Уходи с ним - Ледиг Аньес

— И я так никогда и не узнаю, кто такая Жозиана.

— Это так уж важно?

— Нет.

Поклонник Жозианы спит как младенец. Гийом занял пост у лифта, чтобы придержать двери санитарам с носилками. Я жду в коридоре. И продолжаю думать о том, что он сказал мне о несущественности разницы в возрасте, когда речь идет о телесном притяжении. Умеет он бросить пару важных фраз в тот момент, когда у него есть возможность смыться и оставить адресата самому разбираться с их значением.

Некоторое время я пребываю в замешательстве. Гийом — замечательный парень.

Раненый в паршивом состоянии, но обе руки при нем. Доктор Мерлин в очередной раз умудрился починить одну из своих моделек. Вот только эта полетела еще до того, как он ее построил.

Ну вот, помяни черта…

Хирург приближается к нам; маска болтается на шее, операционная шапочка все еще на голове. Он нервно размахивает руками, указывая на пациента, и наконец наставляет на него палец.

— За этим будете следить, как за молоком на огне, не для того я столько времени корпел над его рукой, чтобы через три недели ампутировать ее из-за какой-нибудь дурацкой инфекции.

— Сложно было? — спрашивает Гийом.

— Думаю, это мой самый удачный случай. Если рука уцелеет, я отгрохаю такую статью в американский журнал по травматологии, — отвечает Мерлин с улыбкой истинного хирурга.

Того, который первый после Бога.

Затем выдает нам указания по обезболивающим и торопливо отправляется спать в надежде, что никакой срочный случай не вырвет его из снов о летающих моделях.

Молодой человек, лежащий на кровати, действительно выглядит как пожарный. Коротко стриженные волосы и широкие плечи, мускулистое тело, квадратное лицо, которое угадывается под повязками, скрывающими открытые раны, под ушибами и отеками. Мне всегда не по себе, когда пациентами оказываются пожарные с множественными травмами, пострадавшие при выполнении служебных обязанностей. Ведь они должны спасать другую жизнь, подвергая опасности собственную. Многие ли из нас на такое способны?

Не знаю, есть ли у него в жизни своя Жозиана, но уверена, что отсюда он выберется не скоро. Сажусь рядом, кладу на колени его историю болезни и пытаюсь вчитаться.

Ромео Фуркад. Не самое распространенное имя. Оно вызывает у меня улыбку. И не случайно.

Двадцать пять лет. Какой молодой…

Доверенное лицо [6]: месье Клейн, капитан бригады пожарных. Наверно, это тот самый, что приехал на «скорой» вместе с ним. Странно, что не кто-нибудь из родственников. Никто другой в истории болезни не упомянут. Естественно, при таком срочном приеме указывается только самое необходимое.

Список повреждений просто головокружительный. Я его до конца так и не прочла. Наше дело — следить, чтобы он был стабилен оставшуюся часть ночи. Я откладываю папку и смотрю на него. Не все выходят отсюда. Что до него, угроза жизни вроде бы миновала, но опыт научил меня не праздновать победу слишком рано.

Сознание без сознания

Я обретаюсь в непонятной среде, переходя из мрака в туман. Когда я в тумане, мне чудовищно больно. Я чувствую чье-то присутствие рядом. Может, запах духов. Может, шелест переворачиваемых страниц, если только это не звук дыхания. Не знаю, только чувствую, не умея определить. А потом, когда боль становится слишком сильной, я погружаюсь во тьму. В конце концов я укрываюсь в этой тьме.

Хотелось бы открыть глаза, но я не могу. Двинуться тем более. Такое ощущение, что функционируют только уши и еще кой-какие нейроны. И еще рецепторы, воспринимающие боль. Вот они в полной форме.

Я снова ныряю в темноту, с облегчением покидая мучительный туман.

