Кэтрин Уэбб - Наследие
Мама поднимает руку, как бы защищаясь:
– Я не собиралась его критиковать! Бог свидетель, вы обе тоже постоянно пропадали в лесу, когда приезжал Динни.
– Но ты вроде не возражала? – беспокойно спрашивает Бет. Она вся на нервах, когда говорят об отношениях родителей с детьми.
Мама с папой обмениваются взглядами, и отец одаривает маму влюбленной улыбкой.
– Да нет, мне кажется, не возражала, – отвечает мама. – Конечно, нас бы порадовало, если бы вам хотелось проводить чуть больше времени с нами…
В тишине, повисшей после ее слов, мы с Бет ошеломленно и виновато смотрим друг на друга, а мама хохочет:
– Все нормально, девочки! У меня тогда просто начинался синдром опустевшего гнезда, вот и все.
– Не знаю, что я стану делать, когда Эдди будет жить в университете целыми семестрами. Мне и сейчас-то скверно, когда он приезжает только на выходные, – шепчет Бет, сцепив пальцы.
– До этого еще далеко, – напоминаю я сестре. – Ему же только одиннадцать лет.
– Да, но с тех пор, как он был грудным младенцем, прошло всего пять секунд, – вздыхает Бет.
– Дети быстро растут, – понимающе кивает отец. – И это должно тебя радовать, Бет! Вот поживешь шесть лет бок о бок с подростком и, подозреваю, будешь только счастлива, когда он наконец уедет учиться!
– И только подумай, сколько всяких радостей вас еще ждет до этого: скандалы из-за того, что он поздно вернулся, уроки вождения, подружка и первая ночь не дома. А потом найдешь у него под подушкой порнографический журнальчик, а однажды утром заглянешь в его затуманенные глаза – и начнешь гадать, какие наркотики он принимал накануне…
– Эрика, прекрати! Что ты, в самом деле! – неодобрительно восклицает мама, когда глаза у Бет округляются от ужаса.
– Ну, прости, – улыбаюсь я.
– Мне кажется, Рик, ты слишком долго работаешь в школе, – хихикает папа.
Бет хмурит брови.
– Синдром самодовольной тетушки – вот твоя проблема. Тебе легко смотреть со стороны, как я барахтаюсь в своих проблемах, критиковать и смеяться в кулачок, пока я ошибаюсь, мучаюсь и выдираю волосы на голове, – с осуждением произносит она.
– Брось, Бет. Я просто шучу. Ты прекрасная мать и никогда не допускала просчетов, – отвечаю я и без паузы, не давая всем вспомнить, какую ужасную ошибку совершила Бет не так уж давно, продолжаю: – Хватит тут сидеть, пойдемте пробовать мятное печенье. Мне кажется, Бет как кондитер просто превзошла себя.
Ближе к вечеру я показываю маме фотографии, которые нашла. Она узнает людей, которые мне незнакомы: дальние родственники, многие уже умерли, растворились в прошлом. Остались лишь лица на бумаге и следы их крови в наших венах. Показываю и фотографию Кэролайн, сделанную в Нью-Йорке, с младенцем на согнутой левой руке. Мама, нахмурясь, изучает снимок.
– Да, это Кэролайн, несомненно… ее светлые глаза! Какая же она была красавица, правда?
– Да, но что она делала в Нью-Йорке? А этот малыш откуда, если она вышла за лорда Кэлкотта только в тысяча девятьсот пятом году? Как ты думаешь, она родила еще до замужества?
– Как это, что делала в Нью-Йорке? Она была родом из Нью-Йорка!
– Кэролайн? Она была американкой? Никто мне об этом никогда не говорил!
– Да неужели можно было этого не заметить? Этот ее акцент…
– Мамуля, мне было пять лет! Разве я могла заметить, что у нее акцент? Да и древняя она тогда была, вообще уже почти не разговаривала.
– Да, возможно, ты права, – кивает мама.
– Хорошо, положим, это объясняет, почему в тысяча девятьсот четвертом году она оказалась в Нью-Йорке. Но что это за ребенок? – настаиваю я.
Мама делает глубокий вдох, надувает щеки.
– Даже не представляю, – задумчиво тянет она. – От Генри она не могла иметь ребенка, пока они не поженились. И дело даже не в том, что был бы ужасный скандал. Они встретились только в конце тысяча девятьсот четвертого года, когда Кэролайн приехала в Лондон. Поженились они в тысяча девятьсот пятом, вскоре после знакомства.
– Так может быть, она была замужем до этого? И привезла с собой ребенка?
– Нет, мне кажется, не привозила. Лучше, конечно, тебе поговорить об этом с Мэри. Насколько я знаю, когда Кэролайн, богатая наследница, приехала из Нью-Йорка, ей был двадцать один или двадцать два года. Почти сразу выскочила за аристократа, вот и вся история.
Я киваю, ощущая странное разочарование.
