Скажи нам правду - Рейнхардт Дана

Прозвенел звонок, но мы стояли у шкафчика, глядя друг на друга. И именно сейчас — а не посреди озера, не у пристани, где я вцепился в веревку, не тогда, когда она отказалась от супа, который я принес, и не тогда, когда я видел, как Пенни танцует с Эваном Локвудом, — я почувствовал, что мои отношения с Пенни Броквэй закончились навсегда.

Из школы я должен был идти прямо домой — это являлось частью моего наказания. В тот первый день меня подвозила Мэгги, и, быть может, потому, что она видела меня в процессе всех глобальных жизненных перемен, она была тем самым другом, которому мне хотелось выложить абсолютно все. Всю жизнь Мэгги казалась мне мудрой старшей сестрой.

Я не спешил. Несколько миль мы ехали очень медленно — Мэгги не смогла бы внимательно слушать, набирая скорость. Когда мы остановились перед моим домом, я еще не начал рассказывать о том, что Дафна — дочь Хуаны. Я говорил о встречах во «Втором шансе», о том, почему соврал об аккаунте в «Инстаграм», об арестах Дафны за воровство и о своей псевдозависимости от марихуаны.

— В последний раз, когда ты курил травку, мне пришлось плеснуть тебе водой в лицо. Когда ты обдолбан, ты ужасно раздражаешь, — улыбнулась Мэгги.

— Знаю, — согласился я.

Мэгги въехала на парковку и выключила двигатель:

— Не понимаю, как тебя вообще могли принять за наркомана.

Я вздохнул:

— Они меня не знали. Я мог быть кем угодно.

— Ты мог быть кем угодно… и вот кого ты выбрал?

Мэгги открыла дверь, чтобы выйти из машины.

— Я наказан, — усмехнулся я. — Тебе ко мне нельзя.

— Что? Почему тебя наказали?

— Я как раз к этому перехожу.

Мне было важно не нарушать маминых правил (из школы сразу домой, никаких друзей, никаких телефонных звонков и сообщений), и я нашел выход, оставшись с Мэгги в машине перед домом еще на сорок пять минут. Я рассказал ей все, закончив беседой с Пенни у шкафчика.

— Это просто катастрофа. — Мэгги казалась очень расстроенной.

— А у меня нет даже зонта, — пошутил я.

Девушка вздохнула:

— Эх, Ривер…

Я знал, что последует за этим «Эх, Ривер», потому что Мэгги всегда говорила, как есть. Однажды, когда нам было по пять лет, она спросила, хотел ли бы я взять напрокат ее папу. Я ответил, что у меня уже есть папа. «У тебя нет папы», — сказала Мэгги чистую правду, и с тех пор я больше никогда не думал о своем отце, как прежде.

— …ты можешь быть такой вопиющей задницей.

— Ладно… вообще-то я не этого ожидал.

— А чего ты ожидал? Почему ты думал, что это нормально? В какой вселенной можно ходить на встречи с ребятами, у которых настоящие проблемы, притворяться наркоманом и считать, что это честно? Всем врать? Своей семье? Своим друзьям?

— Я запутался. Я пытался разобраться со своей жизнью. Найти смысл.

— Ты отлично поработал.

Я положил голову на плечо подруги. Я знал, что это смягчит Мэгги, а кроме того, мне нужно было ощутить чью-нибудь близость.

— И как ты собираешься это исправлять, Ривер?

— Не знаю. Мне кажется, цветы не улучшат ситуацию.

— Цветы никогда не улучшают ситуацию. Они вообще полная бессмыслица. И кому ты собираешься их дарить? Дафне? Разве только в ней дело? А остальные?

— Ты права. Но как мне быть? Даже не представляю.

Мэгги положила руку мне на голову и легко сжала, давая понять, что в конце концов у нас с ней все образуется. И я надеялся, что со всеми остальными тоже.

— Что тебе нужно, Ривер, так это повзрослеть.

Глава двадцатая

Проще всего было начать с очевидного. Если я хотел повзрослеть, мне надо было получить права. Я больше не мог полагаться на других. Пришло время управлять автомобилем, да и собственной жизнью тоже.

Поскольку скоро мне исполнялось восемнадцать, я мог получить временную лицензию без прохождения курсов. Леонард был настолько рад, что немедленно отвез меня за лицензией, до конца недели освободил вторую половину дня, ежедневно забирал меня из школы на своем грузовике и вез практиковаться. Это ничуть не напоминало фильмы, где отец и сын взметают пыль на грязной дороге или наматывают круги по огромной пустой парковке. Это был Лос-Анджелес. Здесь не было грязных дорог и пустых парковок.

