Лора Бекитт - Аромат лотоса (сборник)
Чаще встречались такие, как Раму, – худые, жилистые мужчины в застиранных дхоти[6], с коричневым лицом и вечно склоненной головой, небрежно повязанной грязной тряпкой.
Ошеломленный суетой и мощью большого города, Раму не стал задерживаться в Калькутте. Разузнав, как попасть в Бишнупур, он нашел человека, который вез туда свой товар. Скрепя сердце Раму отдал ему последние рупии, усадил смертельно уставшую Амриту в повозку, а сам побрел рядом.
На следующий день они прибыли в Бишнупур, где им сразу показали дорогу к храму Шивы, куда устремлялись толпы паломников. Святилище стояло на холме, и издали казалось, будто по склону ползут сотни разноцветных муравьев.
Амрита навсегда запомнила, как шла к храму, – маленькая босоногая девочка в выцветшем сари, крепко державшаяся за руку отца.
Край неба нежно розовел, облака были обведены золотистой каймой. Обрамлявшая дорогу зелень источала сладкий аромат. Здесь росло много яблонь, священных растений Шивы. Над головой стремительно проносились ласточки.
Построенный из гранита и светлого песчаника храм мерцал в свете зари как волшебное видение, как обещание неземного счастья. Раму и Амрита затаили дыхание, потому что никогда не видели ничего подобного. Храм был украшен рядами рельефных изображений: издали казалось, будто стены покрыты тончайшим кружевом.
Поклонившись каменным статуям у входа и войдя в ворота, Раму долго бродил в толпе паломников, пока не столкнулся с двумя служителями храма.
Раму выпустил руку Амриты и упал на колени, тогда как девочка стала с любопытством разглядывать незнакомых людей. Один из них был мужчина средних лет с отрешенным взглядом небольших темных глаз. Желтая шелковая ткань изящно обвивала его худощавое тело. Другой – юноша лет четырнадцати в расшитом золотом дхоти, очень гибкий и стройный, с искусно накрашенным лицом и широко распахнутыми, яркими и чистыми глазами. Его длинные черные волосы были собраны в прическу верховных божеств, на обнаженной груди поблескивали многочисленные цепочки и бусы, руки были украшены литыми браслетами.
Амрита встретилась с ним взглядом, и он приветливо улыбнулся, обнажив ряд жемчужных зубов. Улыбка была такой обаятельной и теплой, что девочка едва не заплакала от счастья.
– Что тебе нужно? – неприветливо спросил старший у Раму, который не осмеливался подняться и что-то униженно бормотал. – Говори, мы спешим, нам надо готовиться к празднику.
Амрита не сомневалась в том, что жизнь этих людей и есть сплошной праздник, а прекрасный юноша – великий и бессмертный Шива, точнее Натараджа[7].
Раму собрался с духом и, запинаясь, проговорил:
– Я привел свою дочь, чтобы… чтобы посвятить ее богу.
Мужчина пожал плечами. Он не был расположен заниматься судьбой Амриты. Тем не менее жрец приподнял голову девочки за подбородок, заглянул ей в лицо и с сомнением произнес:
– Не знаю, получится ли из нее храмовая танцовщица. Разве что показать ее Иле?
– Девочка подходит для обучения, – вдруг сказал юноша. – Почему ты так думаешь, Камал?
Тот вновь улыбнулся и произнес одно-единственное слово:
– Глаза!
– Что ж, тебе лучше знать.
Раму понял, что не нужно задавать никаких вопросов. Если Амриту берут в храм, не стоит противиться судьбе.
– Отведи свою дочь вон туда! – Мужчина показал в сторону каких-то невысоких строений. – Спросишь Илу и отдашь ей девочку.
Раму поднялся на ноги, взял Амриту за руку и поклонился. Ему очень хотелось узнать о деньгах, но он не осмеливался задать вопрос. Вдруг служители храма сочтут это оскорбительным и прогонят его прочь!
Если бы Раму приблизился к храму, он бы смог разглядеть, что наружные стены божественного сооружения украшены не только изображениями многорукого Натараджи, но и скульптурами полногрудых красавиц, слившихся в страстном объятии пар. И если бы он немного разбирался в символах, сумел бы понять, что изображают татуировки на груди и плечах жреца: лингам в йони[8], означающий любовное соединение мужчины и женщины. И быть может, догадался, каким образом служат храму «жены бога».
Ила оказалась невысокой стройной женщиной лет двадцати пяти, вся в блестящих золотых украшениях и голубом сари с широкой каймой и расходящимися от талии веерообразными складками.
Раму с поклоном передал ей слова жреца.
Женщина велела Амрите снять одежду и внимательно осмотрела ее тело. Потом заставила девочку поворачиваться в разные стороны, поднимать руки и ноги, выгибаться и наклоняться к полу.
