Как влюбиться без памяти - Ахерн Сесилия

Наконец машина замедлила ход, и я с интересом оглядывала окрестности. Ведь здесь прошло детство Адама. На огромной въездной арке было написано: «Усадьба Авалон». Пат старательно соблюдал правила, машина миля за милей еле ползла по подъездной дороге к дому. И вот деревья расступились, и открылась зеленая лужайка перед огромным старинным зданием.

— Ого.

Адам остался безучастен.

— Ты здесь вырос?

— Вырос я в школе. Здесь я бывал на каникулах.

— Тут, должно быть, чудесно для мальчишки. Столько всяких уголков, которые можно исследовать. Хотя бы вон та руина.

— Мне не разрешали там играть. И вообще было одиноко. Ближайшие соседи живут довольно далеко. — Видимо, он почувствовал, что говорит как маленький богатенький мальчик, и поэтому оборвал себя: — Это старый, заброшенный ледник. Я всегда думал, что когда-нибудь подновлю его и буду там жить.

— То есть ты все же хотел здесь жить.

— Когда-нибудь… жить да быть. — Он отвернулся и стал смотреть в окно.

Машина остановилась перед широким крыльцом у внушительных парадных дверей. Они распахнулись, и нам навстречу вышла женщина с приветливой улыбкой на губах. Я припомнила, что Адам упоминал о ней: это Морин, жена Пата. Она служит в поместье экономкой, или домоправительницей, как говорит Адам, вот уже тридцать пять лет, то есть с момента его рождения. Впрочем, она не проявляла по отношению к нему материнских чувств — за ним всегда ухаживали няньки, да и у Морин, пусть и ласково-заботливой, свои дети, а помимо того, на ней весь этот огромный дом. Хотя странно, что ее вовсе не волновала судьба двоих сирот, живших с ней под одной крышей… Похоже, Адам почему-то не желает видеть ее истинных чувств.

— Адам. — Она обняла его, и он явно напрягся. — Прими мои соболезнования.

— Спасибо. Это Кристина, она поживет у нас несколько дней.

Морин не вполне сумела скрыть своего удивления при виде меня. Она, конечно, ожидала, что приедет Мария. Однако она быстро справилась с собой и проявила радушие, хотя обе мы не могли избавиться от неловкости, когда возник вопрос, где я буду спать. В доме десять спален, и Морин не знала — то ли проводить меня в отдельную комнату, то ли в спальню Адама. Она неуверенно шла впереди, все время оглядываясь в надежде уловить с его стороны какой-нибудь намек, но он полностью погрузился в свои мысли, как будто пытался разгадать сложную головоломку. Я так понимала, что неделю назад он уехал, полагая, что вернется уже помолвленным, а когда все вдруг пошло наперекосяк, решил не возвращаться вовсе. И вот он снова здесь, в доме, который ненавидит всем сердцем.

Всю неделю я волновалась из-за нашей с Адамом «сделки», но это была сущая ерунда по сравнению с тем, что я теперь испытывала рядом с ним. Он казался холодным, отстраненным, никак не реагировал, даже когда я подбадривающе ему улыбалась. Мне стало понятно, каково было Марии, когда она пыталась до него достучаться, установить хоть какой-то контакт, но в ответ не находила ни малейшего отклика. Сначала я думала, что это такая оболочка, личина, своего рода панцирь, но теперь поняла, что ошибалась. Оболочка на самом деле была сутью, она состояла из гнева, растерянности и полного непонимания, что делать со своей жизнью. Адам был глубоко несчастен. В детстве он потерял мать, но в остальном его жизнь была надежна и безопасна. Ему не надо было беспокоиться о том, что он будет есть и где ему жить, на какие деньги купить учебники, подарят ли ему что-нибудь на Рождество. В его жизни все эти вещи присутствовали как данность, как нечто само собой разумеющееся. Так же он относился и к тому, что нарушит волю отца, сам выберет свою судьбу, а старшая сестра возьмет на себя заботы о бизнесе семьи. А потом все вдруг изменилось. Обязательства, которых он знать не знал, успешно увиливая от них всю дорогу, неожиданно подошли к нему вплотную, вежливо похлопали по плечу и пригласили следовать за собой. Безмятежные времена прошли, иллюзия, что он может управлять своей жизнью и распоряжаться ею по личному усмотрению, рассеялась.

