмуриваюсь, пытаясь удержать их.

– У тебя все еще болит голова?

– Нет. Дело не в этом, – отвечаю я.

– Знаю, – мягко произносит она. – Он разбил тебе сердце, да?

Я киваю и закрываю глаза руками, с губ срывается всхлип.

– Они не все плохие, – уверяет Миа, касаясь моего плеча. Но я только усмехаюсь, короткий, болезненный смешок.

– Прости меня, Миа, – говорю я, поднимая на нее глаза.

– За что?

– Я была плохой сестрой. После появления Лео. Я думаю… я не понимала… – Я помню, как осуждала ее. Не хотела помогать ей, даже когда могла.

– Мы обе совершили свои ошибки, – говорит она. И, видя в ее глазах прощение, я снова готова разрыдаться.

Я опускаю взгляд на свою руку, смотрю на кольцо нашей матери. Прежде оно служило мне напоминанием – не быть такой, как она, но я влюбилась так же сильно, как и мама.

– Думаю, мне это больше не нужно, – говорю я, снимая кольцо с безымянного пальца.

Не глядя на меня, Миа надевает его на свой палец. Оно идеально ей подходит, возможно, даже больше, чем мне. Ее кожа смуглее, почти как у матери, и теперь кольцо смотрится так же, как когда-то на маминой руке.

Образы мамы мелькают у меня в памяти – всегда с кольцом на пальце. Она была такой красивой. Но такой потерянной.

Я похожа на нее больше, чем полагала.

Когда Миа уходит, я встаю и иду по коридору. Бабушка сидит у себя в спальне, на краю постели. На коленях у нее лежит старый альбом с фотографиями, который я видела всего лишь несколько раз в жизни.

– Могу я с тобой поговорить? – спрашиваю я, медленно переступая порог.

– Конечно.

Я сажусь рядом с ней, глядя, как она проводит рукой по фотографии, на которой запечатлены она и моя мама – еще младенцем. Бабушка тогда была так молода, почти подросток. На этом снимке она очень похожа на меня.

– Мне просто следовало тебя послушать. – Непостижимо, но слезы опять начинают литься у меня из глаз.

– Нет. – Бабушка качает головой и берет меня за руку. – Я думала, что защищаю тебя, но вместо этого я тебя отталкивала.

Я шмыгаю носом и говорю, сбитая с толку ее словами:

– Не понимаю…

Бабушка улыбается и поднимает бровь.

– Ты заслуживаешь любви не меньше остальных, Шарлотта. Ты заслуживаешь самой лучшей любви – той, которая будет длиться вечно. Может быть, не в этот раз… с Тэйтом, но я знаю, что однажды ты ее найдешь. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, это все, чего я когда-либо хотела.

Мои мысли возвращаются к Тэйту, я вспоминаю, как он склонился надо мной, перед тем как поднять с дороги. Вспоминаю его лицо, глаза, похожие на черные воды океана. Я думала, он любит меня – даже если и не знает, как это выразить словами, – но теперь я знаю, что все кончено.

– Мне нужно тебе кое-что рассказать, – говорю я, глядя в бабушкины сине-зеленые глаза. – Я приняла решение…

Она смотрит на меня, прищурившись.

– Я хочу взять отсрочку на год перед тем, как пойти учиться в дальше. Я думала, что поступлю так, чтобы быть с Тэйтом, но в действительности делаю это ради себя самой. Мне нужно взять перерыв; нужно понять, чего я хочу от жизни. Знаю, что тебя пугает целый год отсрочки, но обещаю, ничего не случится. Я не брошу учебу, обещаю тебе. Она меня дождется. Я просто хочу убедиться в том, что готова.

– И чем ты займешься? – спрашивает бабушка. Ее улыбка бледнеет.

– Точно не знаю… Еще не решила окончательно. Может, найду другую работу, может, возьму свои накопления и съезжу куда-нибудь – выберусь наконец из Калифорнии. Мне просто нужно время, чтобы понять, кто я и чего я хочу.

Мне кажется странным быть с ней настолько искренней, делать подобные признания. Но у меня такое чувство, что сейчас я могла бы рассказать ей о чем угодно.

Она молчит, а потом сжимает мою руку. Ее глаза блестят.

– Я когда-то мечтала поехать в Европу… перед тем, как забеременела. Но шанса мне так и не представилось.

Я киваю.

– Это мой шанс.

Скрипит кровать, когда она разворачивается ко мне и говорит:

– Ладно.

– Ладно?

– Возьми год – сделай все то, чего я не смогла.

– Ты серьезно?

Бабушка кивает и обнимает меня. Я чувствую, как моя футболка намокает от слез, и только потом понимаю, что она плачет.

– Спасибо, – говорю я, и говорю это от всего сердца. Никогда в жизни я еще не испытывала большей благодарности.

Глава 25

Сейчас конец сентября, и я снова в Лос-Анджелесе. Лео исполняется два года, и я прилетела домой, чтобы отпраздновать его день рождения вместе с семьей. Грохот и жара этого города привычны и в то же время невыносимы.

После окончания школы в июне я уехала. Взяла отложенные деньги, которые заработала в цветочном магазине, и купила билет на самолет в Европу, в один конец. Я не была дома четыре месяца – четыре месяца, которые пролетели очень быстро.