Знатная леди - Хейер Джорджетт

– Я действительно приобрел его и вовсе не считаю сомнительным, – ответствовал его светлость, побагровев от усилий подавить обуревавшую его злобу. – А вот я слышал, что вы сами хотели купить его, Карлетон!

– Нет-нет! Только не после того, как мне представилась возможность рассмотреть его повнимательнее, – успокаивающе пояснил мистер Карлетон. – Это не я был тем участником, который заставил вас так высоко поднять ставку, – собственно говоря, я вообще не принимал участия в аукционе. – С удовлетворением отметив, какой эффект произвели его слова на взбешенного знатока искусства, он добавил, с явным намерением насыпать соли на рану: – Мне не сказали, кто был вашим неудачливым соперником: без сомнения, какой-нибудь недалекий простофиля.

– Должен ли я понимать вас так, что и меня вы полагаете простофилей? – пожелал узнать разгневанный Бекенхем.

Мистер Карлетон в преувеличенном удивлении приподнял свои черные брови и озадаченным тоном ответил:

– Ради всего святого, с чего вы взяли? Вы же не могли не заметить, мой дорогой Бекенхем, что я воздержался от того, чтобы сказать: «Еще один недалекий простофиля»!

– Позволю себе заметить вам, Карлетон, что нахожу ваш… ваш юмор оскорбительным.

– Да ради бога! – откликнулся мистер Карлетон. – Я даю вам позволение говорить все, что вздумается! Несправедливо было бы с моей стороны отказаться дать вам его, когда мне никогда и в голову не приходило попросить у вас разрешения сообщить вам, что нахожу вас смертельно скучным, что и говорю вам на протяжении вот уже многих лет.

– Будь мы в другом месте, – сквозь зубы процедил лорд Бекенхем, – я мог бы и не устоять перед искушением отвесить вам пощечину, сэр.

– Следует надеяться, что у вас достанет ума устоять перед ним, – с деланным сочувствием ответил мистер Карлетон. – Это был бы очень глупый поступок, достойный настоящего простофили, вы не находите?

Поскольку Бекенхем прекрасно знал, что Карлетон славится не только своей грубостью, но и безжалостной жестокостью на боксерском ринге, подобный ответ привел его в такую ярость, что он едва заметно кивнул мисс Уичвуд, развернулся и зашагал прочь, поджав губы и нахмурившись. Чело его было мрачнее тучи.

– Никогда не понимал, – заметил мистер Карлетон, – почему многие не могут избавиться от таких помпезных идиотов, как этот тип.

– Быть может, – предположила мисс Уичвуд, – потому, что очень немногие – если вообще есть такие – могут быть столь же грубы, как и вы.

– Да, пожалуй, именно в этом и заключается причина, – кивнул он.

– Вам должно быть стыдно! – сообщила она ему.

– Как я должен вас понимать? Только не говорите мне, что вам не хотелось избавиться от этого типа.

– Да, – признала она, – хотелось, но только потому что он ужасно разозлил меня. Я сама намеревалась дать ему отпор, но вы прервали нас. По крайней мере, я была бы вежливее.

– Значит, вы плохо знаете его, если полагаете, что добились бы своего, – сказал он. – Броню его самомнения не может пробить ничто, кроме откровенной грубости. Он способен разогнать гостей быстрее, чем кто-либо другой.

Она улыбнулась и снисходительно заметила:

– Бедняга! Его нельзя не пожалеть!

– Напрасная трата сочувствия, поверьте мне. Смею вас уверить, что он не поверит своим ушам, если кто-нибудь скажет ему, что он достоин жалости. Лорд настолько преисполнен чувства собственной значимости, что когда люди начинают зевать во время его нравоучений, он жалеет их, поскольку, по его мнению, только ущербность и умственная неполноценность делает их неспособными воспринимать его ценные указания.

Вспомнив, сколько раз его светлость доводил ее буквально до исступления своими велеречивыми нотациями, кои неизбежно сопровождались невыносимыми попытками просветить ее или исправить то, что его безупречный вкус полагал ошибочными художественными суждениями, она не могла не улыбнуться, но тут же поспешила сгладить впечатление, заявив, что пусть он и несколько утомителен, но у него имеется масса достоинств.

– Надеюсь, – сказал он. – У всех есть свои положительные стороны. Даже у меня! Их немного, разумеется, но они есть.

