Возлюбленная кюре - Дюпюи Мари-Бернадетт
– Я помню об этом, дорогая. Грибов он не дал, но пообещал пойти поискать их завтра на рассвете.
Матильда улыбкой выразила свое удовлетворение. Она устроилась в кресле и посадила Жерома к себе на колени. Колен де Салиньяк нашел эту картину очаровательной. Он раскурил сигару, вполне довольный проведенным днем и своим маленьким семейством.
«К дьяволу всех сплетников! – думал он. – Жена у меня – просто клад, сын – хороший мальчик, послушный и умненький!»
Он не прочь был бы иметь еще наследников, но первые роды у супруги прошли тяжело, она едва не лишилась жизни, и один его коллега, специалист в области гинекологии, предположил, что других детей у Матильды не будет. В итоге вся любовь супругов была отдана Жерому, на которого они возлагали большие надежды.
Жители Сен-Жермен толпились у церкви в ожидании момента, когда смогут узреть своего нового кюре. В толпе было много мужчин в воскресных черных костюмах, потертых от долгой носки, и дам в светлых платьях и кружевных чепцах. Все оживленно переговаривались, дети скакали вокруг родителей, а старики то и дело разражались протестами, когда их кто-нибудь случайно толкал.
Ризничий сегодня звонил в колокола с необычным рвением, словно хотел выразить этим свою радость. Отец Шарваз сумел завоевать его полнейшее расположение.
«Прекрасный у нас теперь будет кюре! – повторял он про себя, уже засыпая. – Серьезный, такой вежливый и скромный! Все время крестится, говорит приятное…»
От массы прихожан, столпившихся в центральном проходе нефа, отделилась супружеская чета и направилась к первому ряду скамеек – Матильда де Салиньяк с мужем. Согласно неписаному правилу, ближе всех к алтарю всегда сидели знатные горожане.
– Сколько сегодня людей! – недовольным тоном проговорил доктор, который регулярно бывал на мессе только потому, что отпускать супругу в церковь одну было бы неприлично.
А еще он прекрасно понимал, что его пациентам не понравилось бы, если бы их доктор не делал того, что надлежит делать любому доброму католику. Наконец в церкви установилась напряженная тишина. Все ждали появления нового кюре. В ризнице Ролан Шарваз в воскресном пышном облачении готовился к выходу на сцену. Именно так – происходящее виделось ему хорошо срежиссированным спектаклем.
«Что ж, пора!» – решил он, открыл дверь и размеренным шагом, опустив голову, направился к алтарю.
Двое детей из хора посторонились, давая ему пройти. Минута – и верующие, в большинстве своем крестьяне, начали обмениваться одобрительными взглядами и комментариями. Сидящая близ кропильницы Сюзанна Бутен вытянула шею, чтобы получше рассмотреть кюре. «Надо же, какой молодой!» – сказала она себе.
Матильда в это время думала о том же. Сперва священник, которого она все это время внимательно разглядывала сквозь вуалетку, ей совершенно не приглянулся. Коренастый, загорелый, с черными волосами и прямым носом, он производил впечатление человека сурового и держал себя с достоинством, присущим скорее епископу, нежели кюре провинциального городка.
Вот он поднял голову, слегка выпятил грудь и обвел своих новых прихожан взглядом больших и ясных глаз, прежде чем поприветствовать их легкой дружеской улыбкой.
– Мне он нравится, – шепнул доктор на ушко супруге.
Она не ответила: настолько ее впечатлила величественная осанка и внешняя строгость кюре.
– И глаза у него не бегают, как у кюре Биссета! – добавил Колен де Салиньяк.
Едва шевеля губами, Матильда одернула его:
– Тише!
Началась воскресная служба. Мягкий, глубокий, исполненный милосердия голос кюре медом проливался на сердце молодой женщины. Уткнувшись в молитвенник, она испытывала хорошо знакомое чувство экзальтации – единственное чувство, которому по силам было развеять скуку повседневности. Свою роль примерной супруги и матери она исполняла с блеском, но в душе Матильде хотелось кружить мужчинам голову, в особенности соблазнять их. Появление нового представителя противоположного пола обещало встречи, обмен взглядами – еще один шанс пококетничать и испытать силу своей красоты. И то, что этот мужчина обряжен в сутану, нисколько ее не смущало, даже наоборот. Как она не раз говорила мужу, добрая католичка не может запятнать свою репутацию ни частыми посещениями исповедальни, ни разговорами со священником на улице при свете дня.
Со своей стороны, Ролан Шарваз тоже приметил ее. Но по-другому и быть не могло: в полумраке церкви Матильда в пышном платье из бежевого муара, с шелковой шалью на плечах и в атласных туфельках на миниатюрных ножках казалась изумительно красивой.
«Эта волшебница скоро явится на исповедь, сомнений нет, – подумал он. – С таким прелестным личиком – и не грешить? Невозможно!»
В городке нового священника именовали не иначе как кюре Ролан: фамилия Шарваз звучала слишком непривычно для ушей местных жителей.
Вел он себя очень скромно. По словам ризничего, этот слуга Господа посвящал много времени написанию писем, ел мало и рано ложился спать.
– Достойный человек, уж можете мне поверить. Все делает как надо, – говорил Алсид Ренар всем и каждому.
После воскресной мессы многие прихожане посетили исповедальню. Убеленные сединами женщины на местном наречии, патуа, поведали кюре о своих мелких прегрешениях; подростки из обыкновенного бахвальства сгущали краски, описывая свои шалости; но нашлись среди прихожан и искренне верующие, которые, понурив голову, сознавались в дурных поступках и в том, что не сделали того, что нужно было сделать.
Накануне, в среду, служанка доктора де Салиньяка на исповеди повинилась в том, что часто любезничает с парнями, а недавно даже целовалась с приказчиком с фермы на дороге, ведущей к Ла-Брус – обширному поместью, построенному столетием ранее.
Ролан Шарваз отпускал грехи и накладывал епитимьи, не меняя тона – доброжелательного и в то же время строгого. Несколько раз он делил трапезу с ризничим и успел узнать, кто пользуется в местечке особым уважением.
«Мэр городка Арно Фуше́, его супругу зовут Жозефина, – лежа в постели, перечислял он про себя, перед тем как уснуть. – Еще старик нотариус, отошедший от дел, который живет в красивом доме с садом, мэтр Мюра́, вдовец и страстный охотник. Далее Колен де Салиньяк, местный доктор, с женой Матильдой… Думаю, это та молодая красавица, строившая из себя гранд-даму в первом ряду, в церкви. Не забудем и об учителе, признанном атеисте и либерале, мсье Данкуре. Хотя его Дульсинея, как я успел заметить, регулярно посещает храм…»
Усаживаясь на скамью в исповедальне, кюре опять-таки думал о знатных представителях городской общины, которых ему предстоит улещивать и – без этого не обойтись! – обманывать. Под сутаной и достойными манерами Ролана Шарваза скрывался огненный темперамент и неутолимый сексуальный аппетит. В прошлом, следуя своей истинной природе, он навлек на себя много неприятностей и в этот раз дал себе слово быть осмотрительным.
Как человек с хорошим вкусом, он искренне восхищался своей церковью – красивой постройкой в романском стиле с двумя нефами и прекрасными, обрамленными витыми колоннами заалтарными фресками. Шелест платья заставил его вздрогнуть. Все чувства его обострились, как у кота, готового накинуться на добычу. Ноздрей коснулся аромат фиалок, а следом послышался мелодичный голос. Вопреки обычаю, он попытался рассмотреть лицо исповедующейся через медную решетку.
«Что, если это она – та самая волшебница, которой я любовался на мессе?»
Слова, произнесенные дрожащим голоском, очень скоро подтвердили его догадку.
– Я жена доктора, – едва слышно проговорила кающаяся. – Отче, я знаю за собой грех суетности. Вот и сегодня утром я не смогла сдержаться… Я постоянно распекаю свою служанку, несправедливо укоряю ее, особенно когда нахожусь в дурном настроении. Но не это самое страшное! Меня одолевают грешные помыслы, от которых я мечтаю избавиться. Мне стыдно, отче… И я не знаю, что делать!
