Последние дни Помпей - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж

Рослый эфиоп, ухмыляясь, впустил ее и сделал знак следовать за собой. Посреди прихожей ее встретил сам Арбак в праздничной одежде, сверкавшей драгоценными камнями. Хотя был еще день, в доме у Арбака, как у всех ценителей роскоши, царила искусственная полутьма, и светильники струили приятный свет на красивые полы и отделанные слоновой костью потолки.

— Прекрасная Иона! — сказал Арбак, склоняясь, чтобы коснуться ее руки. — Это ты затмила день, это твои глаза озаряют комнаты, твое дыхание наполняет их ароматом.

— Не говори со мной так, — сказала Иона с улыбкой. — Ты забыл, что сам научил меня презирать эти пустые любезности, отвергать лесть. Хочешь ли ты теперь внушить своей ученице обратное?

Иона сказала это с такой очаровательной искренностью, что египтянин почувствовал себя влюбленным но лее чем когда бы то ни было, и больше чем когда бы го ни было ему хотелось продолжить наступление. Однако он быстро завел с Ионой веселый и непринужденный разговор.

Он провел ее по всему дому, где, как могло показаться ее неопытному глазу, привыкшему лишь к умеренному блеску городов Кампании, были собраны все сокровища мира.

На стенах висели картины, которым не было равных, светильники озаряли статуи эпохи расцвета Древний Греции. Шкафы с драгоценностями, каждый из которых сам по себе был драгоценностью, стояли меж колонн; пороги и двери были из редчайших пород дерева; всюду сверкали золото и драгоценные камни. Лрбак с Ионой то были одни в этих покоях, то проходили через безмолвные ряды рабов, которые, становясь па колени, подносили Ионе дары — браслеты, золотые цепи, самоцветы, — и египтянин тщетно молил ее принять эти подношения.

— Я часто слышала, что ты богат, — сказала она с удивлением, — но я и не подозревала, что твое богатство так огромно.

— Ах, если бы я мог отлить из всего этого одну диадему и увенчать ею твое белоснежное чело! — вскричал египтянин.

— Увы! Она раздавила бы меня. Я стала бы второй Тарпеей, [57] — отвечала Иона со смехом.

— Не презирай богатство, Иона! У кого нет богатства, тот не знает всех радостей жизни. Золото — великий чародей: оно исполняет наши мечты, дает нам божественную власть, в обладании им есть нечто возвышенное. Это самый могущественный и вместе с тем самый покорный из наших рабов.

Хитрый Арбак старался ослепить молодую неаполитанку своими сокровищами и красноречием. Он хотел разбудить в ней желание обладать всем, что она видела вокруг себя: он надеялся, что вместе с влечением к богатству она почувствует влечение и к его хозяину. А Ионе было как-то не по себе, когда она слышала любезности из этих уст, так недавно, казалось, презиравших пошлые комплименты, которые обычно говорят красавицам. И с утонченной деликатностью, которой владеют только женщины, она старалась отвести нацеленные в нее стрелы и шуткой или незначащими словами отвечала на его пылкие речи. Нет ничего восхитительней такой защиты: она покорила африканского чародея, который воображал, будто может с помощью перышка повелевать ветрами.

Египтянин был очарован изяществом Ионы даже больше, чем ее красотой. Он с трудом сдерживал себя. Увы! Перышко имело силу только против легких летних ветерков — оно было бессильно против бури.

Когда они стояли в большом зале, стены которого были задрапированы серебристо-белой тканью, египтянин вдруг хлопнул в ладоши, и, словно по волшебству, из-под пола у самых ног Ионы поднялся пиршественный стол и ложе или, скорее, трон под алым балдахином. В тот же миг откуда-то из-за занавесей зазвучала сладкая музыка.

Арбак сел у ног Ионы. Прислуживали им дети, прекрасные и юные, как амуры.

