Возлюбленная кюре - Дюпюи Мари-Бернадетт
– Но это же убийство! – воскликнула Матильда, бледнея от страха.
– А разве это не преступление – создавать нам столько проблем? Заставлять нас жить в страхе? Отнимать у меня тебя, которую я так люблю, следить за мной, угрожать? Только представь, что будет с нами, если правда выйдет наружу. Что сделает твой муж, мое руководство… Это будет конец для нас обоих. Наши жизни, Матильда, моя и твоя, под угрозой! Разве не ты говорила, что Колен убьет и тебя, и меня, если все узнает? Мы просто обязаны защищаться!
Неожиданно для самой себя Матильда перестала дрожать. Образ Анни Менье возник у нее перед глазами. Все эти взгляды исподлобья, бормотание, в котором угадываются угрозы в их адрес… Анни оказалась совсем не той, кем представлялась на этапе знакомства. Склочная, уродливая старуха! И много пьет, что рано или поздно закончится кровоизлиянием в мозг.
Перед мысленным взором молодой женщины предстало миловидное личико ее единственного сына, и сомнений не осталось. Что бы они с Роланом ни предприняли, главная цель – защитить Жерома от неприятностей, помешать мерзкой сплетнице навредить им всем! Ее возлюбленный прав: выход у них только один.
– Я помогу тебе, Ролан. Я подумала о Жероме… Если эта старая ведьма на нас донесет, мальчик окажется в самом центре скандала, и пережить это ему будет труднее, чем нам, взрослым. Ты прав, мы должны что-то предпринять, но мне страшно!
– Милая, только действовать нужно быстро, – зашептал кюре, радуясь, что не пришлось ее долго уговаривать. – Тебя страшит перспектива избавиться от старухи, которая может разрушить нашу жизнь, но подумай лучше о том, что ждет нас завтра, если этого не сделать. Анни способна на любую подлость!
Обменявшись многозначительными взглядами, любовники слились в еще более страстном поцелуе, чем обычно, и на этом расстались. Матильда пообещала порыться в шкафчике, где ее супруг хранил свои микстуры. Шарваз же заверил, что больше ничего ей делать не придется.
– Я не хочу подвергать тебя ни малейшей опасности, Матильда. Достань яд, а остальное – моя забота.
– Я это сделаю ради нас с тобой и ради сына! – кивнула молодая женщина.
Анни Менье очень удивилась бы и, разумеется, испугалась, услышь она этот разговор между своим хозяином и Матильдой де Салиньяк. Быть может, она в тот же вечер объявила бы кюре, что в двадцатых числах декабря планирует вернуться к детям в Ангулем. Но судьба уже сделала выбор: ее смертный приговор был подписан.
Как и предполагал Шарваз, служанка сидела возле теплой печки, но не в пресбитерии, а в доме ризничего. Алсид Ренар угостил ее наливкой, которую она и потягивала, жмурясь от удовольствия.
– Очень вкусная наливка, Алсид! И кровь согревает, – похвалила она.
– Лучшей не найдется во всей Шаранте, мадам Анни, уж поверьте! – приосанился хозяин дома.
Оба они знали, что предстоит непростой разговор, и сознательно откладывали его. Анни пришла якобы для того, чтобы поблагодарить соседа за фасоль. Алсид же сделал вид, что удивлен, хотя на самом деле поджидал ее с самого утра.
– Чистое удовольствие! – не уставала нахваливать наливку Анни.
Алсид кивнул, поворошил кочергой угли в очаге, потом подбросил в огонь дубовое поленце.
– Помните наш давешний разговор, мадам Анни? – наконец спросил он. – Вышло по-вашему: вчера днем жена доктора и вправду приходила повидаться с господином кюре! Я как раз убирался в церкви, у самого порога. Входную дверь оставил приоткрытой, словно бы говоря: «Я не прячусь, но если хотите посмотреть, тут я или нет, то придется зайти внутрь!» Не мог же я на самом деле стоять на пороге и смотреть! Также в ризнице нужно было навести порядок. И посмотрите, что я нашел между фиолетовой епитрахилью, что наш кюре надевает на мессу, и вышитым стихарем? Носовой платочек, только очень грязный! Наверное, кто-то на него наступил.
И он с победным видом предъявил собеседнице обшитый кружевом кусочек белого полотна. Анни схватила его и поднесла к глазам, чтобы получше рассмотреть.
– Ну, что я говорила? – торжествующе вскричала она. – На уголке вышиты инициалы «М» и «С»! Вы думаете то же, что и я, Алсид? Неужели эта парочка устраивает свидания и в стенах храма Божьего?
– Что вы такое говорите! Кто-то наверняка подобрал платок в церкви, кто-то из мальчишек из хора, а потом выбросил! – предположил он.
– И сколько времени мадам де Салиньяк была в пресбитерии? – спросила служанка, продолжая хмуриться.
– Часа два, не меньше! Я успел сходить домой, набрать на чердаке фасоли, потом вернулся к дому священника, поднялся по лестнице и поставил корзинку под дверью. Я слышал, как они разговаривают, но не разобрал ни слова.
– Наверняка заперлись вдвоем в спальне…
Ризничий потер нос тыльной стороной руки. Вся эта история ему решительно не нравилась, потому что он искренне уважал Ролана Шарваза.
– Может, им надо было поговорить? О причащении маленького Жерома, к примеру, – предположил он. – Кроме того, что плохого в том, если они даже и проговорили пару часов? Все-таки кюре – друг семьи, и вообще…
– Странная это дружба, как по мне, – возразила Анни. Рассказ ризничего убедил ее в том, что обещаниям Шарваза верить нельзя.
– Еще наливки? – предложил Алсид. – Вы расстроились, мадам Анни, это сразу видно!
На этот раз Анни осушила стакан залпом. Раскаяние, которое разыграл перед ней отец Ролан, обвинения в адрес красавицы Матильды – по его словам, коварной соблазнительницы, – все это было свежо в памяти. «Думает, что меня так легко провести!» – вертелось у нее в голове.
Странное дело, но снова заводить разговор об адюльтере, который наблюдала своими глазами, Анни не стала. В противном случае ей пришлось бы признаться в собственном неприглядном поступке. Разве это прилично – подглядывать за людьми через щелку в полу?
– Лучше бы нам не вмешиваться, – подвел черту под разговором ризничий. – У нас теперь есть священник, и, если хотите знать мое мнение, обязанности свои он выполняет. А что до докторской жены… Отец Ролан еще молодой, и внимание красивой дамы ему, конечно же, льстит.
Алсид нашел еще немало оправданий для кюре Шарваза и произнес много лестных слов в его адрес. Анни слушала, качая головой, и ни разу не возразила, но из дома его вышла расстроенная и очень сердитая.
Случаю было угодно, чтобы как раз в это время мимо дома ризничего проходил Жан Данкур с папкой для бумаг под мышкой. Как обычно, он приподнял шляпу в знак приветствия и хотел идти дальше, но Анни с решительным видом загородила ему дорогу.
– Добрый вечер, мсье! Занятия в школе закончились, как я вижу, – сказала она ни с того ни с сего.
– Вы совершенно правы. Прошу простить, мадам, но у меня назначена встреча с мэром, мне нужно бежать!
– Надо же, как мне не повезло! Вы и поговорили-то со мной всего один раз – когда я только приехала, в первый мой день в Сен-Жермен! – пробормотала Анни. Она была слегка пьяна, а потому чуть растягивала слова. – Вы рассказывали о какой-то ужасной дуэли, а я слушала, так что теперь ваша очередь послушать меня!
Данкур с сожалением вздохнул.
– Мне очень жаль, но сейчас не самый удачный момент для беседы! Не хочу показаться невежливым, мадам, однако…
Анни вытянула указательный палец в сторону колокольни, прищурилась и замогильным голосом произнесла:
– Но кое-что вы должны знать! Кюре ведет себя скверно, и никто ничего не видит!
Тихим голосом она начала сбивчивый рассказ о том, что приходской священник и жена доктора тайком предаются плотскому греху. Когда она закончила, учитель только покачал головой.
– Правда это или нет, мадам, я не желаю это слушать! – сухо сказал он. – Разумеется, в лоне церкви есть свои паршивые овцы, но я не отношу себя к числу глубоко верующих людей, а потому меня это совершенно не занимает. Нашу церковь я попросил супругу не посещать – к ее глубочайшему сожалению. А что касается грязных слухов и злопыхателей, которые их распространяют, то они не вызывают у меня ничего, кроме отвращения.
