Райская птичка - Гузман Трейси

Неохотно, но все-таки Стивен согласился на предложение Финча разделиться в надежде раздобыть или хотя бы нащупать что-то, что может оказаться полезным в их деле. Финч обещал посвятить неделю изучению папки с личной перепиской, которую подготовила для него миссис Блэнкеншип, хотя признался Стивену, что в первом приближении оценивает этот источник информации как малоперспективный. Стивену же предстояло сосредоточить внимание на главной панели триптиха. Они планировали встретиться в воскресенье и поделиться находками.

Задавшись целью датировать картину, Стивен потратил первую половину недели на подробнейшее изучение предыдущих работ Байбера. Он запоминал их, выискивал отклонения от нормы, отмечал все, что казалось необычным или нехарактерным: отличия в том, как Байбер использовал негативное пространство; места, где его мазки казались нервными и нарочитыми; появления новых красок в его обычной палитре. К утру четверга Стивена подмывало вырваться из четырех стен библиотеки и вернуться в лабораторию.

Понимая, какой куш сорвет «Мерчисон и Данн», не говоря уже о престиже, который взлетит с продажей работы Байбера, Крэнстон раскошелился на круглую сумму, чтобы открыть Стивену доступ в суперсовременную частную судебную лабораторию с таким оборудованием, что каждый раз, когда Стивен проводил электронным пропуском по сенсорной поверхности, у него ускорялся пульс. Гиперспектральный формирователь изображения для анализа исторических документов; многоспектральные цифровые камеры для изучения произведений искусства; газохроматографический анализатор для определения масел, смол и видов воска; даже новый рентгеновский аппарат с чудесным длинноволновым излучением.

Стивен снова показал удостоверение на втором контрольно-пропускном пункте и задержался для сканирования сетчатки глаза, необходимого, чтобы получить доступ к комнате, где хранилась картина. Было немного неприятно, что изображение его собственной, личной сетчатки сохраняется где-то навеки, но все же красота, присущая биометрической системе аутентификации, восхищала его.

Он поставил свой ноутбук на стол в пустом кабинете и пробежал глазами список тестов, которые предстояло провести. Крэнстон ясно дал понять, как важно запастись документацией, которая выдержит любые, самые тщательные проверки, поэтому Стивен начал сначала, с подписи.

В лаборатории имелась обширная коллекция словарей подписей и монограмм. Стивен еще в начале недели сфотографировал подпись Байбера на панели триптиха, и теперь, вынув фото из бумажного конверта, вооружился увеличительным стеклом и принялся сравнивать ее с более ранними образцами. Он проектировал на стену отсканированные подписи с картины и из словаря, увеличивал их и сверял. При таких масштабах изгибы и впадины букв становились дорогами, прорезающими размытый ландшафт. Наблюдая, как подпись художника меняется со временем, Стивен научился выявлять изменения в центральной нервной системе и диагностировать такие состояния, как болезнь Паркинсона, обсессивно-компульсивное расстройство, шизофрения. Он даже мог высказать обоснованное мнение о долгосрочной наркотической зависимости. Однако последняя документированная работа Байбера была написана им в относительно молодом возрасте пятидесяти двух лет, и в его подписи не просматривалось серьезной деградации физического или душевного состояния.

Стивен сделал подробнейшие записи, радуясь, что никому не интересно изучать его почерк. Затем он отправился в другую комнату, чтобы договориться о проведении рентгеновских тестов с одним из техников, который умел обращаться с оборудованием, но совершенно не интересовался спецификой того, что сканирует. Стивен и Крэнстон боялись, что любая утечка информации о существовании полотна станет катастрофической. Байбер подписал бумаги, предоставляющие «Мерчисон и Данн» право продать работу, но соглашение вступало в силу только при условии, что Стивен и Финч отыщут и вернут две другие панели. Жизненный опыт Стивена говорил, что договор штука эфемерная, заключают ли его деловые партнеры или любовники. Команда дорогих юристов очень быстро замутит любую воду, и, если пойдет слух, что на горизонте появились еще две работы Байбера, Стивен был далеко не уверен, что они с Финчем найдут их первыми. Если, конечно, не вмешаются высшие силы.

