Вайдекр, или темная страсть (Широкий Дол) (др. перевод) - Грегори Филиппа

— Я уверена, что Гарри не станет огорчать тебя в первую ночь, — заверила я Селию, решив при этом, что свою первую ночь женатого человека Гарри проведет так, как должен был бы провести всю жизнь — со мной. — Я думаю, что мы будем путешествовать просто, как друзья, пока не прибудем во Францию.

Она виновато опустила глаза и кивнула. Я снисходительно обняла ее тонкую и гибкую талию, она благодарно прижалась ко мне щекой с еще непросохшей слезинкой. И тогда я почувствовала, что приникни она когда-нибудь к Гарри, вся моя страсть и любовь не удержат его. Ее хрупкое невинное тело больше подходило для любви такого человека, как мой брат, ее любовь могла бы вызвать в нем нежность и ласку.

После этого я быстро вскочила на ноги и поспешила переодеться. Когда я причесывалась перед зеркалом Се-лии, вошла леди Хаверинг.

— Ради Бога, Селия, сними свой подвенечный наряд, ты изомнешь его. — Селия виновато стала оправлять платье, а ее мать продолжала: — Я полагаю, девушки, вы побеседовали о предстоящем путешествии?

Я улыбнулась и присела в реверансе.

— Да, миледи, и я так благодарна Селии, что она меня пригласила, а маме за то, что та разрешила мне поехать.

Леди Хаверинг кивнула и продолжала с тяжелой самоуверенностью:

— Я вижу, что ваша мама позволяет вам ездить верхом одной.

Взглянув на свою серую амазонку, я могла только кивнуть в ответ и сделала попытку оправдаться:

— Видите ли, я не собиралась выезжать, но потом мне захотелось увидеть Селию и я не подумала, что меня кто-нибудь может увидеть.

— Неважно, — оборвала мои слова леди Хаверинг. — Но в мои молодые годы девушки не имели столько свободы. Ни одной из них не разрешалось скакать на лошади, даже в сопровождении ее жениха или брата.

Я поняла, что здесь, в Хаверинг Холле, прекрасно осведомлены о моих прогулках с Гарри, а потому неопределенно улыбнулась и ничего не ответила.

— Вам придется изменить свои манеры, когда вы начнете выезжать, — посоветовала мать Селии. Я улыбнулась.

— Мама не имеет намерения начать вывозить меня в свет.

— Мы могли бы взять вас в Лондон, — неопределенно пообещала она. — Если мы откроем Хаверинг Хаус в следующем сезоне для Селии и Гарри, вы могли бы приехать туда и тогда вы получите возможность быть представленной ко двору. Я, пожалуй, поговорю с вашей мамой.

Я улыбнулась и поблагодарила ее. Меня совсем не радовала перспектива уехать из Вайдекра, но следующий сезон был еще так далек.

— Какие ужасные новости о бунтах в Кенте! — переменила леди Хаверинг тему разговора.

— Я не слышала никаких новостей, — встревоженно сказала я. — Что же там случилось?

— Я получила письмо от друзей из Тернбридж Уэллс, — ответила ее милость. — Там были бунты и даже пожары. Но теперь, слава Богу, зачинщики арестованы.

— Эти истории повторяются довольно часто, — поспешила я успокоить встревоженную леди Хаверинг. — В этом году будет плохой урожай. Цены уже поползли вверх. Бедные голодают, некоторые из них собираются толпой и отправляются просить дешевого хлеба. Это случается каждый неурожайный год. Они скоро успокоятся, я думаю.

— Похоже, сейчас дела обстоят много хуже. Это прямо мятеж, бунт какой-то. Погодите-ка, я найду письмо.

Мать Селии полезла за письмом в карман, и я приготовилась услышать о ничего не значащих пустяках, но по мере того, как я узнавала его содержание, холодный страх все сильнее сжимал мои внутренности.

«Дорогая… гм, гм, а, да, вот… Я надеюсь, ваше графство не беспокоят такие мятежи, как те, которые произошли у нас в двадцати милях от Тернбридж Уэллса. Отчасти в этом, конечно, виновно правосудие, которое, оставляя их безнаказанными, утверждает чернь в мысли, что ей все дозволено.

Некий мистер Вулер, почтенный торговец, заключил контракт на продажу всего своего зерна на лондонском рынке, вместо того, чтобы, как обычно, продавать его в своем графстве. Он посоветовал сделать то же самое и другим джентльменам по соседству, которые также отправили свое зерно в Лондон, что, безусловно, является разумной и выгодной сделкой».

