Ангелочек. Дыхание утренней зари - Дюпюи Мари-Бернадетт
– Я хотел услышать твою версию.
– Ты услышал. Мне нечего добавить, за исключением того, что мне до сих пор стыдно и больно об этом вспоминать и меня до сих пор мучат угрызения совести. Если бы у меня был адрес и я могла бы написать тебе письмо, этого бы не случилось.
Гильем взял ее за руку, мягко пожал, потом поднес к губам. Этот жест стал для Анжелины полной неожиданностью. Она рассчитывала услышать язвительные упреки, крики ярости. А вместо этого…
– Моя мать ударила тебя по руке, а я ее целую, – проговорил он со вздохом. – Единственный виновник – это я, трус, который тебя покинул.
Экипаж остановился перед кладбищем. Макэр обернулся и посмотрел на своих пассажиров с неприятной усмешкой:
– Думаю, мсье, мне лучше постоять в сторонке.
– Пойди разомни ноги, Макэр, а заодно и мозги проветришь! Я позову, когда придет время.
Анжелина вздохнула спокойнее. Присутствие кучера ее стесняло. Он наверняка всецело предан Леоноре, и его неодобрительное отношение вполне понятно.
– Интересно, как произошло, что Макэр рассказал о том инциденте твоей жене? – спросила она.
– Дело случая. У нас с Леонорой вышла размолвка. Это было после обеда. К счастью, мы были в моей спальне и, что необычно, не орали друг на друга. Хочу заметить, что это куда более отвратительно – сводить друг с другом счеты приглушенными голосами, с каменным спокойствием. Вот тут-то она все мне и рассказала. Она пыталась раздобыть доказательства нашей с тобой «двуличности». Это ее, Леоноры, выражение. Она была уверена, что мы тайком встречаемся в беседке и что ты приводишь с собой Анри. Оказалось, моя женушка собирает все порочащие тебя слухи, и представь ее радость, когда наш кретин кучер вспомнил этот случай трехлетней давности. Я имел неосторожность сказать ей, что она – глупая гусыня, которая сует нос не в свои дела. Тут уж она в приступе ревности излила на меня всю свою желчь и ненависть. Если ее послушать, ты – подлая притворщица, плюющая на Бога и на дьявола, угроза добродетели во всех ее проявлениях.
Он предпочел умолчать о том, что, поддавшись гневу, изо всех сил ударил супругу по щеке.
Анжелина откинулась на спинку сиденья. Она чувствовала себя разбитой, ей хотелось плакать. Гильем был так близко, что она не могла не ощущать знакомого уже волнения. Тоска по прошлому? Слабость? Невозможно забыть, что это в его объятиях она стала женщиной, ему отдала тело и душу в уверенности, что они станут супругами перед лицом Господа. Испытывая столь несвоевременное смятение, Анжелина посмотрела на него. Оказалось, что взгляд зеленых с золотыми искрами глаз Гильема направлен на нее. Его лицо было все таким же энергичным. Широкий подбородок, прямой нос, густые брови, высокий лоб… Прядь темных волос упала на этот лоб, который она когда-то так любила целовать…
– Мне очень жаль, – сказала она наконец. – Похоже, я приношу тебе одни несчастья. Было очень больно услышать от Клеманс, что я мало-помалу уничтожаю твою семью. Она бросила эти слова мне в лицо.
Опытный охотник, он безошибочно угадал ее желание быть ободренной и утешенной. К чему противиться? Он обнял ее за плечи правой рукой и нежно привлек к себе.
– Даже если Клеманс права, это было бы только справедливо. Анжелина, теперь перед тобой открыты все пути. Ты богата, твой муж – человек искусства, оригинал, и вы отлично друг другу подходите. Скоро родится ваш ребенок – в безопасности и тепле, в благополучии и любви. Еще раз повторю: я бы дорого дал теперь за право быть твоим супругом. Мы бы вместе воспитывали Анри и других малышей. Я говорю искренне, раньше я не знал, как сильно я тебя люблю. Это не связано с моим недугом, просто с годами я меняюсь, эта любовь делает меня лучше. Она многому меня научила, она помогает мне побороть свои недостатки – эгоизм, ревность, жажду обладания.
Слова Гильема не только привели молодую женщину в волнение, но и заставили задуматься, уж не любит ли он ее сильнее, чем Луиджи, чье непостоянство нрава смущало ее. В последнее время ей часто приходило на ум, что он скучает по своей свободе и странствиям, страшится будущего отцовства. Эти мысли заставили Анжелину смутиться.
