Ради милости короля - Чедвик Элизабет

При виде сына сердце Иды пронзила боль. На нем была котта, которую она сшила из теплой зимней шерсти, и маленький синий капюшон, отороченный кроличьим мехом. Увидев ее среди женщин, он принялся вырываться с криком «Мама!». Няня мгновение помедлила, затем отпустила его, и он метнулся к Иде. Она распахнула объятия и схватила сына, усадила на колени, и невыносимый приступ любви и утраты вновь окатил ее, подобно приливной волне. Боль была нестерпимой, почти физической.

Уильям пожелал сыграть с матерью в ладушки, но вскоре занятие ему наскучило, и он неугомонной мошкой умчался к младшим кузенам, которые, держась за руки, водили хоровод под музыку Алиеноры. Ида хлюпнула носом и вытерла глаза.

– Сыновья всегда покидают нас, – твердо произнесла Алиенора, и, хотя в ее глазах читалось сочувствие, они были суровы. – Мужья ничем не лучше. Довольствуйтесь мгновениями радости, которые они могут доставить, но не доверяйте свое сердце, ибо им распорядятся расточительно.

– Мадам, мне так жаль…

– Напрасно, – отрезала Алиенора. – Чем больше времени вы потратите на извинения за то, в чем не виноваты, тем скорее поблекнете и превратитесь в тень. Мать родила вас не для того, чтобы вы стали тенью, своей собственной или мужчины. Помните это, Ида. Вы стоите в лучах собственного света.

Замечания Алиеноры глубоко тронули Иду, и еще больше захотелось плакать – от боли озарения. К тому же она сомневалась, что желает ясно видеть в этом свете.

– Милорд Биго… – задумчиво произнесла Алиенора. – Я плохо знаю вашего мужа, но мужчины высоко его ценят, в том числе те, чьим суждениям я доверяю. Я мельком видела милорда, когда он был намного моложе… совсем юнцом. Он неизменно был тихим, и я привыкла считать его наблюдателем, а не деятелем, но с тех пор он показал себя… пусть и не всегда к моей выгоде, – кисло добавила она.

Ида не сразу поняла, что королева имеет в виду, но потом вспомнила: Роджер сражался против партии королевы во время мятежа восьмилетней давности и разбил ее сторонников в битве при Форнхеме.

– Да… – задумчиво наклонила голову Алиенора. – Полагаю, вы подходите ему. Вы оба обладаете немалым мужеством и передадите его своим детям.

Ида заморгала, веки защипало от слез. Маленький Уильям, танцующий со своими кузенами, стал искрящимся размытым пятном.

– Я не ощущаю в себе мужества, мадам.

– Те, кто ощущает, не всегда самые смелые, – заметила Алиенора. – Истинное мужество заключается в том, чтобы не сдаваться под натиском страха. – Она мгновение помолчала и продолжила: – Ваш муж, насколько я поняла, хорошо разбирается в хитросплетениях закона, но, полагаю, у него не оставалось выбора. Мне сказали, что король вернул ему три имения и простил долг в качестве свадебного подарка.

– Верно, мадам. – Ида не догадывалась, к чему Алиенора клонит.

Королева выгнула тонкую бровь:

– Три имения были конфискованы в рамках спора о наследстве между вашим мужем и бывшей графиней Норфолк и ее сыновьями. Леди Гундреда забрасывает меня просьбами.

Ида насторожилась и заставила себя полностью сосредоточиться на Алиеноре, а не на сыне.

– Леди Гундреда не обладает никакими правами на эти поместья, – ответила она. – Если король решил вернуть их моему мужу в качестве жеста доброй воли, это правильно и хорошо.

– И милорд Биго вряд ли откажется от них? – сухо улыбнулась Алиенора.

– Вряд ли, мадам, – вздернула подбородок Ида. – Это его наследство, и он не предлагал взятки и не распространял сплетни за границей, чтобы завладеть им.

Губы Алиеноры изогнулись.

– Взятки и сплетни… – повторила она. – За свою жизнь я приняла и расточила их немало, и смотрите, куда это меня привело. – Она оценивающе посмотрела на Иду. – Иногда связь – это больше, чем взятки и сплетни, и даже больше, чем семейные узы и вассальный долг. Это личный выбор. Я продвигаю мужчин, которые оказывают мне услуги, потому что хочу вознаградить их за мужество и верность. Порой их женщины также заслуживают награды. Об этом стоит поразмыслить.

Уильям прибежал к Иде и плюхнулся на колени, но едва она успела обвить малыша руками, как он снова умчался прочь, не в силах усидеть на месте. Алиенора дала Иде столько пищи для размышлений, что у нее кружилась голова, но одновременно она испытывала воодушевление.

Когда королева встала, чтобы уйти, она вручила Иде изящный игольник из слоновой кости и рифленый золотой наперсток.

– Несомненно, мой муж осыпал вас подобными безделицами, но за этими не кроется ничего, кроме самых добрых пожеланий вашему браку, – произнесла Алиенора. – Думайте о моих словах всякий раз за шитьем.

– Не сомневайтесь, мадам! – Ида присела перед Алиенорой, сознавая, что их отношения совершенно переменились за этот день, и, хотя заслуга перемены принадлежала Алиеноре, Ида многое поняла.

Она испытала приступ боли, когда Уильям должен был уйти со своей няней, поскольку двор готовился ужинать. В последний раз лихорадочно обняв сына, сжала губы, собралась с силами и отпустила его, хотя ее сердце едва не разорвалось.

Роджер снял жилье недалеко от замка, в комплексе зданий, принадлежащих монахам аббатства Троарн. Необходимость короткой прогулки до замка компенсировалась большим уединением, а для новобрачных таковое было желанным и приятным.

Генрих снова привлек Роджера к работе. Тот засвидетельствовал пару грамот и дал консультации по некоторым юридическим вопросам. У него не было времени беседовать с Идой, поскольку за ужином они должны были общаться с другими людьми и за весь день ни разу не остались наедине.

Роджер сел на кровать, ожидая, когда Ида отпустит служанок и те удалятся в свою спальню за ширмой. Днем жена общалась с королевой, но ничего не рассказала о встрече. Ему казалось, что она выглядит притихшей и задумчивой.

Распущенные волосы Иды блестели, как полированный дуб. Глядя, как она идет к нему в тонкой льняной сорочке, сквозь которую просвечивает тело, Роджер испытал прилив любви и желания. За последние три недели это чувство стало знакомым и приятным, оно напоминало сытость первого доброго обеда после Великого поста. Роджер хотел увлечь жену в постель и любить, пока оба не раскраснеются и не запыхаются. Он решительно не понимал, как мог раньше жить без подобной радости. После возвращения ко двору его радость окрасилась ревностью. Вблизи от Генриха Роджер не желал делиться Идой ни с кем и утверждал свои права при каждой возможности.

Когда он протянул руку, жена охотно приблизилась к нему и ответила на его призыв так же пылко, а то и более, и через несколько минут уже сжимала мужа, задыхаясь и шепча его имя в спазмах наслаждения. Роджер поцеловал ее мягкую белую шею, ощутил губами биение сердца и понял, что любовный пыл для обоих не просто результат телесного влечения – он порожден треволнениями, сдерживаемыми в течение дня.

Перекатившись на спину, он потянул Иду к себе и уложил сверху. Ее темные волосы опутали его грудь, тело прижалось к его телу.

– Ида, – нежно улыбнулся Роджер, называя жену по имени после любовной схватки, как она называла его в объятиях.

Ида в своей милой манере опустила ресницы и искоса бросила кроткий взгляд лани, от которого он вновь едва не потерял самообладание. Затем, повинуясь мимолетной прихоти, она оседлала его, что служило признаком безмятежной близости, а не приглашением к новым утехам. Роджер провел руками по ее волосам, наслаждаясь их прохладной шелковистостью. Вероятно, Генрих делал то же самое, но он не станет об этом думать. Теперь Ида принадлежит ему одному.

– Я хочу поговорить с вами кое о чем, – сказала она без улыбки.

Не успев изгнать призрак Генриха, Роджер внезапно встревожился:

– Да?

– Вы должны знать, что Гундреда забрасывает королеву просьбами касательно вашего наследственного спора. Алиенора говорила об этом со мной.

Радуясь, что дело не в Генрихе и не в ребенке, которого Ида должна была сегодня повидать, Роджер пожал плечами: