Греховная невинность - Лонг Джулия

Высокий пронзительный звук… определенно стал громче. Теперь Ева различила в нем смешение голосов.

Когда от дома ее отделяло не больше трех-четырех шагов, Джозефина крикнула:

— И еще… они держат собаку!

В этот самый миг из дома с оглушительным лаем вырвался огромный рыжий пес.

Ева заглянула в раскрытую слюнявую пасть, полную острых белых зубов, и ей показалось, что перед ней разверзся ад.

— Боже милостивый! — пронзительно взвизгнула она.

Ева хотела бежать от неминуемой гибели, но пес метнулся вперед и забросил ей на плечи тяжелые лапы. Ее обдало горячим зловонным дыханием дьявольского зверя. А в следующий миг чудовище высунуло длинный розовый язык и дважды облизало ей лицо от подбородка до самого лба.

Такого Ева стерпеть не смогла.

— Вздумал вольничать со мной?! Да что ты себе позволяешь, грязное… вонючее… животное?! — прорычала она, с силой оттолкнув пса. Тот мягко приземлился на лапы и зашелся восторженным лаем, извиваясь всем телом и хлеща увесистым, точно дубинка, хвостом Еву по ногам. Его глаза горели любопытством: наконец-то во дворе появился кто-то новенький, кого можно обнюхать! Это он и попытался сделать, подскакивая к Еве то спереди, то сзади. Стараясь спастись от его настырного черного носа, она завертелась волчком, словно щенок, гоняющийся за собственным хвостом.

Со стороны изгороди донеслось хихиканье. Потом затренькали колокольчики на конской сбруе, послышался цокот копыт и поскрипывание колес отъезжающей коляски.

Улучив наконец мгновение, Ева запустила руку в корзинку с печеньем. Выхватив одно, она зашвырнула его подальше.

— Принеси! — приказала она псу.

Печенье рикошетом отлетело от ствола дуба и ударило собаку по лбу.

Пес удивленно взвизгнул и попятился, потом уселся, укоризненно глядя на Еву. Он явно не ожидал подобного обращения.

Что ж, по крайней мере, вопрос о сдобном печенье миссис Лэнгфорд разрешился.

Глава 11

— Славный сторожевой пес, нечего сказать, — угрюмо проворчала Ева. Ухватив пса за загривок, она потащила его к двери. Тот вертелся как угорь, виляя хвостом. Только сейчас Ева заметила, какой он тощий. «Должно быть, эта зверюга не охотится на кур, — решила она. — А может, и охотится, поэтому куры такие воинственные».

— Наша псина с виду крупная и громко лает, поэтому мало кто догадывается, что она жалкая трусиха и вдобавок немного потаскушка, верно, Молли?

Собака оскалила пасть, приветствуя Мэри О’Флаэрти, стоявшую на пороге. Молодая женщина слабо улыбнулась гостье. Взгляд Евы скользнул по ее засаленному переднику, надетому поверх выцветшего муслинового платья. Застиранное, много раз перешитое, оно носило следы штопки и утюга. Одной рукой женщина держала младенца, ребенок чуть постарше цеплялся за ее юбку. Оба малыша сопели и хлюпали носами, готовые разразиться плачем.

Теперь, когда собака перестала лаять, Ева услышала детский визг.

Этот визг мешался со взрывами смеха, воплями, криками, шумом возни, пением и рыданиями. Вся оглушительная какофония сопровождалась стуком и грохотом.

Ева горько усмехнулась, узнав этот гвалт. Он напомнил ей о детстве. Она выпустила собаку, и та бросилась в дом, чтобы внести свой вклад в общую неразбериху.

Заглянув через плечо миссис О’Флаэрти, Ева убедилась, что в доме царит невообразимый хаос. Ее сердце взволнованно заколотилось, внезапно нахлынула тревога, словно где-то в мозгу зазвенел зловещий колокольчик. Она понимала, что это чувство нелепо, и все же не могла избавиться от ощущения, что плывет назад, к тонущему кораблю, едва успев достигнуть спасительного берега. Ева всю жизнь пыталась идти вперед, не оглядываясь на прошлое, с тех пор как много лет назад вместе с братьями и сестрами сбежала из Килларни в Лондон в повозке бродячего жестянщика. И вот она снова оказалась в родимом доме, будто никуда и не уезжала.