Дорогой Ты,

мой лак на ногтях только что подсох. Так что могу тебе писать в ожидании, пока на ногах тоже высохнет. Эти пластиковые распялки, которые мне одолжила Шарлотта, чтобы раздвинуть пальцы, делают очень больно. Говорят, красота требует жертв. Ладно, вот я и жертвую. Мой брат уехал на сорок восемь часов, и завтра я увижу Рафаэля. Он кайфует, когда я стараюсь выглядеть более женственно. А брат говорит, что мне еще рано, в смысле косметики, и что не стоит заводить парней. А в коллеже они и так заведенные. Стоит им глаза продрать, и они уже в боевой стойке, так что когда они видят проходящую мимо девчонку с накрашенными глазами и синим лаком на ногтях, это ничего не меняет. Я все смою к его возвращению завтра вечером.

Сегодня утром после трех неудачных попыток взять меня стоя, прижав к стене в туалете коллежа, этот хлюпик Дилан в конце концов повернул меня задом. Моя голова оказалась прямо над унитазом. Вообще-то даже удобно, если вдруг блевать потянет. Но такого не случилось, я умею держаться, усек? А еще ему пришлось трижды натягивать презик, тот все время соскальзывал — настолько его глаза завидущие переоценили собственное хозяйство, когда он выбирал размер в супермаркете. Он останавливался всякий раз, когда кто-то из девчонок заходил в туалет. Мы замирали, не осмеливаясь даже дышать, пока она писала, а то и опорожняла кишечник в полной уверенности, что совершенно одна в помещении. А потом Дилан продолжал, как ни в чем не бывало, совершенно механически. Я прям выдохнула от облегчения, когда у него наконец получилось. А что, мне больше делать нечего, кроме как дожидаться, пока он со скрипом кончит. Мне еще задание по физике надо сдать. Последний звоночек перед прощальным гудком. Так называют временное исключение.

С Диланом это было в первый и последний раз, он мне даже спасибо не сказал. Что за дела, надо же и совесть иметь: я, конечно, готова пойти навстречу, я вообще симпотная, но хоть поблагодари, чтоб тебя!

Сегодня вечером вкалывать неохота. От всех этих историй с географиями просто в сон тянет. На фиг мне знать ВВП Японии и что где происходило в ХVI веке? На крайняк пусть рассказывают о Второй мировой, как дедуля, потому что это отвратно, что там было, и нужно, чтобы следующие поколения ничего такого не делали. Это я готова выучить к следующему опросу. А завтра контрольная по обществознанию, сделаю, что смогу со своими хилыми обрывками воспоминаний. Терпеть не могу эту училку. Полный тормоз, никогда не улыбнется. Можно подумать, она нас боится. На самом деле, так и есть, она нас боится.

Нет, сегодня вечером — перекус перед теликом. Чипсы, кока, колбаса, сыр Бэбибель, а на десерт, может, возьму все-таки йогурт без сахара, ну, чтоб как-то сбалансировать. И «Анатомия страсти». Эти интерны просто классные, и куча всяких смешных ситуаций. У американцев это всегда круто получается.

Странно, в это время брат обычно уже звонит. Наверно, много работы.

Ну вот, мой Ты, покидаю тебя, сейчас начнется, и ногти на ногах уже высохли. Я так рада, что Ты есть.

Чмоки.

Между двумя макарони

Жозианофил спит как дитя, а пожарник так и не шелохнулся. Он стабилен. Мы дегустируем вторую порцию макарони с клубничным вкусом, которые принесли сюда и поставили на стол, чтобы оставаться рядом с пациентами, в окружении пикающих приборов и экранов.

«Как молоко на огне» — так он выразился, Мерлин-чародей.

— Ну и как?

— Чистый отпад — вот что такое твои макарони.

— Я спрашивал о пожарнике. Ты уже четверть часа глаз с него не спускаешь.

— Я просматривала его бумаги.

— А я смотрел, как ты просматривала, — в его бумаги ты не смотрела.

— Я переживаю за него. Надеюсь, он выкарабкается без особых увечий.

— Ты все принимаешь слишком близко к сердцу.

— Может быть. Но он так молод.

— И спортивен. Он прекрасно оправится. А наше дело — чтоб его рука не воспалилась и ее действительно не отрезали. Остальное приложится. На большую лестницу он не скоро полезет, это точно.