Вероника Генри - Долгий уик-энд
Джефф, не моргнув глазом, протянул руку, налил в кружку темно-коричневой мути из нержавеющего заварочного чайничка, плеснул из картонной коробки молока и любезно протянул Анжелике.
– Спасибо.
Она поднесла чашку ко рту и скривилась – чай оказался едва теплым.
– Фу, гадость какая!
– Где чайник, ты знаешь, – отмахнулся Джефф.
Из утюга с сердитым шипением вырвался пар, и Анжелика резко отставила кружку.
– Да ладно. Завари свежего. Ты же это любишь.
Джефф закатил глаза, поднялся и неуклюже проковылял к чайнику. Выглядел он отвратительно: огромный живот обтянут заправленной в джинсы футболкой с эмблемой виски «Джека Дэниелса», на поясе – пряжка с позолоченным орлом. Прибавьте к этому жидкий сивый хвостик и козлиную бородку… Анжелику передернуло. И что мать в нем нашла?
Впрочем, понятно что. Доброту. Джефф – нудная до жути страхолюдина, зато с отзывчивым и мягким сердцем. Он делает для матери все (разве что мусор в контейнер не бросает), и Анжелика очень ему благодарна, ведь это значительно облегчает ей жизнь. Пусть толстяк выглядит страшнее атомной войны и одевается как чучело – все равно он в миллион раз лучше последнего кавалера матери.
Анжелика имела привычку утюжить свою одежду в одном нижнем белье, нисколько не стыдясь своего вида. К сожалению, предшественник Джеффа решил этим воспользоваться и ее облапил. Она схватила его руку, придавила к гладильной доске и прижала к ладони наглеца утюг. Раздалось шипение горящей плоти, следом – мучительный разъяренный вопль. Мужик пришел в себя через несколько секунд.
– Ах ты, чокнутая корова! Да я на тебя полицию натравлю! Это ж телесное повреждение. Боже! – Он рванул к раковине, открыл кран с холодной водой. – Засужу!
Анжелика смотрела на него спокойно.
– В суде признают самооборону, – ответила она.
На шум спустилась Труди.
– Отвези меня в больницу! – Он протянул матери многострадальную ладонь. – Она мне утюг на руку поставила.
– На ту самую руку, которую ты засунул мне в трусы, – бесстрастно заметила Анжелика. – И хватит ныть. Не такой уж он был горячий, на «Синтетике» стоял. – Тогда она еще работала не в «Приюте у моря», а в булочной.
– Нечего гладить в одном белье! – крикнула мать.
– Это и мой дом тоже! – огрызнулась Анжелика. – Захочу – хоть голышом гладить буду!
Мужика того она больше никогда не видела, а мать еще долго ходила мрачнее тучи. Потом на вечеринке в стиле кантри в местном пабе встретила Джеффа и притащила его домой. С тех пор Джефф стал частью интерьера. Он принес в семью некое подобие равновесия – когда у Труди появлялся мужчина, она становилась спокойнее, что сильно облегчало всем жизнь.
Анжелика с грохотом водрузила утюг на место.
– Убери за меня доску, ладно? – попросила она, выходя из кухни и отлично зная: уберет.
– Эй, а как же чай? – возмутился толстяк.
– Нет времени…
Анжелика взлетела по лестнице и бросила взгляд на часы.
Она и так позволила Диллу поспать. Больше тянуть нельзя, иначе они опоздают. Анжелика открыла дверь в детскую, разглядела очертания тела под одеялом с изображением Губки Боба и двинулась к кровати, переступая через завалы на полу: пустые коробки из-под дисков, футбольные карточки, пластмассовые мутанты с острыми краями. Случайно наступишь – и останешься без ноги.
Он крепко спал – причем в наушниках. Слышно было, как высоким дребезжащим голосом подвывает одну и ту же песню Джесси Джей. Дилл всегда ложился спать с плеером. Анжелику тревожило, что его мозг толком не отдыхает. Она где-то читала, что дети должны спать без света и прочих раздражителей. Патронажная сестра заявила, мол, беспокоиться не о чем. Только Анжелика ей не особенно доверяла. Этой женщине нужно одно – чтобы ее не трогали. В точности как матери. И та, и другая не слишком пекутся о Дилле.
– Эй… Соня…
Анжелика потормошила Дилла. Тот открыл глаза. Она осторожно сняла с него наушники.
– Не хочу вставать… – прохныкал он и потянулся.
Пижама задралась, открывая живот. Диллу восемь лет, но щеки и ладошки до сих пор пухлые, как у малыша. Младший братик… Ладно, наполовину братик – у всех детей Труди отцы были разные, – но при мысли о нем сердце Анжелики всегда нежно сжималось.
– Надо. У тебя полчаса. Одевайся и чисть зубы.
Если бы Диллом занималась мать, он бы валялся в постели сколько угодно. Труди не видела большой беды в его опозданиях в школу – все равно ведь ничему не научится. Пару часов туда, пару – сюда, какая разница? Но Анжелика верила в силу распорядка. Для Дилла распорядок важен, нравится это ему (или кому-то еще) или нет.
Братишка перевернулся на живот и недовольно прикрыл голову руками. Анжелика склонилась над ним, принялась щекотать. Дилл хихикал, извивался, но в конце концов капитулировал и, скатившись с кровати, со счастливой улыбкой шлепнулся сестре на ноги.
Сердце ее, как всегда, растаяло. Она любила брата. И счастье, что любила, ведь без нее он бы пропал. Если Анжелика когда-нибудь отсюда уедет, ничего хорошего мальчика не ждет. Труди не станет за него бороться; не станет выбивать для него место в обычной школе; не станет требовать, чтобы к нему относились как к нормальному ребенку. У Дилла синдром Дауна. Брату нужны стабильность, уход и дисциплина. Ничего из этого мать обеспечить не в состоянии. Ее бессистемный, непоследовательный стиль воспитания, непредсказуемость характера и периоды мрачного уныния не идут мальчику на пользу. Нельзя сказать, что Труди не любит сына – любит, конечно, она просто не способна ради него на жертвы.
Старшая сестра пыталась дать братишке все необходимое, заменила ему мать. И не роптала. Как можно? Дилл – карта, сданная ей судьбой. Анжелика его не бросит. Да и не так уж с ним трудно. У нее есть возможность работать и развлекаться – она ведь занимается Диллом не в одиночку. Остальные тоже вносят свою лепту, даже две ее сестры, Кимберли и Фэй. Опять же, Джефф. Однако главная опора Дилла – именно Анжелика. Она раньше других замечает проблемы и принимает меры. Труди предпочла бы пустить все на самотек. Конечно, окажись мальчик целиком на попечении матери, он бы не умер, но Анжелике этого было мало. Ей хотелось, чтобы брат получил от жизни все, что ему доступно. И девушка учила его плавать и ездить верхом, читала вслух книги, помогала делать уроки. Водила на тренировки по футболу. Поощряла и подбадривала – насколько позволяли деньги и время.
Он стал ее маленьким другом.
Через полчаса они вдвоем вышли за порог дома: волосы Дилла, одетого в зеленую школьную форму, блестят от геля, как он любит, на спине красуется рюкзак с «Доктором Кто»; льняной костюм Анжелики – как новенький, прическа безупречна. Анжелика довела братишку до ворот школы. Поцеловала его на прощание, как настоящая мамочка. Дилл не виноват, что их мать сейчас беззаботно спит сладким сном.
Каждый день – одно и то же.
Попавшие в «Приют» гости неизменно ахали от восхищения. Квадратное пятиэтажное здание, выходящее на пеннфлитскую гавань, когда-то служило таможней. Толстые каменные стены, большие окна, пропускающие много света. Роскошный интерьер был далек от прибрежной тематики – морских атрибутов в Пеннфлите и без того хватало. На стенах – бледно-зеленые обои с тиснеными птичками в золотых клетках. Люстра муранского стекла, висящая над регистрационной стойкой, бросает яркий отсвет на прикрепленную к стене доску, где каждый день мелом пишут прогноз погоды на сутки и время приливов и отливов. Под доской расположились ключи от восьми комнат, к каждому прикреплен внушительный кожаный брелок; такой точно не потеряешь. В небольшой зоне отдыха – низкий диван-кушетка, обитый темно-оранжевым бархатом, и два мягких кожаных кресла. На круглом столе посреди холла – украшенный стеклом ящик; он заполнен мхом, из которого в разные стороны торчат пышные лютики. Воздух благоухает свежесмолотым кофе, огромная свеча с тремя фитилями источает ароматы корицы, имбиря и кардамона.
Атмосфера «Приюта у моря» одновременно успокаивала и возбуждала. Гостям казалось, будто они попали в маленький рай, удивительный, неповторимый. Клэр не любила выражений «экстравагантный» и «классика с изюминкой» – они казались ей избитыми, – но считала, что к отелю можно отнести их оба. При этом она ни разу не пожертвовала стилем в угоду эксцентричности. Всего было в меру.
Клэр пробежалась взглядом по списку посетителей, собирающихся остановиться в «Приюте» на выходные. Три номера на третьем этаже зарезервированы для холостяцкой вечеринки. По два парня в каждой комнате. Обычно Клэр не соглашалась на проведение в отеле подобных мероприятий, но шаферу, Гасу Эндрюсу, удалось ее переубедить.
– Мы едем в Пеннфлит ради моря. Собираемся плавать на яхте. От вас потребуется лишь достойный ужин и хорошее вино. Обещаю, мы не станем связывать по рукам и ногам жениха и в голом виде подбрасывать его к стойке портье.
