Любовь в награду - Лонг Джулия

– Бал? Отличная новость! – воскликнула Элайза.

Судя по ее голосу, она испытала настоящее облегчение от того, что он сменил тему разговора.

Филипп бросил на нее сердитый взгляд.

Элайза рассмеялась.

– Конечно, бал – это замечательно, милорд! Танцы, музыка, красивые дамы, вино… Я уверена, что ваши слуги со всем справятся. А я бывала только на деревенских танцах.

– Мне они нравятся, – признался принц. – Я был когда-то лучшим танцором.

– Могу я поинтересоваться, чем вызвано ваше хмурое выражение?

– Я обеспокоен. Как я буду танцевать?!

Наступила тишина.

– Вы пытаетесь сдержать смех, миссис Фонтейн.

– Да нет же! – Она лгала.

– Я чувствую себя скованно от ран и давно не танцевал. Но я опозорю свою семью, если буду ходить на балу нетвердой походкой, как старик. Скажите, у вас хватит духу помочь мне попрактиковаться в вальсе?

Принц произнес эти слова неожиданно для себя, хотя собственная просьба стала для него настоящим подарком. Его ленивый тон был обратно пропорционален тому, насколько для него важен ее ответ.

Часы отсчитали еще несколько секунд, пока Элайза обдумывала просьбу ла Вея, слегка склонив голову набок.

– Хватит ли у меня духу? Как витиевато вы выразились! – пробормотала она.

Филипп ждал, чувствуя, что в нем нарастает какое-то странное давление. Возможно, из-за того, что он затаил дыхание. Внезапно судьба мира стала зависеть от того, что она скажет дальше.

– Но у нас нет музыки, – задумчиво проговорила Элайза.

– Вы можете сочинить песню о том, что во время вальса лорд Ла Вей, танцор убогий, закружившись, отдавил вам ноги. Или мы можем танцевать под счет. Мы ведь уже установили, что оба умеем считать.

Элайзу его слова рассмешили. Она глубоко вздохнула. Но ничего не сказала.

– Если у вас есть еще дела, миссис Фонтейн, то вы, конечно, можете быть свободной, – заявил Ла Вей. – Просто я хотел бы произвести хорошее впечатление на гостей.

Ну вот. Он сделал то, что правильно и справедливо, – дал ей возможность откланяться. Свалить все на Джека или на яблочные пироги. И сделал это с легким чувством вины, потому что знал, что она не сможет отказаться помочь ему.

Элайза еще несколько мгновений смотрела на Филиппа мягким настороженным взглядом. Но в глазах ее промелькнуло что-то острое и сверкающее. Капитуляция? Нет, скорее это похоже на гнев. Правда, он как вспыхнул, так и погас.

А потом Элайза склонилась перед ним в глубоком реверансе.

Ла Вея охватило ликование, совсем не похожее на журчание ручейка в увертюре симфонии. Такая мысль не приходила ему в голову ни разу за всю его жизнь.

Он отвесил ей низкий поклон с той же утонченной торжественностью.

Приподняв бровь, Филипп протянул Элайзе руку – ее рука тоже потянулась к нему. Он был готов биться об заклад, что время нарочно болезненно замедлилось, чтобы помучить их. Быть может, их руки никогда не встретятся. Быть может, она отдернет руку до того, как он прикоснется к ней.

Наконец ее рука оказалась в его ладони. Он сжал ее пальцами – нежно, но многозначительно.

Наступило ошеломляющее мгновение покоя и тишины. До этого мгновения у него не возникало желания признаться, что всю эту ерунду с вальсом он придумал лишь для того, чтобы прикоснуться к ней.

Ла Вей не знал, почему. Да это и не имело значения. Теперь значение имеет лишь то, что он держит ее за руку, что у него есть причина положить другую руку ей на талию. И тогда она окажется так близко к нему, что он сможет ощутить тепло ее тела.

Принц опустил руку на ее тонкую талию. Он не мог видеть выражение ее глаз, но заметил, что щеки ее порозовели.

Рука Элайзы вспорхнула на его плечо с такой легкостью, будто это была певчая птичка.

– Итак, начнем? – спросил он.

Она просто кивнула в ответ.

Ла Вей повел ее в вальсе.

– Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз…

– Два, – подсказала Элайза.

Но он забыл о счете, потому что между ними пело само молчание. Тихий-тихий звук их дыхания и едва уловимый шорох ног по ковру вполне заменяли им музыку. Краска на ее щеках. Его собственный жар. Элайза была такой легкой, что Филиппу стало казаться, будто в процессе выздоровления он обрел крылья. Он и вспомнить не мог, чтобы когда-либо в жизни ощущал такую легкость.

«Ты сошла с ума, ты сошла с ума, ты сошла с ума», – неслось в голове Элайзы в ритме вальса.

Однако она не могла противостоять желанию прикоснуться к нему, понимая, что и он тоже хочет просто касаться ее. Как может она отказать ему в этом? Что плохого может произойти за это короткое мгновение? Именно так думает несчастный, когда протягивает руку к кальяну, полному опиума.

Рука ла Вея под плотно сидящим рукавом сюртука была пугающе твердой – такая рука может держать целые миры. Голова Элайзы была в каких-то дюймах от его пышного галстука и подбородка, который Элайза могла бы нарисовать с закрытыми глазами, если бы ее попросили, а его горячий – слишком горячий – взор был устремлен на нее. Рука Филиппа на ее талии была очень теплой и очень мужской.

Элайза никогда в жизни так остро не чувствовала себя женщиной. И если бы у нее появилась возможность выбрать себе смерть, – а если ее сердце будет биться чуточку быстрее, чем сейчас, умереть она может в любое мгновение, – то более подходящего момента ей не сыскать.

А через миг принц исчез – Элайза поняла, что закрыла глаза. Как будто все это и впрямь происходило во сне.

Вальс все замедлялся и постепенно превратился в ленивое кружение, но, ощутив аромат его сорочки, Элайза поняла, что они каким-то образом сократили расстояние между собой и уже не вальсировали, а опасно приблизившись друг к другу, обнялись и слегка покачивались.

«Это плохо, это плохо, это плохо…» – подсказывал ей внутренний голос.

– Похоже, вы отлично танцуете вальс, лорд Ла Вей, – хрипловатым шепотом проговорила Элайза.

Вдруг в голове ее мелькнуло еще одно слово, которое можно разложить на счет вальса: «эко-ном-ка, эко-ном-ка, эко-ном-ка»…

Нет, ей не следует флиртовать с ним. Нет, ей не следует с ним танцевать. Нет, она не должна быть самой собой. Она должна страдать, как страдал Тантал.

– Да, но слегка скованно, как слон. – Его голос тоже прозвучал хрипло. И слишком близко.

Как же хотелось уронить голову ему на грудь! Почувствовать в ней гул, когда он говорит. Услышать биение его сердца. И снова ощутить музыкальный размер вальса на три четверти: это плохо, это плохо, это плохо…

– Насколько я помню, слоны весьма грациозны, – едва слышно промолвила Элайза. – Я как-то видела слона в Ковент-Гарден. Он выполнял разные фокусы.

В ответ на ее слова из груди принца вырвался тихий и низкий смех, и этот звук теплой волной пробежал по ее телу. В Элайзе поднималось томительное напряжение желания, дивное давление, походящее на реку, готовую затопить собственные берега, почти неистовство.

«Я хочу тебя, я хочу тебя, я хочу тебя…»

Наводнения обычно оставляют за собой разрушения. Никто не знает этого лучше нее. Каждая клеточка ее тела протестующе закричала, когда Элайза вдруг перестала двигаться. Она заставила себя стать жесткой, как накрахмаленная рубашка.

Ла Вей едва не споткнулся, но довольно быстро взял себя в руки. Его лицо стало спокойным и непроницаемым.

– Думаю, вы достойно справитесь с танцами, лорд Ла Вей, – сказала Элайза. – Счастлива будет та женщина, которой доведется танцевать с вами вальс на ассамблее.

У Филиппа больше не было причины держать ее за руку. Он выпустил руку Элайзы, как карманный воришка, возвращающий кошелек его законному владельцу. Другая его рука упала с ее талии.

Элайза отступила на шаг назад, словно вырвалась из западни, о которой всю жизнь мечтала. Ее кожа разгорячилась и натянулась от гнева и подавленного желания. Ей захотелось что-нибудь бросить в стену. Вазу, например, или свое тело – прямо в его объятия.

«Так несправедливо, так несправедливо, так несправедливо…»