Кэтрин Уэбб - Наследие
И все же постоянное присутствие Сороки в доме было утомительно. Индианка притягивала к себе внимание, за работой она постоянно что-то тихо напевала. Никогда прежде Кэролайн не приходилось слышать ничего подобного этим странным мелодиям, таким же чужим и жутковатым, как плач койотов в прерии. И еще, Сорока двигалась слишком тихо – так тихо и бесшумно, что Кэролайн не слышала. Как-то утром она сидела за пяльцами, вышивая гирлянду полевых цветов на уголке скатерти, и вдруг почувствовала, что за спиной стоят. Резко обернувшись, она увидела Сороку: та, заглядывая ей через плечо, одобрительно рассматривала работу.
– Очень красиво, миссис Мэсси, – улыбнулась она, кивая в знак одобрения. – Вы очень хорошо кладете стежки.
– О… благодарю тебя, Сорока, – выдохнула Кэролайн, испуганная внезапным появлением Мэгги.
Солнце блестело на длинной косе индианки. Волосы были черными как вороново крыло. Кэролайн залюбовалась их чернильным блеском, подумала, что волосы удивительно густые и, должно быть, жесткие. Со своими высокими скулами круглолицая Сорока немного напоминала китаянку (Кэролайн несколько раз видела их в Нью-Йорке), но кожа у нее была куда темнее и с красноватым оттенком. Кэролайн до сих пор невольно вздрагивала, когда их руки случайно соприкасались. Однако индианка нравилась ей, и она ловила себя на том, что любуется тем, как ловко она все делает. В самую жару, когда у Кэролайн лил пот со лба и вся кожа под одеждой чесалась, Сорока, казалось, не ощущала никаких неудобств. Само солнце было бессильно перед ней, и это тоже заставляло Кэролайн завидовать.
Однажды жара была особенно удушливой, и Кэролайн поняла, что вот-вот сойдет с ума, если не найдет избавления. Войдя в спальню и заперев за собой дверь, она расстегнула блузку, расшнуровала корсет, швырнула их на пол. Какое-то время она посидела на кровати, наслаждаясь прикосновениями относительно свежего воздуха к мокрой, липкой коже. Головокружение, изводившее ее с самого утра, начало отступать. Воздух был таким влажным и тяжелым, а небо таким ослепительно-ярким, что Кэролайн стало казаться, будто кровь в ее сосудах сгущается и закипает. Одеваясь, она отбросила корсет. Никто этого не заметил, да и нечего было замечать, говоря по правде. От жары и собственной стряпни аппетит у нее совсем пропал, да и работа не прошла даром. Там, под сбруей корсета, Кэролайн совсем исхудала.
В конце недели прошел дождь. Лило так, как будто небеса разгневались на землю и решили ее уничтожить. С неба, из враждебных черных туч, низвергались целые потоки, не отдельные капли, а мощные струи – они неслись вниз стремительно, как копья, и разбивали землю, превращали верхний ее слой в кашу, смывали его в Жабий ручей. Хилый ручеек превратился в бурную, порожистую реку. Лошади держались стоически, только жались друг к другу, по гривам стекала вода. Коровы на выпасах ложились, прикрывали глаза. Корин был в Вудворде с Хатчем, перегонял семьсот голов скота. Вечером Кэролайн легла рано и что было сил молилась, чтобы Норт-Канейдиан не разлился, чтобы вода поскорее сошла и не помешала Корину вернуться домой. Она не стала закрывать ставни и лежала, прислушиваясь, как барабанит дождь по крыше. Раскинув руки, она ждала, когда же из окна подует воздух попрохладнее, когда вода смоет, унесет жару.
В дверь робко постучали, появилась Сорока.
– Что-то случилось? – отрывисто спросила Кэролайн, садясь на постели.
– Ничего, миссис Мэсси. Я вам принесла кое-что. Чтобы вам полегчало, – ответила индианка.
Кэролайн вздохнула, откинула со лба мокрые волосы.
– Мне уже ничто не поможет, – шепнула она.
– Выходите, попробуйте, – настаивала Сорока. – Нехорошо слишком долго лежать. Так вы никогда не привыкнете к здешней жизни.
Она требовала и добилась своего: Кэролайн заставила себя подняться и следом за индианкой вышла на кухню.
– Арбуз. Первый в этом году! Попробуйте. – Сорока протянула Кэролайн широкий ломоть: кроваво-красный полумесяц, липнущий к пальцам.
– Благодарю, Сорока, но я не голодна…
– Попробуйте, – повторила Сорока уже тверже. Кэролайн взглянула на нее, встретилась взглядом с ее черными глазами и увидела в них только желание помочь. Она взяла арбуз, откусила кусочек. – Правда, хорошо?
– Хорошо, – признала Кэролайн, жадно вгрызаясь в ломоть.
Арбуз не был ни приторно-сладким, ни кислым. Вкус оказался нежным и приятным, каким-то земным, он успокаивал саднившее горло.
– И это выпейте, – Сорока протянула ей чашку с водой, – это дождевая вода. Прямо с неба.
– Да, сегодня в ней не было недостатка, – улыбнулась Кэролайн.
– Эта вода от земли, эта вода – от неба, – пояснила Мэгги, указывая на арбуз и на чашку. – Если есть и пить такие вещи, можно… можно обрести равновесие между землей и небом. Понимаете? Тогда у вас не будет чувства, что вас наказывают. Вы станете чувствовать себя частью этой земли и этого неба.
– Хорошо бы. Не чувствовать, что тебя наказывают, – чуть заметно улыбнулась Кэролайн.
– Ешь еще, пей еще, – подбодрила ее Сорока, тоже с улыбкой.
Они сидели вдвоем за кухонным столом под звуки дождя, хлеставшего за окнами. По подбородкам у обеих тек арбузный сок. Вскоре Кэролайн ощутила прохладу – блаженное чувство, зародившись где-то внутри, хлынуло наружу, освежая ее измученную, обожженную кожу.
Кобылу мышастой масти, невысокую, со стройными ногами, компактным телом, широкой грудью, напоминавшей бочонок, и тонкой шеей, звали Кларой. Она была уже немолода и принесла Корину с полдюжины жеребят. Все они выросли и стали превосходными верховыми лошадьми, за единственным исключением – один жеребенок оказался совершенно диким. Никто так и не смог с ним справиться, и он успел поломать кости многим славным объездчикам мустангов, пока наконец сердце его не разорвалось, отравленное собственной яростью.
– В тот день, когда это случилось, Клара понурилась и загоревала, хотя жеребчик-то к тому времени жил на другом конце Вудворда, – рассказывал Хатч, пока Кэролайн боязливо поглаживала кобылу по костлявой морде.
Утреннее солнце сияло, в воздухе стоял едкий запах конского пота и кожаной упряжи. Кэролайн поглядывала на объездчика из-под капора. Глаза Хатча, казавшиеся блестящими щелками, прятались между кустистыми бровями и гусиными лапками морщин. Отметины на его лице были резкими и глубокими, а ведь Хатч был немногим старше Корина.
– Вы полагаете, она почувствовала, что ее дитя умерло? Как печально, – вздохнула Кэролайн.
– Думается мне, она почувствовала. Инферно, так мы его прозвали, жеребенка того. Он был огненный, а если кто к нему подходил, то смотрел в глаза, да так, что мужчины вздрагивали.
– Какой ужас! Такое кроткое животное, как Клара, произвело на свет такого злобного отпрыска. Как это возможно?
– У многих душегубов матери были добродетельными и богобоязненными женщинами. Сдается мне, это касается и людей, и лошадей, – развел руками Хатч. – Но Клара-то и мухи не обидит. Можете сесть на нее верхом, кричать во весь голос и лупить ее стеком, а она все равно не затаит на вас зла.
– Ну и что? Я все равно не собираюсь делать ничего подобного! – рассмеялась Кэролайн.
– Непременно нужно сделать – сесть верхом, я хотел сказать, – добродушно усмехнулся Хатч.
– О нет! Мне казалось, сегодня я только учусь седлать ее? – В голосе Кэролайн послышалась тревога.
– Все верно, и это займет пять минут, не больше. А какой, скажите, смысл седлать лошадь, если никто не собирается сесть в седло?
– Хатч, я… Не знаю, получится ли у меня… – заикаясь, пробормотала Кэролайн.
– Проверить можно только одним способом – попробовать это сделать. – Голос Хатча звучал почти нежно. Взяв Кэролайн под локоть, он чуть подтолкнул ее к лошади: – Давайте, миссис Мэсси. Нельзя быть женой хозяина ранчо и не уметь держаться в седле. А бояться тут нечего. Не сложней, чем сидеть на стуле.
– Стулья не бегают! И не брыкаются! – возразила Кэролайн.
– Это верно, так ведь они и не доставят вас из пункта А в пункт Б вдвое быстрее, чем поезд, – хохотнул Хатч. Улыбка у него была хитроватая, но дружелюбная, и, когда он подал Кэролайн руку, она почувствовала, что просто никак не может не опереться на нее.
– Я все же не уверена, – промолвила она тоненьким от страха голосом.
– Через десять минут вы будете удивляться, из-за каких пустяков волновались, – уверил Хатч.
Подставив руку, он подсадил ее в дамское седло. Бледная от страха Кэролайн сидела не шевелясь и боялась, что лошадь вот-вот сбросит ее на песок. Хатч показал ей, как упираться правой ногой в луку седла, а левой – в стремя, чтобы добиться равновесия и чувствовать себя увереннее.
– Вот теперь хорошо. Удобно? – спросил он.
– Не совсем, – ответила Кэролайн, однако на лице у нее забрезжила слабая ответная улыбка.
– А теперь толкните-ка ее каблуком, ослабьте поводья и скомандуйте: «Пошла, Клара!»
