Барбара Картленд - Зов сердца
– Ты никогда его не видела. Что ты знаешь о его гневе?
Лалита не отвечала, и Софи произнесла более настойчиво:
– Скажи мне! Ты что-то знаешь, я же вижу.
– Это… книга, которую я нашла здесь… в доме. Она называется «Легенды об известных семействах Англии».
– Это интересно, – проговорила Софи, – почему ты не показала ее мне?
– Ты не слишком любишь читать, – ответила Лалита, – и к тому же я… боялась… расстроить тебя!
– Расстроить меня? Что же там говорится?
– Там прослеживается происхождение рода Ротвинов от его основателя, сэра Хенджиста Ротвина, авантюриста и пирата… Он был очень… богатый человек и очень… жестокий. Как сказано в этой книге, Ротвины унаследовали буйный нрав их предка. Имя лорда Ротвина – Иниго – означает «пламенный».
– Хорошо, что я избавилась от подобного джентльмена! – сухо заметила Софи.
– Существует четверостишие о сэре Хенджисте, написанное в 1540 году, – неохотно продолжала Лалита. Слабым, дрожащим голосом она прочла:
Черные волосы, черные глаза,
Черный гнев.
Так берегись,
Коли Ротвин отомстить поклялся!
Софи засмеялась.
– Не воображай, что я испугаюсь подобного вздора!
Глава 2
Подъезжая к церкви, Лалита чувствовала себя ужасно.
Бренди лишь ненадолго привел ее в чувство, но теперь на нее навалилась какая-то противоестественная усталость, а окровавленная спина невыносимо болела.
Хорошо еще, что Софи не дала мачехе избить ее до потери сознания, как это уже не раз случалось раньше.
Всего лишь на прошлой неделе леди Стадли, в очередной раз разозлившись на нее, пришла в спальню Лалиты, когда девушка уже собиралась лечь спать. В тот раз она била ее, пока Лалита не свалилась без сознания на пол, где пролежала несколько часов.
В конце концов, собрав остаток сил, она доползла до кровати, но до самого утра не могла унять дрожь и уснуть.
Она ясно сознавала, что слабеет, что болезнь, которую она перенесла после Рождества, подорвала ее последние силы. Порой она молила Небеса послать ей смерть, но потом вспоминала мать и запрещала себе подобное малодушие.
Ее мать – маленькая, нежная и хрупкая – всегда восхищалась смелыми людьми.
– В жизни всем нам приходится порой совершать смелые поступки, – сказала она Лалите однажды, – но самое трудное – это то, что требует не столько физической смелости, сколько духовной. – Позволить леди Стадли убить себя представлялось Лалите трусливым бегством из невыносимого ада, в котором она оказалась после смерти отца.
Счастливые годы ее детства неизменно были наполнены светом. Хотя ее мать не обладала крепким здоровьем, хотя в доме не всегда было достаточно денег, они ни на что не променяли бы невыразимую радость их совместной жизни.
Ее отца – большого, добродушного, милого человека – любили и уважали все, кто работал и жил в его поместье.
Став старше, Лалита поняла, что именно доброта и мешает ее отцу преуспеть в жизни. Он никогда не мог заставить себя повысить арендную плату фермерам или выселить сильно задолжавшего арендатора. Поэтому семье часто не хватало денег для ремонта и обновления сельскохозяйственного инвентаря и даже для семейных нужд. Но его жена никогда не роптала.
– Мне так повезло, – часто говорила она Лалите. – Муж и дочь – для меня самые замечательные люди на свете!
Их дом, в котором жили уже пять поколений семьи Стадли, находился в отдаленной части графства. Земля здесь была превосходная, но соседей у них было мало, и приемы устраивались редко.
– Когда ты вырастешь, ты поедешь в Лондон и будешь наслаждаться балами и приемами, как я, когда была молоденькой девушкой, – говорила Лалите мать.
– Я абсолютно счастлива и здесь, с тобой и с папой, – обычно отвечала Лалита.
– Все матери хотят, чтобы их дочери пользовались успехом в свете, – задумчиво проговорила мать, – но я после своего первого лондонского сезона вернулась, чтобы выйти замуж за того, кого знала с раннего детства. – Она улыбнулась и добавила: – Именно в Лондоне я убедилась, что твой отец – единственный человек, которого я люблю и с кем хочу прожить всю жизнь.
– Тебе повезло, мама, – ответила Лалита. – Имение твоего отца находилось неподалеку от папиного, так что жених был у тебя почти на пороге. Но здесь никого для меня нет.
– Поэтому, Лалита, мы и должны экономить каждый пенни, чтобы, когда тебе исполнится семнадцать с половиной, ты смогла бы покорить своей красотой лондонский свет.
– Я никогда не буду так красива, как ты, мама. Папа говорит, что никогда не встречал никого прекраснее тебя.