К концу пира, когда музыка заиграла тихо и приглушенно, Арбак обратился к своей гостье:

— Стремилась ли ты когда-нибудь, моя ученица, живя в этом мрачном и полном превратностей мире, заглянуть вперед, сдернуть покров с будущего и увидеть на берегах судьбы туманные картины того, чему суждено свершиться? Ведь не только у прошлого есть призраки: каждое событие будущего тоже имеет свой призрак — свою тень; когда наступает час, призрак наполняется жизнью, тень обретает плоть и идет по земле. В потустороннем мире есть два неосязаемых и духовных властителя: то, что было, и то, что будет! Если хочешь, мы силой мудрости вместе проникнем туда, увидим прошлое и будущее, узнаем то, что узнал я, — не только тайны мертвых, но и судьбы живых.

— Ты узнал это! Неужели мудрость может проникнуть так далеко?

— Хочешь испробовать силу моих знаний, Иона, и увидеть свою судьбу? Эта драма поразительнее драм Эсхила; я приготовил ее для тебя. Если желаешь, тени исполнят свои роли.

Неаполитанка задрожала. Она подумала о Главке и охнула: соединятся ли их судьбы? Веря и не веря, сомневаясь и благоговея перед словами таинственного египтянина, она сказала, помолчав:

— Мне страшно, а вдруг знание будущего только омрачит настоящее!

— Нет, Иона. Я сам видел твою судьбу: призраки твоero будущего блаженствуют в Елисейских полях. Среди асфоделей и роз они сплетают венки твоей светлой судьбы, и Парки, столь жестокие к другим, лишь для тебя одной ткут пряжу счастья и любви. Пойдешь ли ты взглянуть на свой жребий, чтобы заранее насладиться им?

И снова сердце Ионы шепнуло: «Главк». Она едва слышно выразила согласие. Египтянин встал и, взяв ее за руку, повел через пиршественный зал, причем занавески раздвинулись сами собой и музыка заиграла громче и веселее. Они миновали ряд колонн, по обе стороны которых били благоуханные фонтаны, и спусти-лись по широкой и пологой лестнице в сад. Наступил вечер. Луна уже стояла высоко в небе. Цветы, которые спят днем и наполняют дурманящим ароматом ночной воздух, густо росли меж дорожками, под сенью густых, залитых лунным светом деревьев, или, собранные в корзины, лежали как жертвоприношения у ног многочисленных статуй, белевших на их пути.

— Куда ты ведешь меня, Арбак? — спросила Иона с удивлением.

— Вон туда, — отвечал он, указывая на маленькое строение в конце аллеи. — В храм, посвященный Паркам. Наше таинство должно свершиться в этом священном месте.

Они вошли в узкий коридор, в конце которого висела черная занавесь. Арбак поднял ее. Иона шагнула вперед и очутилась во мраке.

— Не бойся, — сказал египтянин. — Сейчас загорится свет.

Едва он сказал это, мягкий и теплый свет медленно залил все вокруг, и тогда Иона увидела, что они в небольшой комнате, все стены которой завешаны черным; позади нее было ложе, покрытое материей того же цвета. Посреди комнаты стоял маленький алтарь, а на нем — бронзовый треножник. Сбоку, на гранитной колонне, высилась огромная голова из черного, как ночь, мрамора, — по венку из пшеничных колосьев Иона догадалась, что это изображение великой египетской богини. Арбак стал перед алтарем. Положив на него свой венок, он медленно вылил в чашу, установленную на треножнике, содержимое какого-то бронзового сосуда. Вдруг над треножником взметнулось колеблющееся голубое пламя. Египтянин отступил назад, стал рядом с Ионой и пробормотал несколько слов на незнакомом ей языке. Занавеси позади алтаря затрепетали, потом медленно раздвинулись, и Иона увидела туманную и бледную картину, которая постепенно становилась все отчетливее; наконец она уже могла различить деревья, реки и луга — все прекрасное многообразие изобильной земли. Внезапно на этом фоне проскользнула какая-то тень; она остановилась напротив Ионы, и с ней произошло то же удивительное превращение, она приняла отчетливые очертания, и вдруг Иона узнала себя!

Потом картина за спиной этой призрачной Ионы исчезла, и вместо нее возник зал великолепного дворца. Посреди возвышался трон, окруженный неясными фигурами рабов и стражей, и бледная рука держала над троном что-то вроде диадемы.