Это было завершение, конец определенного периода, а он не любит завершений, не любит расставаний и уходов. Хорошо, когда что-либо изменяется на его условиях, тогда он готов и даже рад это принять. А теперь раздражение сквозило в каждом его жесте, в каждом слове, он не пытался его скрыть, напротив, активно демонстрировал с той минуты, как мы переступили порог этого дома. И меня охватывал липкий страх при мысли о том, насколько сильны в Адаме эти чувства, насколько он пропитан идеей, что лучше вовсе покончить с жизнью, чем сражаться с ней на ее условиях. Я понимала, что он действительно повторит попытку самоубийства, если с работой ничего не получится, и что он не остановится, пока не доведет свое намерение до конца.

Одно дело помогать тому, кто хочет, чтобы ему помогли, и в Дублине так оно и было. Но здесь, в Типперэри, я словно бы оказалась перед закрытой дверью — Адам отсоединился от меня. Бо́льшую часть дня он спал в огромной, с камином, спальне с плотно задернутыми шторами. Там был диван, и сначала Адам настаивал, что мне отдаст кровать, а сам устроится на этом диване, но как-то в итоге вышло наоборот. Сидя на диване, возле огромного окна, выходившего на озеро Лох-Дерг, я прислушивалась к его дыханию и порой поглядывала на часы, с тоской понимая, что мы попусту тратим драгоценное время. В его положении время не было лекарем, его нужно было заполнить активными действиями, но что я могла, если Адам отдалился, отсоединился и не подпускал меня к себе. Мне было страшно.

Я вновь посмотрела на него — он, безусловно, спал. Руки он поднял вверх, ладони наружу — как будто говорит: я сдаюсь. Светлый завиток упал ему на глаза, и я тихонько отвела его в сторону. Адам не проснулся, и я еще раз провела рукой по нежной коже у виска. В то утро он не брился, на подбородке появилась светлая щетина. Губы плотно сжаты, как в те минуты, когда он старательно что-то обдумывает. Глядя на него, я улыбнулась.

В открытой двери появилась Морин и легонько постучалась, чтобы привлечь мое внимание. Я вздрогнула и поспешно убрала руку, как будто она застала меня за каким-то дурным занятием. Интересно, давно она за мной наблюдает? Морин улыбнулась, из чего я заключила, что она все видела. Смутившись, я встала и подошла к ней.

— Простите, что беспокою вас. Я тут принесла дополнительные одеяла, о которых просил Адам.

Я взяла их и положила на диван.

Похоже, она собиралась о чем-то спросить, но вместо этого сказала:

— И еще… Адаму звонили на домашний.

— Мне кажется, не стоит его будить, — тихо ответила я. — Потом скажете ему. Или это срочно?

— Звонила Мария.

— О.

— Она пыталась дозвониться ему на мобильный, но он не берет трубку. Мария хотела узнать, хочет ли Адам, чтобы она приехала на похороны. Она говорит, у них в последнее время не все ладилось, так что она не уверена, ждет ли он ее. Не хочет его лишний раз огорчать.

— О…

Я смотрела на Адама, прикидывая, как лучше поступить. Адам, каким он был в Дублине, несомненно, хотел бы, чтобы она приехала. Тому Адаму она была очень нужна. Но Мария не знает, что он не стал прежним. Возможно, она готова полюбить его вновь, однако нельзя допустить, чтобы они встретились прежде, чем он окончательно будет к этому готов. Если она увидит его в нынешнем состоянии, то немедленно побежит обратно к Шону. Надо будет потом поговорить с ним об этом, и уверена, он со мной согласится.

— Я думаю, он предпочел бы, чтобы она не приезжала, но это не потому, что ему неприятно ее видеть. Пожалуйста, передайте ей это.

— Хорошо. Я ей скажу, — негромко произнесла Морин.

Она бросила задумчивый взгляд на постель, словно спрашивая себя: стоит ли доверять этой женщине или лучше спросить у самого Адама? Кивнула мне и ушла.

Я догнала ее в холле, где можно было говорить, не опасаясь, что Адам нас услышит.

— Морин… — Я нервно сцепила пальцы. — Мы… мы с Адамом не вместе. У него возникли проблемы в последнее время. Не все в его жизни гладко.