– Если, вернувшись из Лондона, ты будешь думать так же, я, может, и поверю, – засмеялась мать.
Но Лалите не суждено было пережить волнения своего первого лондонского сезона.
Холодной зимой ее мать скоропостижно скончалась. И для Лалиты, и для ее отца это была беда, столь же огромная, сколь и неожиданная. В нее трудно было поверить. Осталась только могила на кладбище. Дом опустел.
– Я даже не знал, что она была больна, – твердил отец.
После смерти жены он изменился, превратился в человека угрюмого и грубого, пил иногда ночи напролет. Потерял всякий интерес к тому, что занимало его прежде.
Зимней ночью, когда отец, пьяный, возвращался домой с постоялого двора, с ним произошел несчастный случай.
Нашли его лишь утром. Он был очень плох.
Его привезли домой, он болел более двух месяцев, но чувствовалось, что этот человек утратил желание жить.
Именно тогда в доме и появилась госпожа Клементс.
Примерно год назад отец однажды за завтраком спросил мать:
– Помнишь довольно неприятного типа по имени Клементс? Он держал аптеку в Норвиче.
– Конечно, помню, – ответила мать Лалиты. – Мне всегда казалось, что он довольно неглуп.
– И мой отец, и мой дед всегда покупали в этой аптеке разные снадобья.
– Но Клементс не из Норфолка, – улыбнулась мать, – хотя много лет прожил в Норвиче.
– Я знаю, – ответил сэр Джон, – но я чувствую, что должен помочь его дочери.
– Его дочери? Я, кажется, припоминаю, была какая-то неприятная история…
– Да. Когда ей было всего семнадцать, она сбежала с молодым армейским офицером. Старый Клементс был в ярости и заявил, что не желает иметь с ней ничего общего.
– Да, да, я припоминаю, – проговорила леди Стадли. – Моя мать была глубоко потрясена поступком молодой женщины. Но она всегда была очень строга.
– Да, и впрямь, – с улыбкой произнес сэр Джон. – Не думаю, что она принимала меня всерьез.
– Она полюбила тебя после того, как мы поженились, – мягко заметила леди Стадли, – потому что видела, как я счастлива.
Лалита, которая внимательно слушала их разговор, спросила:
– Что же случилось с дочерью этого Клементса?
– Она вернулась. Я видел ее сегодня утром, и она спросила меня, не мог бы я сдать ей в аренду дом, – ответил сэр Джон.
– О, мне кажется, такие люди нам в имении не нужны, – быстро проговорила мать Лалиты.
– А я пожалел ее, – проговорил сэр Джон. – Человек, с которым она убежала, оказался подлецом. Он так и не женился на ней, а через несколько лет и вовсе бросил без средств, с ребенком на руках. Она работала прислугой, чтобы заработать на жизнь.
– Если бы господин Клементс был жив, у него случился бы разрыв сердца! – сказала леди Стадли. – Он всегда держался очень надменно.
– Да, от семейства Клементсов ей ждать помощи не приходится, но я чувствовал, что не могу отказать ей.
– И ты сдал ей дом в аренду?
– Да, тот, что около церкви. Он небольшой, но там хватит места для женщины с ребенком.
– Ты слишком добросердечен, Джон, – произнесла мать Лалиты. – Ее не слишком-то хорошо встретят в этих краях.
– Ей и самой не захочется общаться с деревенскими. Она, кажется, особа образованная и все еще хороша собой. Дочь у нее – ровесница Лалиты или, может быть, чуть-чуть постарше.
Сэр Джон помолчал, а потом смущенно добавил:
– Она сказала, что, если потребуется что-то сделать по дому, она будет рада помочь.
– Не сомневаюсь, – поспешила ответить мать Лалиты, – но сейчас нам никто не нужен.
До смерти матери Лалита ни разу не видела госпожу Клементс.
Она пришла в дом, когда положение оказалось особенно трудным: двое из старых слуг ушли на покой, в доме стало не хватать прислуги. Эпидемия лихорадки, которая свирепствовала той зимой, заставила и троих оставшихся покинуть дом.
Сэра Джона ничто не заботило. Мрачный, он либо напивался у себя в кабинете, либо верхом доезжал до соседнего постоялого двора и там снова пил до потери сознания.
Госпожа Клементс предложила Лалите свою помощь, и та согласилась, потому что положение было безвыходное.
Она сумела руководить сэром Джоном, что вызвало у Лалиты восхищение. Только госпожа Клементс могла убедить его поесть. Когда он возвращался из поездки верхом, в его кабинете ярко горел камин, а около него стояли удобные шлепанцы. Только госпожа Клементс могла убедить сэра Джона принять какие-либо решения относительно имения. Больше он никого не слушал.
