Кристофер Гортнер - Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа
Папочка нахмурился. Я обратила на это внимание, потому что на людях он никогда не проявлял гнева.
– Ваноцца, – сквозь зубы ответил он, – как бы высоко я ни вознес тебя, ты все равно остаешься в выгребной яме.
Потрясение на лице Ваноццы на миг порадовало меня. Вскоре она ушла вместе со своим почтительным мужем. Но перед уходом бросила через плечо полный отчаяния взгляд на Джулию: новобрачная танцевала под звуки тамбурина и струнных, а мой отец сиял, сидя на возвышении и выстукивая такт по обтянутому бархатом подлокотнику.
Глядя теперь на Джулию – с капельками пота на лбу, глазами, горящими запретным возбуждением, – я вспомнила, как неспешно папочка застегивал рубиновую подвеску на ее шее и как ее кожа ловила отражения его перстней с драгоценными камнями…
Джулии шел девятнадцатый год, и она перестала быть ребенком.
– Ты где была? – спросила я. – Адриана думала, что ты наверху, спишь.
Она в ответ схватила меня за руку и потащила по узкой лестнице на третий этаж, где располагались наши комнаты. Аранчино прижался ко мне, и мы, переступив через раскиданные у порога свежие травы, вошли в мою спальню. Стены здесь были покрашены в мои любимые цвета – желтый и голубой. В нише близ узкой кровати перед византийской иконой Богородицы с Младенцем – подарок отца – горела свеча. В углу высилась стопка томов в кожаных переплетах: Чезаре прислал мне из Пизанского университета сонеты Петрарки и Данте, которыми я под мигающую свечу зачитывалась глубоко за полночь.
– Спаси нас Господи – там, на улице, настоящий ад. – Джулия показала на керамический кувшин и таз на столике. – Будь душкой, дай мне влажную тряпицу. Или я сейчас в обморок упаду.
Я опустила Аранчино на пол и достала влажную тряпицу из таза.
– Ты ходила на пьяццу, да? – спросила я, протягивая ей материю.
Она вздохнула и опустила веки, протирая шею и грудь. Я нетерпеливо ждала, пока она закончит омовения.
– Ну? Так что?
Она открыла глаза:
– А ты что думаешь?
Я резко втянула в грудь воздух:
– Ты выходила без разрешения, после того как Адриана запретила нам покидать дом?
– Конечно, – ответила Джулия, словно в этом ничего такого не было, словно молодые благородные дамы каждый день ходят по улице без сопровождения или дуэньи, пока весь город томится от жары и ждет, когда конклав объявит о своем решении.
– И ты… ты видела что-нибудь?
Мое восхищение ее смелостью боролось с негодованием: почему же она не пригласила меня на запрещенную прогулку?
– Видела. Бродят толпы головорезов, грозя местью, если не выберут кардинала делла Ровере. – Она скорчила гримаску. – Они замусорили всю пьяццу и ограбили собравшихся там истинно верующих. Папской гвардии пришлось их разогнать. Позор!
– Адриана нас предупреждала. Говорила, что на улицах перед выборами нового папы всегда опасно.
– Скажи-ка мне, кто передо мной, – после паузы ответила Джулия. – Уж не Адриана ли? Или я разговариваю с моей Лукрецией? – Увидев мое огорчение (я любила Адриану, но вовсе не хотела походить на нее), она добавила: – Конечно, там опасно, но как нам иначе узнавать новости? Адриана нам рассказать ничего не может, – взволнованно заговорила она, – конклав зашел в тупик. Ни один из кандидатов не набирает достаточного числа голосов. С завтрашнего дня им будут подавать только хлеб и воду.
Забыв о своей обиде, я уселась на кровати. Чем больше времени кардиналы тратят на выборы нового папы, тем более строгим становится их затвор в Сикстинской капелле. Если папский престол слишком долго остается пустым, это может породить беззаконие, и суровые условия должны вынудить кардиналов принять решение поскорее. Но прошло четыре дня, а папу так и не избрали, и обстановка в Риме оставалась напряженной.
– Их нужно уморить голодом, – продолжила Джулия, – я уж не говорю о том, чтобы сжечь живьем, заколотив все окна и двери. Но ни один из кандидатов не может победить, кроме твоего отца, который в этот самый момент склоняет на свою сторону колеблющихся. – Она помолчала, взвешивая слова. – Если все пройдет как планировалось, то кардинал Борджиа станет нашим новым папой римским.
Я хотела было закатить глаза, но не стала. Джулия иногда бывает склонна к театральным жестам.
– Папочка уже проигрывал, – возразила я, не упомянув, что он проиграл выборы дважды.