– Ее тело не имеет изъянов. Движения недостаточно свободны, но это можно исправить. Пусть остается, – сказала она и прибавила: – Попрощайся с дочерью, а потом подойди к жрецам – они отблагодарят тебя за то, что ты посвятил своего ребенка богу.
– Не уходи, отец! – воскликнула Амрита, когда они остались одни. Тонкий голосок девочки срывался и дрожал.
У Раму защемило сердце.
– Тебе будет хорошо в храме, лучше, чем дома, – пробормотал он. – Если ты откажешься, Шива может разгневаться. Посмотри, как здесь красиво, как богато одеты люди! А я… мы с Гитой приедем тебя навестить.
Он знал, что это ложь, но ему нужно было уговорить Амриту остаться.
– Вы скоро приедете?
– Да. Очень скоро. Если тебе не понравится в храме, мы заберем тебя домой.
Согретая призрачной надеждой, Амрита глубоко вздохнула и расправила худенькие плечи.
– Обещай!
– Обещаю.
Появилась Ила; она взяла девочку за руку и повела за собой, а Раму поспешно покинул территорию храма. Перед тем как уйти, он отыскал жреца, и тот заплатил ему сто рупий: огромную сумму, на которую их семья могла прожить несколько месяцев. Мужчина облегченно вздохнул: эти деньги окупали любые жертвы!
Ила привела девочку в большое, чистое и светлое помещение с гладким глиняным полом, на котором были расстелены цветные циновки, а на них лежали шерстяные подушки и полотняные покрывала.
– Здесь ты будешь жить, – сказала она. – А сейчас тебе надо помыться и надеть другую одежду.
Она отвела Амриту в купальню и помогла девочке вымыть тело и волосы. Хотя ее прикосновения были мягкими и осторожными, Амрита, даже закрыв глаза, могла сказать, что ее трогают чужие равнодушные руки.
Гита никогда не улыбалась, ласкала редко и мимоходом, и все-таки девочка знала, что мать способна понять и утешить, что она никогда не оставит ее в беде. Дома у Амриты не было ощущения, будто ее бросили в океан пустоты, где она беспомощно барахтается, не зная, как выбраться на берег.
Ила дала новой воспитаннице чистое сари, после чего принесла кувшин молока, вкусные лепешки, чашку хорошо проваренного белоснежного риса и целую гору фруктов. Амрита наелась до отвала, и все же ей не стало радостнее и легче.
Она прилегла на циновку и хотела заснуть, как вдруг в помещение гурьбой вбежали возбужденные нарядные девочки с цветами в искусно убранных волосах и звенящими украшениями. Они остановились как вкопанные, с любопытством глядя на новенькую.
Потом одна из них, красивая светлокожая девочка примерно одного с Амритой возраста, подошла к обомлевшей новенькой и властно произнесла:
– Кто ты?
Девочка встала и посмотрела ей в глаза.
– Амрита.
– Откуда ты взялась? Зачем ты здесь?
Чувствуя враждебность и незнакомки, и возглавляемой ею толпы, Амрита мучительно размышляла, что бы ответить, и вдруг вспомнила слова «прекрасного Натараджи».
– Камал сказал, что я смогу научиться танцевать.
Лицо незнакомки просветлело, словно она внезапно услышала волшебное заклинание.
– Камал? – с улыбкой повторила она и спросила: – Ты еще не решила, где будешь спать? Если хочешь, можешь лечь рядом со мной.
– Как тебя зовут? – осмелилась спросить Амрита.
– Тара. Пойдем!
Тара взяла новенькую за руку и показала на одну из циновок. – Здесь.
– Из какой ты касты? – на всякий случай осведомилась Амрита. Она очень боялась, что девочка заявит, что она брахманка или вайшья[9]. Тогда им вряд ли удастся подружиться!
Однако Тара спокойно произнесла:
– Я не знаю. Мне неизвестно, кем были мои родители. Они оставили меня на пороге храма.
Амрита растерялась. Она впервые очутилась в обществе, где кастовая принадлежность не имела значения. Она никогда не предполагала, что такое возможно, и не знала, хорошо это или плохо.
– А остальные?
– Из разных каст. И будь ты брахманка, а я – неприкасаемая, – Тара жестко улыбнулась, – если я научусь танцевать лучше, чем ты, я буду выше тебя!
– Кто учит вас танцам?
– Ила. Другие девадаси. А еще – Камал.
– Он – Натараджа? – В голосе Амриты звучали наивность и надежда.
– Он – храмовый танцовщик. Такой же, как и я, – ответила Тара и, поймав изумленный взгляд собеседницы, пояснила: – Его тоже подкинули в храм. Он необычайно красив и талантлив и потому исполняет роль Шивы на всех праздниках.
– А девадаси?
