Миндаль цветет - Уэдсли Оливия
– Значит, мною распорядились, – пробормотала Дора, глядя на Тони.
– Тетя думает, что так будет хорошо, – поспешил он объяснить.
К их удивлению, Дора сказала довольно безучастным голосом:
– Что же, может быть, там будет веселее, – и медленно побрела к двери.
Когда она вышла, Джи сказала:
– Это весна, дорогой мой, и тут налицо ее обычное влияние. Дора чувствует себя подавленной. Берклей-сквер будет отличным лекарством от этой болезни; вспомни мои слова.
– Хотелось бы, чтобы так было, – сказал Тони разочарованным тоном.
Он ожидал, что произойдет стычка и он будет иметь случай проявить свой авторитет или, по крайней мере, даст понять, что он может его проявить, и вдруг такая покорность отняла у него возможность показать то, чего на самом деле у него не было.
Одним из самых неприятных моментов в жизни бывает тот, когда обнаруживается, что другие уже давно видят вашу слабость, а вы были уверены, что только вы одни ее замечаете.
После отъезда Джи Тони пошел прогуляться. Он не переставал проклинать Пана, к которому он испытывал чувство ревности. Он сознавал, что Пан отнял у него Дору. С той несчастной зимы, когда все это произошло, она уже никогда не была прежней. Иногда доходили смутные слухи о Пане, о его непрекращающихся сумасбродствах, о том, что он был в Бухаресте, Биаррице, Берлине – там, где веселье и женщины. Все эти слухи Тони, не стесняясь, передавал Доре, но она ничем на это не реагировала.
Пан был бы в восторге, если бы он знал, какую победу он одержал, влюбивши в себя Дору: жизнь Тони стала абсолютно пуста.
«Может быть, Лондон заставит ее забыть, – подумал он, вздохнув. – И есть о ком вспоминать. О Пане, который после нее любил не менее десятка женщин и ее покинул только потому, что предпочел ей деньги!»
Тони никогда не мог решиться открыть ей всю правду: все-таки Пан был его братом, у них был один отец.
Кто бы, находясь в таком положении, мог решиться на это!
Они отправились в город на другой же день. Предполагалось сделать для Доры жизнь возможно более привлекательной. Конечно, она и раньше бывала в Лондоне; Тони и Джи возили ее туда ежегодно, и тогда эти поездки носили случайный характер, и для них не требовалось никаких особых приготовлений. Теперь же, когда она должна была остаться там надолго, необходимо было снабдить ее новыми платьями и прочими предметами туалета.
Гермиона, или Ион, как она сама приказывала себя называть, к великому негодованию Джи и Тони, не оказалось дома; Дора отнеслась к этому безразлично; она и раньше встречала эту даму и не питала к ней особого чувства.
Хозяйку ожидало множество гостей, которых Джи и Дора знали только по именам и которых Тони совсем не знал. Был подан чай, и за ним председательствовали Джи и Дора.
В шесть часов явилась Ион. Это была пышущая здоровьем женщина, но она напускала на себя такой вид, будто она страшно утомлена. Ей нравилось производить впечатление хрупкого создания, и ее великолепные модные платья были также рассчитаны, чтобы производить этот эффект.
Муж ее, Чарльз Лассельс, обожал ее, и она заботилась о том, чтобы это чувство в нем никогда не угасало; он не был умен, но она сумела сделать его интересным и не пропускала случая выражать ему свою привязанность.
Живость ее, несмотря на томный вид, была неистощима, и ее одинаково ценили и любили и как хозяйку, и как гостью.
Как только она вошла, комната как будто наполнилась веселым светом солнца. Она со всеми перецеловалась, всех назвала «дорогими», заявила, что она «умирает, так хочет чаю», зажгла папироску и тотчас стала делать разные предположения относительно вечера, а в то же время мысленно оценивала Дору: «Избалована, добра, своевольна, страстна, с характером или, по крайней мере, будет с характером. Забавная девушка. Хорошо, что она красива».
Они пообедали в половине девятого, в десять отправились смотреть какую-то пьесу, которая окончилась без четверти одиннадцать; потом поехали к кому-то в гости, пили шампанское и танцевали.
В два часа Тони отвез Дору обратно на Берклей-сквер, а сам отправился в отель, жалея, что Джи уже уехала, и в душе радуясь тому, что на другой день ему тоже можно будет возвратиться в Гарстпойнт.
Утром Дора проснулась в девять часов, поделилась с приехавшей с нею Эмилией своими впечатлениями вчерашнего дня, расспросила ее, как она провела вечер, приняла ванну и, считая долгом оказать внимание Ион, отправилась к ней в комнату.
Ион была еще в пеньюаре, с распущенными волосами, перевязанными сзади лентой. В таком виде ей можно было дать не более тридцати лет, хотя ей было уже сорок три. Она не красила волос, а только мыла их в каком-то настое из трав, чем при меньшем беспокойстве достигался тот же результат.
По правде сказать, она любила только самое себя, а также своего мужа и сына, составлявших как бы часть ее самой, но ей были не чужды родственные чувства. Кроме того, дом был так велик, что пребывание в нем Доры не доставляло ей никакого беспокойства; не следовало забывать, что Тони был богат и щедр.
Чарльз был ничтожеством, но в Лондоне, владея несколькими пароходами, он играл роль промышленного магната, а в деревне был просто добродушным помещиком. Николай, сын Ион, учился в одном колледже с Рексом. Это был беззаботный, веселый и красивый мальчик с хорошими манерами.
К несчастью, он не унаследовал блестящего ума матери, и Ион приходилось утешать себя тем, что он, по крайней мере, унаследовал ее и отцовскую красоту. Это было уже немало, но еще важнее в ее глазах было то, что он считал мать самой удивительной женщиной в мире.
Ион, никогда ничего не требуя, ни на чем не настаивая, всегда умела поставить на своем. Она добивалась этого тем, что применяла свои силы и свое внимание, нисколько этого не показывая. Женщины любили ее за то, что она говорила с ними, а не про них, и вообще было очень мало людей, которые не были бы к ней расположены. Она сама приписывала это, во-первых, своему очарованию, во-вторых, своему дому и, наконец, отсутствию в ней всякой напыщенности, что было вполне верно.
В обществе существуют два разряда людей, не зараженных этим последним недостатком; к первому относятся те, кто не ездит с визитами к сильным мира сего и не называет их при публике уменьшительными именами, имея эту возможность, а ко второму – неисправимые идеалисты, о которых вообще не приходится говорить.
Нетрудно догадаться, к которому из двух принадлежала Ион. Она была совершенно неразборчива в своем гостеприимстве; часто она даже совсем не замечала, кто у нее бывал, и в результате ее гостями оказывались более или менее остроумные женщины, женщины с известным социальным положением, получившие определенное воспитание, женщины, желавшие сохранить своих любовников, но одновременно с этим заботившиеся о своей репутации, артисты, верные друзья Чарльза и habitues Ион, а также разношерстная компания из лондонского денежного мира.
Ион была вполне современной женщиной, и целью ее жизни было хорошо проводить время.
Джи была бы очень смущена, если бы она была знакома с ее взглядами; по счастью, она их не знала, иначе она, конечно, не посоветовала бы поручить ей Дору. Она предполагала, что у всех Рексфордов один и тот же кодекс поведения. Что касается Тони, то он тоже совершенно не знал взглядов своей сестры, да и не узнал бы их, даже прожив целый месяц на Берклей-сквер.
Единственное, на что обращала внимание Ион, когда дело касалось Доры, это, чтобы она хорошо сидела на лошади во время катанья. Она указывала ей, где она должна заказывать свои платья, сообщала, какие удовольствия предстоят им в течение дня, говорила ей, что она красавица, и спрашивала, не хочет ли она выйти замуж, на что Дора отвечала «нет».
– Ах, почему? – спрашивала Ион. – Это лучший путь в жизни. Многих он смущает потому, что, по установленному мнению, основой брака должно быть взаимное обожание. Как будто любовь может длиться вечно! Каждая женщина должна быть настолько развита, чтобы знать, от чего происходит и сколько времени может длиться то чувство, которое все рано или поздно должны испытать и которое принято называть любовью. Взгляните на меня, – продолжала она, улыбнувшись Доре, – я вышла за Чарльза двадцать два года тому назад, и не было ни одного дня, когда бы я об этом пожалела, а вместе с тем я никогда не была влюблена в него. Он мне нравился, я находила его красивым и считала вполне подходящим для мирной, спокойной жизни. Он обожал меня, а я была к нему привязана, и никто не нравился мне больше, чем он. У нас были одни и те же вкусы – по крайней мере, я предвидела, что они станут одинаковыми, так как он был очень податлив. Мы оба любим детей и любим хорошо проводить время, а кроме того, как я уже сказала, он любит меня.