«И я тоже хороша!» Она вдруг осознала, что сидит, тесно прижавшись к своему бывшему любовнику.
– Господи, какая же я все-таки глупая! – воскликнула она с сожалением.
Опасаясь, что кучер может исподтишка наблюдать за ними, она высвободилась из ласковых объятий Гильема.
– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – начала она. – Сегодня днем мы решили уехать. Жерсанда владеет маленьким замком в окрестностях Манда. Мы ездили туда на прошлое Рождество. Мне будет спокойнее вдали от Леоноры, твоих родственников и тебя самого. Я заставляю тебя страдать. Если я уеду, вы с супругой, возможно, помиритесь. Я обещаю, что расскажу Анри, кто его настоящий отец, как только он будет достаточно взрослым, чтобы это понять. Пожалуйста, не сердись на меня за это решение.
Ошеломленный известием, он смотрел на верхушки ближайших дубов. Под сенью этих деревьев они с Анжелиной когда-то тайком встречались…
– Анжелина, мне легче дышалось, когда я осознавал, что ты рядом, на улице Мобек, и я могу тебя встретить, услышать твой голос. Теперь я лишаюсь и этой радости… Но у меня нет права удерживать тебя в Сен-Лизье. Ты увезешь с собой моего первенца, но и тут я не стану противиться. Это расплата за мои грехи, и я должен это принять. Уезжай, улетай в далекие края, если это сделает тебя счастливой, если ты разлюбила наши горы, реки и бедного калеку, который сидит с тобой рядом, терзаемый угрызениями совести и любовью. Видишь, я думаю только о твоем счастье! Уезжай, моя Анжелина! Я даю тебе свое благословение и прошу о последней милости!
Она была растрогана до слез.
– Какой?
– Подари мне поцелуй! Всего один! В память о нашей сумасшедшей страсти. Еще хотя бы раз ощутить вкус твоих губ… Впредь я больше не стану тебе досаждать, не буду писать тебе писем. Этот поцелуй станет моим предсмертным причащением.
– Нет, я не предам Луиджи! Я и так…
– Что?
– Только что ты меня обнимал, и эти прикосновения, как ты наверняка догадываешься, пробуждают воспоминания… Я не должна была этого допускать. Но я никогда не смогу забыть, что ты подарил мне ребенка. Эта связь между нами крепка, невзирая на огорчения, обиды и испытания, которые пришлось пережить. До сих пор, когда ты рядом со мной, так близко, меня охватывает волнение, Гильем.
Он улыбался так, как если бы получил драгоценный подарок. Она закрыла глаза на несколько секунд, уносимая вихрем чувств.
«Год назад я так и не дождалась Луиджи. Я мечтала о нем, я любила его, не зная, кто он на самом деле. Когда Гильем вернулся, я пошла к нему на свидание в заброшенную ригу и позволила ему себя ласкать. И получила удовольствие, хотя самого соития не было. Я ненавидела его, потому что он женился на Леоноре и они казались прекрасной, счастливой парой…» – вспоминала она.
– Пожалуйста, едем! Мне пора домой! – тихим, испуганным голосом попросила она. – Будь сильным, заботься о своих сыновьях и, прошу, не проси меня о поцелуе! Мне не будет покоя, если я уступлю. Я ходила пешком в Сантьяго-де-Компостела, чтобы искупить свои грехи, и я раскаялась всей душой. И решила для себя, что впредь постараюсь вести себя достойно.
Он посмотрел на нее и в нетерпении взмахнул рукой:
– Анжелина, что такого ужасного ты сделала? Вокруг сотни людей, кому не помешало бы отмолить свои гнусные поступки, но они этого не делают. Адюльтером сегодня никого не удивишь, и многие девушки спешат под венец, лишь бы не опозорить своих родителей. Если кто-то и виноват, то это я, а не ты!
Она всхлипнула, поддаваясь необъяснимой панике. Не осознавая, что делает, Анжелина взяла его за руки – теплые, чуть шершавые.
– Я совершила нечто ужасное. У меня не было выбора. Я не скажу тебе, что это было, но я поклялась искупить этот грех и больше никогда этого не делать.
Гильем с интересом посмотрел ей в лицо и увидел, что слезы струятся по носику и бледным щекам молодой женщины. В ее фиалковых глазах плескалась бескрайняя тоска.
