Трибьют - Робертс Нора

— И раскроить человеку череп. Точно. Вы это хотите сказать? Большинство вещей, сложенных в амбаре, принадлежали Макгоуэнам. Обычной семье. Простите, но мне нужно идти.

Силла вернулась к Стиву, молча погладила его по руке и вышла.

По дороге к лифту она увидела выходящего из кабинки отца.

— Папа.

— Силла, — он быстро подошел к ней и взял ее за плечи. — Как он?

— Так же. Он в критическом состоянии. Он перенес операцию, и это хорошо, но… Очень много «но» и «возможно».

— Мне так жаль, — он крепко прижал ее к себе. — Конечно, я видел его всего пару раз, но он мне нравился. Чем я могу помочь?

— Я даже не знаю.

— Давай я провожу тебя вниз и покормлю.

— Нет, мне нужно ненадолго уехать. Уйти отсюда, отвлечься хотя бы на несколько часов. Или… Ты не мог бы посидеть с ним немного? Поговорить? Он тебя тоже любил.

— Конечно, посижу.

— Когда будешь уходить, напомни ему, что я скоро приду. Что я вернусь.

— Хорошо.

Кивнув, она вызвала лифт и вскинула сумку на плечо.

— Спасибо… Я так тебе благодарна, что ты пришел. Ты почти не знаешь его. Ты почти не знаешь меня, черт возьми.

— Силла…

— Но ты пришел. — Она вошла в лифт, обернулась и посмотрела в глаза отцу. — Ты пришел, и это очень важно, — сказала она, и закрывшиеся двери лифта разделили их.

Работа. Работа помогла ей прожить этот день. И следующий тоже. Работать у нее получается лучше, подумала она, чем выражать свои чувства и эмоции — если они не прописаны в сценарии. Она составляла расписание и придерживалась его. Она строгала доски, рыхлила землю в саду, сидела возле Стива в больнице.

А потом падала на свой надувной матрас и отключалась.

Так и должно быть, думала она.

Но потом приехала мать Стива, и тщательно составленное расписание полетело в мусорную корзину. Ну что ж, больше времени останется для работы, сказала себе Силла. Больше времени, чтобы привести все в порядок.

Сидела в амбаре, крутя в руках старый торшер с шестью абажурами в виде воронок на покрытом пятнами латунном стержне.

— Интересно, о чем нужно думать, чтобы купить эту штуку?

Повинуясь внезапному порыву, она разбежалась и изо всех сил метнула лампу, как копье, в раскрытые двери амбара. И вскрикнула, когда увидела Форда. Он отскочил, и лампа просвистела рядом с его лицом, обдав его облачком пыли.

— Боже милосердный!

— Простите, простите. Я вас не видела.

— Вы должны были крикнуть «поберегись» или что-то в этом роде, — сказал он. — Интересно, как бы я это объяснил? Да, доктор, мне пробил голову самый уродливый торшер из всех, которые только существовали на свете.

— Не думаю, чтобы он прошел насквозь. Скорее выбил бы зубы. В любом случае ваш вид не радовал бы глаз.

— Особенно мой. Почти буквально. Что вы здесь делаете? Я увидел вашу машину. Подумал, может…

— Нет. Ничего нового. За исключением того, что приехала мать Стива.

— Да, утром я ее видел, — он сунул руки в карманы. — Ужас.

— Она меня ненавидит за то, что вышла замуж за Стива, и за то, что развелась. Нельзя сказать, что она уж очень любит Стива, но я просто вывожу ее из себя. Так что я ретировалась с поля боя. Можно сказать, бежала. Я не умею общаться с матерями.

— Но вы ладите с мачехой. Вчера вечером она прислала превосходную запеканку.

— Пасту с тунцом. Не уверена, что это свидетельство любви.

— Так и есть, можете мне поверить, — он подошел поближе и коснулся ее щеки. — Вы слишком много работаете, красивая белокурая девушка.

— Нет, — она убрала его руку и пнула одну из коробок. — Копы хотят, чтобы я перебрала это барахло и выяснила, не пропало ли что-нибудь.

— Да, думаю, что меня собираются вычеркнуть из списка подозреваемых, и это странным образом разочаровывает. Высокий седой парень попросил подписать экземпляр «Сыщика» для своего внука.

— Высокий… ах да, Айрик. Я сказала ему, что дело не в вас, не во мне и не в Стиве. Тогда в чем же? Что здесь может быть такого ценного? Это хлам. Мусор. Его нужно выбросить — все. И я его выбрасываю, — она решительно взялась за коробку. — Помогите мне.