— Я не успеваю опомниться после рождения одного ребенка, как появляется новый, — устало проговорила Мэри. — Хотя что тут скажешь, думаю, все и так видно. Простите, что принимаю вас в таком бедламе.

— Откуда вы родом, Мэри? Сама я девчонка из Килларни. Меня зовут Ева Дагган.

— О, значит, вы из тех Дагганов? Так вы, возможно, знаете Дунканов?

— Кто же их не знает? Вы, верно, говорите о Джоне Дункане.

Лицо Мэри просветлело.

— Ну да. Только те дамы из комитета уверяли, будто вы графиня.

— Так и есть. Но кто сказал, что девушка из Килларни не может преуспеть в жизни?

Миссис О’Флаэрти устало улыбнулась. Ее кудрявые рыжеватые волосы, небрежно уложенные узлом на затылке, выглядели тусклыми. Выбившиеся из прически пряди неряшливо свисали ей на щеки. Под глазами у Мэри залегли лиловые тени, а тонкая кожа приобрела болезненный, серый оттенок, какой бывает у людей, давно забывших, что такое спокойный ночной сон. Все в ее худом лице казалось длинным и узким: тонкие губы, заостренный нос, голубые глаза.

— Что ж, я тоже многого добилась, как видите.

Ева решила, что Мэри ей нравится.

Однако леди Уэррен понадобилась вся ее храбрость, чтобы переступить порог дома. Забытые воспоминания обрушились на нее волной, поднимая в душе страх, что ей никогда не выбраться из этого гиблого места. В нос ударил густой запах. Пахло мальчишками — немытыми ногами, по́том и грязью, засохшими остатками еды, псиной и кислым молоком. Неописуемый ребячий гвалт, вой и визг не смолкали ни на минуту.

Ева перевела дыхание, и на память пришел ловкий трюк, которому ее научил брат Шеймус.

Она вложила два пальца в рот и оглушительно свистнула.

Дети изумленно застыли, глядя на чужачку во все глаза.

Ева воспользовалась передышкой, чтобы сосчитать их и оглядеть поле битвы. Ребятишек оказалось семеро, включая младенца и карапуза, цеплявшегося за материнскую юбку. Трое совершенно одинаковых мальчишек и две девочки не старше восьми лет, все худенькие, бледные, с за-остренными личиками и ярко-рыжими вихрами. Дети были вполне прилично одеты или хотя бы прикрыты одеждой, но щеголяли босиком, чумазые, как чертята. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь закопченные стекла, Ева разглядела две кровати, дымящую печку, опрокинутые разномастные деревянные стулья, должно быть, служившие мальчишкам крепостью, и изрезанный ножами стол с грязной посудой. Тарелки с остатками еды валялись и на потертом ковре. На высокой полке дремала кошка. Повсюду в комнате лежал толстый слой пыли и копоти: он покрывал занавески, мебель, стеганые одеяла на кроватях, печь и даже кошку.

Ева заметила, что у всех ребят на поясе висят корявые деревянные сабли, грубо выструганные из дубовых веток. На головах у двух мальчуганов лет шести красовались адмиральские треуголки, сложенные из обрывков старых газет. Третий братишка, чуть помладше, лежал на продавленном диване, обмотанный веревкой от плеч до колен, словно гусеница. Когда Ева вошла, старшие братья, склонившись над пленником, тыкали в него саблями.

— На помощь! — пискнул он.

— Тихо! — прошипел один из мучителей, кольнув братца клинком.

Младшая сестренка с откровенным восторгом наблюдала за расправой. Высокая девочка, должно быть старшая, стояла у печки и что-то мешала в котле. На бедре у нее тоже висела сабля.

Ева вспомнила пьесу о кровожадных пиратах, в которой когда-то играла на сцене театра «Зеленое яблоко». И, как временами случалось в решающую минуту, ее осенило вдохновение.

— Прошу внимания! — крикнула она. — Я жду! — Все дети повернулись к ней и изумленно затихли. Прежде чем они успели пошевелиться или загалдеть снова, Ева заговорила громоподобным голосом, полным ледяной надменности, — так на театральных подмостках актеры изображают аристократов. — Я желаю говорить с вашим капитаном. Немедленно!

Ошеломленные дети, приоткрыв рты, молча смотрели на нее округлившимися глазами.

— Но… у нас нет капитана, — растерянно произнес один из мальчуганов. В его голосе слышалась тревога.

— Помогите, — шепнул его связанный братишка.