– Что, если это ребенок ее друзей? Возможно, она была его крестной. Кто знает? – продолжает мама.
– Может быть, – соглашаюсь я.
Взяв у нее фотографию, подношу ее к самым глазам. Я пытаюсь рассмотреть, нет ли обручального кольца на левой руке Кэролайн, на безымянном пальце, но кисть ее скрыта за складками светлого детского платьица.
– Ты не возражаешь, если я оставлю ее у себя? На время?
– Конечно бери, детка.
– Я тут… я читала кое-какие ее письма. – Письма Кэролайн – отчего-то мне неловко в этом признаться. Так же неловко бывает читать чей-то дневник, даже после смерти человека. – Ты привезла фамильное древо? Там было письмо от какой-то тетушки Б.
– Вот оно. Но боюсь, со стороны Кэролайн сведений очень мало. По-моему, Мэри больше интересовала линия Кэлкоттов, а все записи, касающиеся семьи Кэролайн, остались, конечно, в Америке.
О Кэролайн в родословной нет вообще ничего, кроме имен родителей. Ни дядюшек, ни тетушек – совсем маленькая веточка, торчащая в сторону, перед тем как Кэролайн присоединилась к основному древу в 1905 году. Кэролайн Фитцпатрик, так ее звали.
Я еще какое-то время изучаю надпись с ее именем, хотя и сама не могу понять, к чему мне все это.
– В том письме ее тетя – тетушка Б. – говорит, что все, случившееся в Америке, должно там и остаться. И что она не должна сделать ничего такого, что бы могло разрушить ее брак с лордом Кэлкоттом. Ты ничего об этом не знаешь?
Мама качает головой:
– Нет. Представления не имею.
– Что, если у нее был ребенок до того, как она приехала сюда и вышла замуж?
– Ну, для начала, с ребенком ей не удалось бы выйти замуж! Тогда приличные и хорошо воспитанные девушки не рожали вне брака. О таком даже помыслить было невозможно.
– Но… что, если она была за кем-то замужем до лорда Кэлкотта? Я кое-что нашла на чердаке, в чемодане, где Мередит хранила вещи Кэролайн. На этой штуке написано: «Прекрасному сыну», – сообщаю я.
Мама смотрит удивленно, потом предполагает:
– Может, это о Клиффорде. Что это за «кое-что»?
– Я не знаю – какой-то колокольчик. Я потом схожу наверх и покажу тебе.
Мы переходим в гостиную. Мама по очереди берет в руки каждую фотографию с камина, подолгу рассматривает, выражение ее лица то и дело меняется. Она проводит пальцем по стеклу свадебного снимка Чарльза и Мередит. Ласкает украдкой.
– Скучаешь по ней? – спрашиваю я. В любом другом случае такой вопрос об умершей матери показался бы идиотским, но Мередит была не такой, как все.
– Конечно. Правда, мне ее недостает. Ощущение пустоты неизбежно возникает, если человек умел заполнять собой пространство так, как моя матушка, – улыбается мама. Она ставит фотографию на место, полой мягкого кардигана стерев со стекла следы пальцев.
– Почему она была такой? Я хочу сказать, такой… озлобленной?
– Кэролайн обходилась с ней жестоко, – пожимает плечами мама. – Она ее не била, даже не была груба… возможно, она даже сама этого не замечала, но… как оценить ущерб, наносимый ребенку, который чувствует, что нелюбим?
– Даже представить себе не могу. Не представляю, как это мать может не любить свое дитя. Но ты говорила о жестокости – в чем она выражалась?
– В тысяче всевозможных мелочей, – вздыхает мама, потом задумывается на минуту. – Например, Кэролайн никогда ничего ей не дарила. Ни разу. Ни на дни рождения, ни на Рождество, даже когда Мередит была маленькой. Ни на свадьбу, ни когда родилась я. Совсем ничего. Ты можешь себе представить, как это может отразиться на человеке?
– Но если ей никогда не делали подарков, может, она и не знала, что они бывают, и не ждала?
– Каждый ребенок знает о подарках в день рождения, Эрика. Достаточно прочитать любую детскую книжку, чтобы про это узнать. К тому же прислуга дарила ей всякие мелочи, когда она была маленькой. Мама рассказывала, как она дорожила этими вещицами, как много они для нее значили. Помню, она говорила о кролике. Экономка как-то подарила ей крольчонка.
– Это очень грустно, – соглашаюсь я. – Кэролайн не любила делать подарки?
– Я думаю, она просто забывала о праздниках. Честно говоря, я не уверена, что она вообще помнила, в какой день Мередит появилась на свет. Как будто это не она ее родила.
– Но… если Кэролайн была настоящим исчадием ада, почему же Мередит ее так любила? Почему вернулась сюда с тобой и Клиффордом после смерти вашего отца?
– Знаешь, что ни говори, а Кэролайн была ей матерью, которую Мередит любила и всегда пыталась… доказать, что достойна ее, – печально говорит мама.