И пару часов спустя они, похоже, все-таки вмешались. Прокорпев над результатами других тестов и исписав еще несколько листов, Стивен отправился к технику смотреть результаты рентгена.

– Думаю, вы захотите на это взглянуть, – сказал техник.

Стивен посмотрел на экран монитора. Сердце затрепыхалось у него в груди.

– Тут какая-то ошибка.

– Ошибки нет, – уверенно произнес техник.

– Может, что-то на линзах?

– По обе стороны? Не думаю. Послушайте, вы дока в своем деле, а я в своем. Говорю вам, оно там.

– Сделайте еще раз, на большей мощности. Мне нужно увеличить обе эти области, – Стивен указал на правую и левую стороны экрана. – И с меньшей выдержкой. Тут мы должны копнуть глубже, и нам нужен более подробный вид левой стороны.

– Нам… – хмыкнул про себя техник.

Финч взял на себя задачу отваживать от Байбера праздных посетителей, и Стивен был уверен, что он не одобрит незапланированного визита. На его взгляд, это служило отличным поводом не предупреждать профессора. Впрочем, прошло уже полчетверга, он не позвонил заранее, и не было никакой гарантии, что миссис Блэнкеншип пустит его на порог. Неожиданное путешествие Байбера в больницу наутро после того, как он впервые показал им картину, вылилось в неделю тестов и заключений множества специалистов. Но, поскольку ожидания Крэнстона взмыли вверх, финансовые проблемы Байбера, равно как и отсутствие у него медицинской страховки, перестали иметь значение. Когда врачи сошлись во мнении, что все манипуляции, которые могут потребоваться для лечения, можно проводить как в больнице, так и на дому, Крэнстон не пожалел средств на больничную кровать, кресло-каталку и личную сиделку в помощь миссис Блэнкеншип, а кроме того, нанял уйму рабочих, чтобы те залатали бреши в квартире Байбера и вообще придали ей пристойный вид. Стивен видел смысл только в первой и последней из этих щедрот, ибо художник не то что вставать с постели, даже говорить пока не мог, а присутствие еще одной женщины в доме, похоже, докучало миссис Блэнкеншип.

В ответ на звонок домофона та пустила его, не спрашивая, чего ему нужно, и открыла дверь квартиры с первого стука.

– Эти двое доведут меня до ручки, – пожаловалась миссис Блэнкеншип и ткнула пальцем в сторону спальни. – Один смотрит на меня так, будто я умею читать мысли, а вторая… – она помолчала и закусила нижнюю губу. – Может, она и сиделка, но я не думаю, что это дает ей право хозяйничать в бельевом шкафу.

– Это в самом деле бесцеремонно, – согласился Стивен.

– Да, вы правильно подобрали слово, – вздохнула миссис Блэнкеншип, явно огорчаясь, что ее усилия по складыванию постельного белья сочли недостаточными. – Входите, если хотите. Уверена, ему будет приятно для разнообразия увидеть чье-нибудь лицо, кроме моего. Хотя разговорить этих двоих вам вряд ли удастся.

Стивен кивнул и пошел по темному коридору, ведущему в спальни, поражаясь тому, как мало естественного света в жилище художника. Тяжелые портьеры в главной комнате по-прежнему наглухо закрывали окна, да и большинство светильников были выключены. Байберу, конечно, не обязательно было работать именно в этой комнате, но как он вообще тут что-то видел?

Поэтому для Стивена стало неожиданностью войти в просторную главную спальню и поймать себя на том, что он щурится от дневного света. Одно из больших окон приоткрыли, а занавески были все до одной отдернуты. В маленьком кресле в углу сидела женщина, читавшая журнал светской хроники. Одежда выдавала в ней сиделку, даже если бы миссис Блэнкеншип открыто об этом не сказала: блеклый красно-коричневый верх с рисунком, будто специально подобранным, чтобы маскировать незадачи пациентов – отрыгнутые остатки частично разжеванных таблеток, потеки лекарств цвета вишни, пятна от пудингов – в сочетании с белыми брюками из полиэстера и вечными белыми туфлями. Положение ее пальцев указывало на остро ощущаемую нехватку долгожданной сигареты.