— Нет. — Форд остановил ее. — Не нужно ничего выкидывать в таком взвинченном состоянии. Кроме того, вы знаете, что здесь могло понадобиться вору. Вы уже нашли это и спрятали в другом месте.

— Письма?

— Да. Вы сказали о них копам?

— Нет.

— Почему?

— Сама точно не знаю. Отчасти из-за того, что сначала не могла думать ни о чем, кроме Стива. И что они будут делать с этими письмами? Тридцатипятилетней давности, без подписи и обратного адреса.

— Отпечатки пальцев. ДНК. Разве вы не смотрите сериал «Место преступления»?

— Это вымысел. Кроме того, об этом станет известно прессе. Так всегда бывает, и это факт. Письма от любовника — за несколько дней до смерти. Что это было: самоубийство? Или убийство? Действительно ли она была беременна? Представляете, что начнется — спекуляции, статьи, передачи, навязчивые поклонники, репортеры. От шанса на спокойную жизнь, который у меня здесь появился, не останется и следа.

— Почему?

— Я не хочу так жить, в перекрестье фотокамер. Я хочу, чтобы это был мой дом, — она услышала нотку отчаяния в своем голосе, но не смогла приглушить ее. — Я хотела что-то вернуть. Отчасти для нее. Но я хотела, чтобы в конце концов это стало моим.

— Вы не хотите знать, кто написал эти письма?

— Конечно, хочу. Хочу. Но я не хочу разрушать его жизнь, Форд, или жизнь его детей только потому, что у него была любовная связь, которую он разорвал. Даже если он был жесток. Тут должен действовать закон о сроке давности. Прошло тридцать пять лет.

— Согласен.

Форд молчал, продолжая смотреть ей в глаза, пока она не отвернулась.

— Как это можно доказать? — спросила она. — Если, если, если она не убивала себя. Если, если, если кто-то — этот неизвестный — заставил ее принять таблетки. Как мы это докажем?

— Не знаю, но первый шаг — это задать нужные вопросы нужным людям.

— Я не знаю ни таких людей, ни таких вопросов, и я даже не могу об этом думать. Не теперь. Мне нужно пережить этот день. А потом следующий. Мне нужно…

Она бросилась к нему, обняла за шею и прижалась губами к его губам. Он не был готов к такому взрыву, к такому всплеску отчаяния и желания. Но разве можно быть к этому готовым? Она буквально впилась в него, часто и горячо дыша и тихо постанывая. Она обвила его своими длинными ногами, прихватила зубами его нижнюю губу и слегка потянула. И он — с этим ничего нельзя было поделать — мгновенно возбудился.

Она прижималась к нему всем телом, пока он не почувствовал, как у него закружилась голова.

— Запри дверь. — Ее губы скользнули к его уху и раскрылись в почти беззвучном шепоте: — Закрой дверь.

Он задрожал, чувствуя, как желание, подобно ударам кулаков, обрушивается на него — на голову, живот, пах.

— Подожди. — Даже произнося эти слова, он вновь жадно прильнул к ее губам. Но ему удалось справиться с собой, оторваться от нее, положить ладони ей на плечи и немного отодвинуть ее от себя. — Подожди, — повторил он и под взглядом ее ярких синих глаз мгновенно забыл, что хотел сказать.

— Нет. Сейчас.

— Силла. Остановись. Черт. Говоря это, я прямо-таки чувствую, как у меня вырастает грудь.

Она взяла его ладони, опустила вниз и прижала к себе.

— Это моя.

— Да, мягкая, упругая. — Сделав над собой героическое усилие, он опять передвинул ладони на ее плечи. — Я хочу сказать, даже рискуя, что говорю как девчонка, что это неправильно.

— А это что же? — ее рука скользнула к его ширинке.

— У пениса свой ум. И черт возьми, — простонал он, ловя ее руку и резко дергая ее вверх, — мне за это положена награда. Памятник. Давай просто остановимся.

— Остановимся? — в ее голосе слышались удивление и обида. — Почему? Что с тобой, черт возьми?

— Мой пенис задает точно такие же вопросы. Но дело в том… подожди, — приказал он, крепко взяв ее за руки, когда она попыталась отстраниться. — Дело в том, Силла, что не стоит ничего выбрасывать, когда ты взвинчен. Точно так же во взвинченном состоянии не стоит… закрывать дверь амбара.