Я тогда была слишком маленькой и не понимала, что он терпит поражения, но рассказы о его неудачах довольно часто повторялись при мне. Мой отец не уставал говорить: придет день, и ему выпадет честь стать первым Борджиа, который последует священными стопами его покойного дяди Каликста III, да поможет ему Бог. Но с тех пор на престол восходили другие папы, включая и недавно умершего Иннокентия, которому папочка служил верой и правдой, хотя преданность пока и не обеспечила ему успеха.
– Это было прежде, – сказала Джулия. – Сейчас все иначе. Неужели монахини в Сан-Систо не говорят тебе ни о чем, что происходит за стенами монастыря? – Не дожидаясь ответа и будто не заметив недовольства на моем лице, она сняла сетку с волос, и влажные каштановые пряди упали ей на плечи. – Я сейчас тебе все объясню, Лукреция. Во Флоренции умер Лоренцо де Медичи, а в Милане все еще правит тиран Сфорца – Лодовико Моро. Венеция остается в стороне, а королевский дом Неаполя мечется между Францией и Испанией: обе страны предъявляют претензии на трон Неаполя. Хаос может предотвратить только папа римский. Теперь больше, чем когда-либо, Риму необходим лидер, который умеет властвовать и может восстановить наше… Ай, да ладно! – раздраженно воскликнула она, потому что увидела: я соскучилась и слежу за Аранчино, который гоняет комара в углу. – Не знаю, зачем я тебе рассказываю. Ты еще ребенок.
Спазм в желудке застал меня врасплох. До этого я ни разу не осмеливалась спорить с Джулией, которую считала старшей сестрой, гораздо более умудренной, чем я, пусть временами и занудливой. Прошедшие пять лет мы прожили в дружбе, но она была замужней женщиной, известной во всем Риме как la Bella[11] Фарнезе, а я все еще оставалась плоскогрудой девчонкой, не посвященной в тайны женственности. Но сегодня я кое-чему научилась: поняла, что наделена даром, которому завидует даже моя мать, и не собиралась и дальше позволять Джулии обращаться со мной как с глупышкой.
– Если я такой ребенок, – сказала я, – то вряд ли кто станет винить меня, если я расскажу, что ты сегодня без разрешения выходила на улицу, рискуя своей репутацией.
Джулия замерла. Некоторое время она разглядывала меня, потом улыбнулась:
– Уж не шантаж ли это? Ты настоящая Борджиа.
На меня нахлынула волна радости.
– Ну, если все так, как ты говоришь, и папочка станет новым папой римским, то я, безусловно, должна знать, как это скажется на моей судьбе.
– Согласна. – Она облизнула губы. – И что ты хочешь узнать?
– Все.
К моему удивлению, как раз это я имела в виду, хотя прежде никакими интригами не интересовалась. Я редко бывала в Ватикане, уроки в Сан-Систо занимали все мое время. Но за моими дверями происходили судьбоносные перемены, а в самом сердце перемен находился babbo. И вдруг мое будущее оказалось подвешенным на ниточке, манило меня невиданными возможностями.
Джулия подалась поближе ко мне:
– Понимаешь, кардиналы удалились в часовню, уверенные, что победу одержит кардинал делла Ровере. Ведь он несколько месяцев вел свою кампанию, подкупал и переманивал на свою сторону всех, кого мог. Ходят слухи, что даже король Франции Карл внес двадцать тысяч дукатов, чтобы обеспечить избрание делла Ровере. Но когда ставни закрыли, а двери заперли, дела его на конклаве стали складываться не так благоприятно. Врагов у делла Ровере оказалось больше, чем он полагал. Например, против него выступает миланский кардинал Сфорца. Лодовико Моро не хочет, чтобы на папском престоле восседал французский лизоблюд, и…
– Откуда ты все это знаешь? – оборвала ее я. Аранчино запрыгнул на матрас и заурчал. Я погладила его, не сводя глаз с Джулии. – Ведь конклаву запрещены все контакты с внешним миром, чтобы никто посторонний не мог воздействовать на процесс избрания.
Я хотела доказать ей, что я не такая уж невежественная, как она думает, но она нетерпеливо отмахнулась от моих слов:
– Да-да, чтобы на него не могла воздействовать толпа на пьяцце, согласна, но не те, кто знает кухню конклава. Папа Иннокентий болел несколько месяцев. У Родриго было достаточно времени, чтобы собрать союзников, хотя никто и не думал, что у него есть такая возможность. Так и выигрывается palio[12]. Если лошадка бежит медленно, никто ее и не замечает, пока она не пересекает финишную черту.
«Родриго…»
Я впервые слышала, чтобы она называла моего отца по имени, да еще с таким выражением, которое показалось мне богохульным. Прежде он был для нее только кардиналом Борджиа, нашим великодушным благодетелем. Вернулось подозрение, которое возникло у меня, когда я увидела ее на лестнице.