Мисс Уичвуд почла за благо пропустить этот намек мимо ушей и вновь принялась защищать лорда Бекенхема.

– Он достоин всяческого уважения, – с упреком заявила она. – Его поведение неизменно безупречно, вкус превосходен, а принципы тверды. Кроме того, он любящий брат и вообще… вообще очень достойный человек.

– Не думаю, что вам стоит поощрять его в упрямстве, с которым он вас преследует, – сказал Карлтон, качая головой. – Вы добьетесь только того, что этот бедолага сделает вам предложение, а если вы не примете его, то разобьете ему сердце, и ему останется только покончить с этой постылой жизнью, чтобы не впасть в черную меланхолию.

Нарисованная им картина получилась столь впечатляющей, что мисс Уичвуд не выдержала и рассмеялась, не преминув, впрочем, сообщить ему, как только немного овладела собой, что он поступает очень дурно, потешаясь над теми, чьи моральные устои выше его собственных.

– Если уж на то пошло, то и вам не подобает смеяться над ним, – парировал он.

– Я знаю, – ответила она. – Но я смеялась не над ним, а над теми глупостями, что вы говорили о нем. А теперь, если вы желаете поговорить о Лусилле…

– Нет, не желаю. Кто этот молодой оболтус рядом с ней?

Она взглянула в дальний конец комнаты, где вокруг Лусиллы уже собралась небольшая толпа.

– Ниниан Элмор, если вы имеете в виду того симпатичного юношу.

Он поднес к глазам лорнет.

– Ага, значит, это и есть наследник Айверли, верно? Парнишка выглядит совсем недурно, но он еще ребенок. И ноги у него похожи на спички. – Он обвел моноклем толпу, и лицо его посуровело. – Я вижу, Килбрайд увивается возле нее, – резко бросил он. – Позвольте заявить вам, что я не желаю, чтобы вы поощряли это знакомство!

Его властный тон неприятно поразил ее, но она ответила с присущим ей смирением:

– Можете быть покойны, мистер Карлетон, я не стану этого делать. Откровенно говоря, мне очень не понравилось, что он подошел к нам вчера вечером и я была вынуждена представить его Лусилле. Он приятный собеседник, и манеры у него очень обходительные, но в сочетании с изрядным обаянием и склонностью отчаянно флиртовать с хорошенькими барышнями это делает его нежелательным кавалером для юной девушки.

Он выпустил из рук лорнет и перевел взгляд на ее лицо.

– А ведь вы неравнодушны к нему, верно? Мне следовало сразу догадаться! Ваши дела меня не касаются, мисс Уичвуд, зато Лусилла заботит чрезвычайно, и я предупреждаю вас, что не допущу, чтобы она угодила в лапы к Килбрайду или какому-либо молодчику его пошиба.

Она ответила ледяным тоном, который странным образом контрастировал с пламенем гнева, пылавшим в ее глазах:

– Прошу вас просветить мое невежество, сэр. Чем, по-вашему, мистер Килбрайд отличается от вас?

Надежда смутить его умерла, не родившись: он всего лишь выглядел изумленным, когда ответил:

– Святой боже! Неужели вы думаете, что я позволю ей выйти замуж за кого-нибудь вроде себя?! Что за дурацкие вопросы вы задаете? А я-то начал считать вас умной и здравомыслящей особой!

Она вдруг поняла, что ей нечего сказать, но ответа от нее и не требовалось. Коротко кивнув на прощание, он отвернулся, оставив ее сожалеть о том, что она позволила раздражению настолько завладеть собой, что пренебрегла приличиями, сообразив это слишком поздно. Благородные дамы не обвиняют даже самых закоренелых повес в распутстве. Она сказала себе, что он сам во всем виноват: это у него она позаимствовала привычку изъясняться предельно ясно и откровенно. Но все было тщетно, ее мучили угрызения совести. Она понимала, что ей придется извиниться перед Карлетоном, и с некоторым удивлением обнаружила, что предпочла бы, чтобы он считал ее вызывающе откровенной, а не пустоголовой.

Заставив себя встряхнуться, она направилась к миссис Стинчкомб, стоявшей в центре группы, собравшейся вокруг нее, и приветствовала ее со своей обычной спокойной улыбкой. Но, прежде чем она успела обменяться приветствиями с остальной компанией, ей пришлось пережить несколько неприятных минут. Виной тому стала Лусилла, которая, завидев свою патронессу, порывисто воскликнула: