Роберт Напп - Скрытая жизнь Древнего Рима. Рабы и гладиаторы, преступники и проститутки, плебеи и легионеры… Жители Вечного города, о которых забыла история
У нас недостаточно сведений о том, каким было жилье подневольных; правда, при раскопках нескольких итальянских загородных поместий обнаружены помещения, которые, на взгляд специалистов, предназначались именно для проживания рабов. Вероятно, как это было в Бразилии, рабам выделялись в богатых домах закутки в коридоре или под лестницей, где они расстилали на ночь свои подстилки, а утром убирали их. Луций, пребывавший еще в образе человека, ожидал свою любовницу Фотиду в спальне и замечал, что «рабам были постланы постели как можно дальше от дверей, для того, как я полагаю, чтобы удалить на ночь свидетелей нашей возни» (Золотой осел, 2.15). Так что, помимо побоев, их и содержали не по-людски, а, скорее, как собак. Больше всего раб мечтал о собственном жилье, был счастлив иметь пусть и жалкую хижину, но свою.
Помимо физического насилия рабы подвергались и нравственным унижениям. «Эзоп, накрой на стол, Эзоп, нагрей воды для ванны, Эзоп, накорми скотину. Эзопа заставляли делать всю неприятную, утомительную, тяжелую и унизительную работу» (Жизнь Эзопа. С. 116). Древнегреческий писатель Афиней из Навкратиса дает возможность заглянуть во внутренний мир раба, а у Эпикрата в его «Неудобопродажном рабе» читаем:
Когда зовут «эй, малый, раб!» за выпивкой,
Что этого быть может ненавистнее?
Прислуживать мальчишке безбородому.
Носить горшок! Разглядывать лежащие
Объедки дичи и пирожных кушаний,
Которых, даже брошенных, поесть рабу
Запрещено, как заявляют женщины.
Он-де взбесился, брюхо ненасытное,
Он глотка-де бездонная, – лишь кто из нас
Кусочек съест, хотя б и самый маленький.
(Пир мудрецов, 6.262 (d)
И Гермер у Петрония говорил об унижениях, каким подвергалась прислужница-рабыня: «Я выкупил из рабства свою жену, чтобы никто не вытирал рук у нее за пазухой» (Сатирикон, 57.5–6).
Не говоря уже о свойственном обществу презрении к рабам и причинах такого жестокого обращения со стороны хозяев, физические и нравственные унижения считались необходимой мерой, чтобы раб привык полностью и беспрекословно повиноваться. Можно лишь поражаться уверенности господ в том, что побои и унижения превратят подневольного в усердного и сообразительного слугу, но, видимо, они не испытывали подобных сомнений. Обязанность преданно служить хозяину положительно вменялась рабу в качестве долга, как говорил апостол Павел: «Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человекоугодники, но в простоте сердца, боясь Бога. И все, что делаете, делайте от души, как для Господа, а не для человеков, зная, что в воздаяние от Господа получите наследие, ибо вы служите Господу Христу… Господа, оказывайте рабам должное и справедливое, зная, что и вы имеете Господа на небесах» (Послание к колоссянам, 3: 22 – 4: 1).
А Петр вообще воздерживался от какого-либо осуждения хозяев и предъявлял рабам строгие требования: «Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, сие угодно Богу» (1 Петр, 2: 18).
Другие, в частности Аполлоний Тианский, тоже полностью возлагали на рабов вину за жестокое обращение с ними хозяев: «Скажу больше: господа, пренебрегающие рабами, отнюдь не заслуживают порицания, ибо причиной такового презрения обычно бывает рабское тупоумие, а вот ежели рабы не преданы всецело служению господам, то будут изничтожены, ибо сделались врагами богов и человеконогими негодяями» (Филострат. Жизнь Аполлония Тианского, 4.40).
Но больше всего рабы страдали от двойного издевательства, физического и нравственного, т. е. от сексуальных домогательств их хозяев. Разумеется, изнасилование могло быть проявлением жестокости по отношению к жертве. Но, учитывая то, что и рабы, и свободнорожденные одинаково считали рабов объектами сексуальных утех, можно утверждать, что такое насилие не воспринималось как откровенная жестокость. Живший в V в. Сальвиан, пресвитер Массилийский, писал: «Рабынь принуждают против воли служить своим бесстыдным господам; господа удовлетворяют с ними свою похоть, а они находятся в безвыходном положении и не могут отказаться» (О Царстве Божием, 7.4) Насилию подвергались не только женщины. Петроний рассказал о рабе по имени Гликон, которого жена хозяина заставила сожительствовать с ней: «Раб не сделал ничего плохого; его заставили сделать это» (Сатирикон, 45). Рабы мужского пола являлись объектами сексуального насилия и своего хозяина. Хотя другой герой «Сатирикона» хвастался, что приобрел положение фаворита в доме, а затем свободу и богатство благодаря тому, что «на протяжении 14 лет я был объектом сексуального внимания моего хозяина – не постыдно делать то, что велит хозяин». Невольники обоих полов постоянно ожидали сексуального насилия со стороны господ. Как говорил Сенека Старший, непристойное сексуальное поведение являлось преступным для свободного человека, вынужденной необходимостью для раба и долгом для вольноотпущенника (Речи, 4, предисловие, 1). В Новом Завете сексуальное унижение не осуждается. В Талмуде даются пояснения, в каких случаях можно вступать в половые отношения с рабыней. Даже просвещенный римский философ Гай Музоний Руф писал: «Каждый хозяин имеет полное право использовать своего раба как хочет» (Рассуждение, 12.88).
Но даже если жизнь рабов становилась невыносимой из-за жестокости и преследований надсмотрщиков и хозяев, им неоткуда было ждать защиты. Конечно, хороший хозяин мог выслушать жалобу раба и облегчить его положение. Но презрительное отношение общества к подневольным подспудно поощряло жестокое обращение с этими «говорящими орудиями» не только со стороны их хозяев, но и надсмотрщиков, и все это делалось под предлогом принуждения к послушанию и покорности. По древнему праву, если раб скрывался в храме или прибегал к алтарю бога, жестокий хозяин не имел права преследовать его, и мы находим множество подтверждений из литературы, что они действительно пользовались этими убежищами. Однако остается только гадать, всегда ли это средство обеспечивало им безопасность. Теоретически рабы могли рассчитывать на помощь законов, несколько ограничивавших власть их деспотичных хозяев. На протяжении всего рассматриваемого периода истории в империи принимались законы и декреты, запрещавшие хозяину отдавать раба на растерзание диким животным, возвращать себе заболевшего раба, от которого он отказался, если тот выздоровел; безнаказанно убивать или кастрировать раба. До нас дошли заявления, направленные в суд, разумеется поданные через представителей рабов, так как они были лишены права непосредственного обращения в него. Подневольные обвиняли своих хозяев в подобных зверствах, но вряд ли кто из них добился справедливого решения. Единственное, что действительно разбиралось в судах и порой заканчивалось успехом, – это жалобы свободнорожденных на незаконную продажу их в рабство. Общество сочувственно относилось к свободным людям, не по своей воле ставшим рабами. Но подневольные, страдавшие от жестокого обращения, такого сочувствия не находили. В любом случае неудачная попытка найти справедливость в суде заканчивалась для раба суровым наказанием. Так что ему, оказавшемуся в отчаянном положении, закон практически не давал никакой защиты. Более того, именно закон и являлся самым важным орудием угнетения рабов. У них были все основания бояться страшной казни, к которой суд обычно приговаривал таких «преступников», – распятие на кресте, сожжение заживо, растерзание на арене дикими животными. Только самые смелые и обладавшие хорошими связями рабы дерзали прибегнуть к защите правосудия. У всех остальных мысль о суде вызывала не надежду, а ужас.
Самосознание подневольного во многом формировалось под воздействием извне. Присвоение рабу имени его хозяином являлось самым символически значимым актом манипулирования личностью. С новым именем, став собственностью нового хозяина, раб должен был полностью забыть себя прежнего. Но если человек попадал в рабство в сознательном возрасте, он прекрасно помнил свою прошлую, свободную жизнь. Эта эпитафия посвящена парфянину с тяжелой судьбой: «Гай Юлий Мигдон, родился свободным парфянином, в юном возрасте был захвачен [в плен], продан в рабство на территории Рима, а потом стал римским гражданином, благодарение Фортуне…» (CIL 11.137 = ILS 1980).
Другого человека – Клаудио Астера продали в рабство в город Поццуоли, расположенный на берегу Неапольского залива, потом он получил свободу, но прекрасно помнил, что был захвачен в плен в Иерусалиме во время Иудейской войны 70 г. (CIL 10.1971). Третий, который в рабстве вел финансовые книги своего господина, а после получения свободы стал заимодавцем, помнил, что родился в Паннонии, что за Дунаем: «Капито, вольноотпущенник Аррия, заимодавец из Паннонии, покоится здесь, прожив 35 лет» (CIL 13.7247, Майнц, Германия).