Я кивнула, прекрасно все понимая. Этот мистер Вулер организовал оптовую продажу зерна из целого графства по ростовщическим ценам в Лондоне. Они, разумеется, получили хорошие барыши, а то, что местные работники и мелкие арендаторы остались без хлеба, их мало заботило. Бедняки отправились к местным торговцам за зерном, и его отсутствие, конечно, взвинтило цену до небес, к дальнейшей выгоде землевладельцев. Несчастные, которые не могут покупать хлеб втридорога, вынуждены питаться одним картофелем или голодать.

Леди Хаверинг продолжала читать: «Мистер Вулер предвидел некоторые проблемы с доставкой хлеба в Лондон и нанял пятерых сильных мужчин, вооруженных дубинками и ружьями, охранять его фургоны с зерном».

Я нашла мистера Вулера слишком уж осторожным. Но, вероятно, ему было лучше известно, сколько семей могут умереть от голода в результате его выгодной сделки и на что способны отцы и матери плачущих детей.

— Он был готов к худшему, но не к тому, что произошло на самом деле, — заключила леди Хаверинг. В это время Селия проскользнула в комнату и уселась на стул слушать.

«Когда они въехали в густой лес, мистер Вулер услышал долгий, тихий свист и увидел, что перед ним словно из-под земли возникло человек тридцать мужчин, вооруженных косами, алебардами и просто дубиной. Дорогу впереди перегораживало поваленное дерево, а когда мистер Вулер оглянулся назад, то оказалось, что путь к отступлению уже отрезан точно так же. Страшным, низким голосом, похожим на мычание, идущим, казалось, ниоткуда, им всем было приказано спешиться, оставить лошадей и возвращаться в деревню».

Я внимательно слушала. Это не касалось ни нас, ни нашей земли, так как я никогда не заключала подобных сделок, — так же как и мой отец, считавший подобные вещи бесчестными, — и наше зерно всегда оставалось там, где его вырастили. Но я ощущала тень беспокойства, так как никто из нас не забывал, что в то время, когда мы разодетые в шелка и вкусно накормленные жили в теплых удобных домах, люди вокруг нас едва ли не голодали. В радиусе двухсот миль вокруг нас вряд ли было три семьи, подобные нашей. А сотни и тысячи бедняков работали, не разгибая спины, и жили в вечной нищете.

Но в то же время я испытывала восхищение перед такими отважными людьми, которые выступили против этого умного мистера Вулера. Они, конечно, преступили черту закона, и их обязательно бы повесили. Но, во всяком случае, они спасли целую деревню от голодной смерти, и если есть высшая справедливость, то они поступили правильно.

Реакция Селии, однако, была совсем иная.

— Какие ужасные люди! — воскликнула она с гневом.

Леди Хаверинг опять продолжала:

«Когда глаза всех обратились к мистеру Вулеру за приказом, то опять раздался страшный голос: „Это вы Вулер? Только пошевелитесь, и вы умрете!“ И тут же грянул выстрел, который сбил шляпу с головы несчастного торговца.»

Леди Хаверинг прервала чтение, чтобы взглянуть на произведенный эффект, и была, наверное, удовлетворена выражением ужаса на моем лице. Такая меткость требовала долгих лет тренировки. Я знала, кажется, только одного человека, который умел так стрелять. Леди Хаверинг перевернула страницу.

«Мистер Вулер обернулся на звук выстрела и увидел предводителя этого ужасного мятежа, сидевшего верхом на громадной, вороной лошади, в сопровождении черных собак, прыгавших вокруг него. „Я уже перезарядил ружье, Вулер, и следующим выстрелом убью вас“, — воскликнул он. Мистеру Вулеру ничего не оставалось делать, как послушаться приказа, и, оставив и лошадей, и все свои фургоны, вернуться в деревню. Через четыре дня вызванная полиция отыскала эти фургоны, но они, разумеется, были пустыми».

— Господи помилуй, какой страх! — воскликнула Селия.

Я не могла говорить. Ужасная картина все еще стояла перед моими глазами: темный лес, толпа вооруженных мужчин, спокойно дожидающаяся приказа, и страшный всадник на вороном коне, так метко стреляющий и так быстро заряжающий свое ружье. Если бы я не знала Ральфа, я бы вообще не поверила, что такое возможно. Но я видела, как это делал Ральф. На такое не способен был даже Гарри с его прекрасными пистолетами и долгой практикой. Ральф успевал выстрелить и снова зарядить ружье, пока вы успевали сосчитать до двадцати. Но мой разум отказывался верить очевидному.