Шелк аравийской ночи - Фосселер Николь
Лагерь проснулся, как в любой другой день, и Майя, прищурившись, всматривалась в блеклые лучи света, что просачивались сквозь узкое окошко. Несмотря на раннее утро и тонкую, легкую ночную рубашку, по спине ее струился пот, во рту пересохло, а на губах чувствовался соленый привкус. В Адене соленым было почти все, даже воздух. Словно крошечный полуостров, прикрепленный к аравийской земле естественной перемычкой, был губкой, впитавшей морскую воду. Потом губка высохла под зноем солнца, и оставшаяся морская соль наполнила каждую пору земли и скал.
Запах из соседней комнаты заставил Майю повернуться. Она увидела, что вторая половина узкой кровати из простых деревянных реек пуста, и села.
– Ральф?
Ее муж появился в дверном проеме в светлых брюках и рубашке, еще не застегнутом красном мундире, с эмалированной кружкой дымящегося кофе в руке.
– Доброе утро. Я тебя разбудил? Прости, я старался вести себя тихо.
– Доброе утро, – ответила Майя, встряхнула головой и зевнула. – Нет, я проснулась сама.
Она просяще протянула к нему руки.
– Кофе или меня? – спросил он с усмешкой.
Майя наклонила голову, сделав задумчивое лицо.
– Ммм… И то, и другое! – объявила она наконец, посмеиваясь. Ральф опустился на край кровати, и Майя накинулась на него с неистовыми, вовсе не утренними поцелуями, пока он не отстранился.
– Не сейчас – мне нужно на службу, – тихо засмеялся Ральф плоским, безрадостным смехом. – Вот, – сказал он, протягивая ей кружку, – можешь спокойно оставаться в постели. Еще так рано, – он прижался губами к ее лбу. – До вечера.
Отхлебывая маленькими глотками горячий кофе, Майя наблюдала, как Ральф схватил со стула в углу шлем и вышел. Едва за ним захлопнулась дверь, в Майе поднялось гнетущее чувство внутренней пустоты, за последние четыре месяца ставшее ее безотлучным спутником.
Если бы она захотела, то действительно могла провести в постели хоть целый день. Здесь, в Адене, было практически нечем заняться. Уход за крохотным, наскоро сооруженным на сухой земле гарнизона бунгало – спальня, ванная и комната, одновременно служившая прихожей, салоном и кухней, – занимал ее совсем ненадолго. Тем более каждый день из города на несколько часов приходила средних лет бенгалка, Гита, и делала самую сложную работу. Но борьба с вездесущей пылью и сажей от угля, которую ветер разносил по всему острову из гавани, все равно казалась бессмысленной. И потому Майе ничего не оставалось, кроме как бессмысленно коротать время, пока в восемь часов вечера она не вздрагивала от залпа гарнизонных пушек. Тогда появлялась надежда, что скоро вернется Ральф. Если только он не заходил по дороге в гарнизонный офицерский клуб, где солдаты за несколькими стаканчиками бренди высказывали наболевшее относительно службы в Адене.
Окрестности Адена были богаты каменным углем, и город оказался идеальным перевалочным пунктом для проходящего мимо этих берегов двустороннего сообщения между Англией и индийским субконтинентом – здесь создали угольную станцию, чтобы сэкономить на кораблях место и уменьшить нагрузку. Под этим предлогом капитан Стаффорд Б. Гайнс во главе небольшой эскадры кораблей присоединил Аден к Англии в 1839 году. Разумеется, как изначально и ожидалось, без сопротивления не обошлось.
Султан Лахеджа по определенным причинам сразу проявил большой интерес к английскому гарнизону. Юго-Западная Аравия находилась между живописным побережьем и пылающим сердцем полуострова, необъятной пустыней Руб-эль-Хали, раздробленной на многочисленные султанаты, отношения между которыми менялись по нескольку раз в год. По границам перемещались воинственные племена бедуинов, они упорно отстаивали свою независимость или поступали в наемники к султанам, сражались друг с другом или охраняли торговые караваны – и эти племена только усложняли дело. Султан Лахеджа надеялся сохранить суверенитет государства с помощью британских отрядов по примеру индийских махараджей и получить военную поддержку в борьбе с врагами, такими, как султанат Фадли или Османская империя, которая была совсем не прочь присоединить к своим владениям Аден. К тому же вице-король Египта однажды протягивал в сторону Аравии руку, но потерпел неудачу из-за сопротивления проживающих там племен. Это сопротивление вначале ощутили и люди Гайнса, однако со временем в Адене воцарился мир.
В августе 1854 года мир этот держал солдат в состоянии странного равновесия между томящей скукой и напряженным ожиданием. Ожиданием, что театр военных действий между Константинополем и Санкт-Петербургом переместится сюда с Балкан или на Черном море произойдут решающие сражения. Ожиданием, что в отдаленных султанатах возникнет какая-нибудь угроза. Кроме того, было неизвестно, как будет развиваться обусловленный войной союз с соперником Англии, Францией, когда будет проложен канал между Красным и Средиземным морем. Совместный проект Франции и Египта уже готовился к осуществлению. Даже если этот канал значительно сократит морской путь в Индию, англичане не хотели отдавать его в руки иноземцев.
Обычно служба солдат в Адене заключалась в том, чтобы патрулировать город и заботиться о мире и порядке: стычки между торговцами и чернорабочими, как называли батраков и носильщиков, разрешение споров, аресты воров или мошенников и отправка в местную тюрьму. Несколько отрядов наблюдали за погрузкой товаров в пароходном пункте, записывали и проверяли отгруженный товар и следили, чтобы все проходило надлежащим образом. Особенно невезучие попадали в кабинеты уполномоченных. Вот и лейтенант Ральф Гарретт проводил дни, выписывая заявки на материалы, заявления в Бомбейское управление, личные документы и прочую корреспонденцию. А ее в тот год было очень много. Потому что весной Гайнс был отстранен от должности из-за ошибок в бухгалтерии и откомандирован в Бомбей. Там прошло судебное разбирательство, его признали виновным и приговорили к многолетнему заключению за злоупотребление доверием. Новый уполномоченный, полковник Джеймс Оутрэм, в отличие от Гайнса, который пользовался в штабе помощью местных, был не пионером, а опытным колониальным чиновником из Бомбея и вбил себе в голову, что Аден надлежит сделать истинной частью Британско-Индийской империи. Вступив в должность в июле, он сразу принялся организовывать управление Адена по модели британского правительства в Индии, что повлекло настоящую лавину писем и документов. Нужно было привести в порядок бумаги, оставшиеся после поспешного отъезда Гайнса, и разработать планы на будущее Адена. Были назначены новые должности и поданы ходатайства на получение средств для дальнейших строительных и санитарных мероприятий.
Ральф никогда не жаловался на работу, но Майя видела, как он страдал. Когда он думал, что за ним никто не наблюдает, пружинящая походка его становилась усталой, взгляд тускнел, а всегда улыбающиеся прежде губы поджимались. Майю угнетало, что она постоянно видела его таким и ничего не могла сделать, только отвечать на ночные ласки, перемежая их собственными, чтобы вновь разжечь в муже искру жизни, разглядеть при свете керосиновой лампы сияние в его глазах. В эти моменты она чувствовала его близко, как никогда, и потому охотно дарила себя, хотя и оставалась голодной. Оказалось, женщины вовсе не чувствуют того же удовлетворения, что мужчины, это иллюзия. Мужчины принесли в мир эту легенду в силу незнания женщин, а Ричард Фрэнсис Бертон по ошибке поддался ей и поведал об этом Майе. Или, возможно, это касалось восточных женщин, но не английских леди. И Майя начала мириться с тем, что горячее пламя страсти попросту угасало, не становясь костром, яркие пьянящие искры которого поднимаются к самому небу… Если бы у нее хотя бы родился ребенок… Она могла бы о нем заботиться, он бы принадлежал только ей и, как знать, смог бы вернуть Ральфу его легкий нрав. Но с приезда в Аден у Майи уже четыре раза были ежемесячные кровотечения и не проявлялось ни малейшего признака беременности.
Вздохнув, Майя встала, чтобы умыться и одеться. Только самый необходимый утренний туалет, как обычно – в летние месяцы вода выдавалась строго по норме. Пока над Аденским заливом господствовал период дождей, насыщая зеленеющую прибрежную землю, этот жалкий клочок суши тучи, видимо, считали недостойным своей драгоценной влаги. Они ограничивались короткими, сильными ливнями – воды было достаточно, чтобы наполнить разветвленные русла рек за городом, но о расточительстве не могло быть и речи. Хотя наверху в горах стояло несколько старых цистерн для сбора дождевой воды, большинство из них забилось камнями и грязью – пережитками со времен бедного, покинутого Адена – и пришло в негодность. Оутрэм внес в планы их починку, доверительно поведал Майе Ральф, потому что для дальнейшего развития Адену необходима вода. Утешение для Майи, пусть и слабое, ведь еще даже не назначили дату начала работ.
