Возлюбленная кюре - Дюпюи Мари-Бернадетт

Следователь произвел быстрый подсчет, после чего заявил:

– Значит, у вас должно остаться порядка сорока пяти граммов. Можете показать нам этот мышьяк?

Колен, который начал понимать подоплеку этого визита, любезно отпер шкафчик с медикаментами, где хранились, помимо прочего, и ядовитые вещества. Страха он не испытывал. Разумеется, флакон из синего стекла с сорока пятью граммами мышьяка на месте. Куда ему деться? Рука доктора не дрогнула, когда он потянулся за флаконом. Однако, едва узрев злосчастную емкость, он испустил хриплый крик, побледнел и упал как подкошенный.

Судебный исполнитель поспешил подобрать стеклянный флакон.

– Цел… – с облегчением прошептал он. – Но я бы сказал, что двадцати граммов до заявленных сорока пяти тут точно не хватает. При том, что грамма хватит, чтобы отравить человека!

– Вы правы, – вздохнул следователь и с подозрением воззрился на доктора, который понемногу приходил в себя.

Он помог Колену подняться и принялся его расспрашивать – вежливо, без намека на ожесточение.

– Доктор, известно ли вам, куда подевались недостающие двадцать граммов?

– Нет! – вскричал Колен де Салиньяк. – Понятия не имею! Я вообще не понимаю, что могло произойти!

– Случалось ли вам оставлять ключ от этого шкафчика супруге?

– В этом нет необходимости. У Матильды есть дубликат. Когда я уезжаю по делам, супруга дает лекарства моим пациентам – тем, кого мы хорошо знаем. Но обычно оба ключа мы храним в одном месте из соображений безопасности, чтобы сын их случайно не нашел.

Чиновник для вида полистал документы, которые прихватил с собой. Анни Менье предположительно отравили 4 декабря, а мышьяк был привезен из Ангулема третьего числа того же месяца.

– Прошу, скажите, что еще вы ищете? – спросил взволнованный доктор.

– Позже вы это узнаете. Я привел с собой жандармов. Они обыщут все места общего пользования в доме и прилежащие постройки, в том числе и конюшню.

Методичные поиски продолжались два часа. Дом обыскали сверху донизу – от голубятни до винного погреба. В нескольких местах, где могли пробегать крысы, и вправду было найдено сухое печенье с начинкой из белой с зеленоватым оттенком массы. Это был мышьяк, и его количество подтверждало показания Колена. Но куда подевались пресловутые двадцать граммов?

Матильде, которая заперлась у себя в спальне, едва судейские вошли в дом, пришлось отвечать на вопросы следователя. С невинным видом она призвала в свидетели супруга:

– Дорогой, неужели ты забыл, что я возила флакон матери и привезла его домой почти пустым? Я сразу поставила его в шкаф и заперла на ключ. Маме тоже нужна была крысиная отрава. Эти грызуны все заполонили!

– Мадам, из услышанного я делаю вывод, что вы знали о существовании этого флакона с мышьяком, взяли его из шкафчика, отвезли матери, а потом вернули на место. И вы говорите, что к этому времени он был почти пуст. Почему же вы не сказали об этом мужу?

– Сказала бы рано или поздно, – ответила Матильда, делая над собой огромное усилие, чтобы казаться невозмутимой.

Она глубоко вздохнула, глядя, как следователь и судебный исполнитель уходят, и обернулась, почувствовав на себе взгляд супруга. Бледный как полотно, Колен де Салиньяк смотрел на нее с недоумением и болью.

Когда доктор подошел к жене, на него страшно было смотреть. Колена де Салиньяка терзали страшные подозрения, это было очевидно, однако Матильда выдержала его взгляд, не дрогнув.

– Матильда, куда девались эти двадцать граммов? Ответь, ты действительно отдала яд матери? – спросил он жестко. – Я могу поехать к ней прямо сейчас и задать тот же вопрос. Она не осмелится солгать.

Вот теперь появился серьезный повод для отчаяния, и супруга доктора разрыдалась, чтобы выиграть хотя бы пару минут на раздумья. Выдать любовника означало отправить его прямиком на эшафот. В отместку Ролан, несмотря на все заверения в любви, вполне мог рассказать о ее участии в деле. «Но кто будет против меня свидетельствовать? – думала Матильда. – Сюзанна не станет, я дала ей достаточно денег. Нет, я должна убедить Колена, что невиновна! Пока он будет так думать, он будет меня защищать».

– Перестань плакать и говори! – приказал доктор, встряхивая жену за плечи.

И страх заставил ее заговорить, причем со всей страстью отчаяния и внутренним возмущением, которые молодая женщина на тот момент испытывала:

– Колен, любимый, не говори со мной таким злым голосом! Я упомянула в разговоре мать, потому что обещала ей помочь избавиться от крыс, но потом забыла отдать яд. Нужно же было как-то оправдаться перед следователем… Все это – козни недоброжелателей! Не знаю, кто и как, но этот мышьяк у нас украли, чтобы сделать виноватой меня! Люди такие завистливые! Я и следователям об этом говорила… Они завидуют нашей любви, нашему положению в обществе, нашей состоятельности, в конце концов! И главной жертвой выбрали меня, потому что это меня оклеветали, обвинили во всех грехах!

– Ты правда так думаешь? – с удивлением спросил Колен, раскуривая сигару. Он смотрел на супругу из-под полуприкрытых век. Волнение было Матильде к лицу, а ее пламенные речи немного успокоили супруга.

– Ты сам прекрасно знаешь, сколько неприятностей доставила отцу Ролану его служанка! – продолжала прелестная грешница. – Все было не по ней, она все время находила повод поругаться с хозяином, даже когда он повысил ей жалованье. И это при том, что была ленивая и болтала без умолку. Кюре еле-еле ее терпел. Он сам рассказывал тебе все это, когда был у нас в гостях. Потом он вежливо объяснил Анни, что ей придется вернуться в Ангулем, потому что он попросил сестру Марианну приехать и вести его дом. Эта Марианна – милая девушка, если верить нашей Сюзанне, они уже познакомились…

– Да, да, все это я слышал, – пробормотал в ответ Колен.

– Анни, конечно, разозлилась и напридумывала ужасных сплетен… Ты понимаешь, о чем я… о нас с кюре! Клянусь здоровьем нашего сына, Колен, я чиста перед тобой и верна тебе! Мне приписывают роман и с кюре Биссетом, и с его преемником, хотя ничего постыдного или скандального в моих отношениях с этими двумя не было… Но люди во всем видят грязь! Посмотри на меня, Колен! Разве могла бы я смотреть тебе в глаза не краснея, если бы была повинна в адюльтере?

Колен де Салиньяк взглянул на жену, и ему показалось, будто с плеч свалился тяжелый груз. Она была права. Разве под этой белоснежной атласной кожей, за этим высоким красивым лбом, в глубине этих прекрасных спокойных глаз могла таиться такая ужасающая порочность? Он обнял ее и поцеловал в щеку. Матильда поспешила найти губами его губы.

– Бедная моя крошка! К счастью, мы вместе, а значит, переживем любые невзгоды! – произнес Колен, еще крепче прижимая ее к себе. – Но найти объяснение пропаже двадцати граммов мышьяка все же нужно, чтобы потом объяснить это следователям, и тогда нас перестанут подозревать.

Матильда вздохнула, кончиками пальцев смахнула слезы, и вдруг лицо ее прояснилось.

– А если это Анни его украла? – воскликнула она. – По воскресеньям нас часто не бывает дома, мы уезжаем в гости к твоим родителям или к моим. Сюзанна могла по оплошности оставить заднюю дверь открытой – ту, что ведет прямиком во врачебный кабинет. Анни была хитрая, как кошка. Она могла догадаться, что в твоем шкафчике найдется яд!

– А твой ключ? Как она раздобыла твой ключ?

– Я тебе не рассказывала, но был случай, что ты увез оба ключа и, когда пациент пришел за опийной настойкой, мне пришлось вскрыть замок на шкафчике ножом. Анни могла сделать то же самое!

Озадаченный доктор посмотрел на супругу.

– Правда? В таком случае нужно поменять замок. Но зачем ей понадобился мышьяк? Кюре держит в доме кота.

– Она же все время жаловалась на то и на се… Может, она хотела умереть, как знать!

– Есть много быстрых и менее болезненных способов расстаться с жизнью, Матильда. Нет, в самоубийство я не верю. Я виделся с ее сыном – в доме у кюре, уже после похорон. Он любил мать, так что Анни не была одинокой, ей было куда вернуться и на что жить.