Мы начали с нашего района и каждый день отъезжали все дальше, к концу недели добравшись до Вествуд-Вилладж, где я удачно продемонстрировал параллельную парковку, и мы отправились в магазин за весьма посредственными сэндвичами. Мы сели за столик у окна.

— Я тебе кое-что скажу, но обещай не говорить маме, — сказал Леонард.

— Хорошо, — улыбнулся я.

— Я проверяю твои сообщения.

— И?

Отчим покачал головой.

Я пожал плечами:

— Она никогда не любила сообщения. Это мне в ней нравилось. Она предпочитала разговаривать.

— Она тебе не звонила.

— Леонард, ты пытаешься меня добить, когда и так все плохо?

— Нет. — Леонард открыл банку газировки и вытянул руку. Я чокнулся с ним, ибо такова была наша традиция. — Я лишь хотел сказать, что девушка не пыталась с тобой связаться, чтобы выяснить, не игнорируешь ли ты ее.

Я отодвинул от себя сэндвич:

— Я все испортил.

— Дай ей время.

— Я думал, это судьба.

— Судьба?

— Да. Я думал, нас свела судьба. Я никогда не верил в судьбу. Звезды никогда не выстраивались в мою пользу. А потом я зашел во «Второй шанс» и встретил Дафну. Это ведь судьба?

Леонард уклончиво кивнул.

— А теперь я все испортил. Разрушил судьбу. Наплевал на нее. Или еще хуже — изменил на противоположную. Дафна больше никогда со мной не заговорит.

Отчим прожевал свой кусок.

— Знаешь, что я думаю, Рив?

— Нет.

— Что судьба здесь ни при чем. По-моему, судьба — это полная чушь. Хочешь знать настоящую силу, которая стоит за тем, что происходит в твоей жизни?

— Еще бы.

— Наследственность. То, кто твои родители, кто твои бабушки и дедушки. И ты уже сейчас сопротивляешься этой силе, потому что совершенно не похож на своего отца. Ты глубоко веришь в связь, в настоящую личностную связь. Именно это произошло между тобой и Дафной. Ты обрел связь с человеком, и тебе могло показаться, что в этом участвует потусторонняя сила, судьба, назови, как хочешь, но ты принял на себя все риски, хотя и довольно глупые, открылся ей, и именно это и делает жизнь стоящей. Такие вот связи. Так что не надо обвинять судьбу, пожимать плечами и говорить: «Все было задумано иначе». Препятствия возникают и будут возникать. Тебе надо преодолевать их, потому что если ты все оставишь на откуп судьбе, то передашь контроль выдуманной силе. А ты должен верить в собственную силу.

Несколько минут мы сидели в молчании, пока Леонард доедал свой сэндвич, и я размышлял над тем, что он сказал.

— Спасибо, Леонард. За уроки вождения, да и вообще за все.

— Если ты продолжишь меня благодарить, я не стану просить твою маму вернуть тебе телефон.

Поскольку жизнь не поспевала за технологиями, мама и Леонард, как и все остальные, говорили о «дне, когда придут письма из колледжей», но еще до их прихода я мог зайти на сайты и узнать, приглашен ли я на первый курс.

Этим днем была пятница.

Конечно, я должен был считать до нее дни, но я вел обратный отсчет: прошло 13 дней, целых 312 часов с тех пор, как я разговаривал с Дафной Варгас в последний раз. Именно ей мне хотелось позвонить и сказать, что меня приняли в четыре из пяти колледжей, от которых уже поступила информация.

Мама и Леонард ждали меня в кухне. Праздничные вафли были посыпаны сахарной пудрой. Натали перепроверила написание слова «университет» для открытки, которую планировала нарисовать позже. Все это было здорово, но свое будущее я представлял сейчас в виде четырех разных точек на карте, четырех рейсов на самолете прочь из города, в котором я только учился водить автомобиль.

Пока что у меня не было информации из колледжей Калифорнийского университета. Мама училась в Санта-Барбаре, Леонард — в Беркли. Я подал заявления в оба, а также в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса и Сан-Диего, помимо пяти частных колледжей, откуда уже пришел ответ. Мама и Леонард не отговаривали меня от Калифорнии, но считали, что раз уж обучение оплачивает Тадеус Дин, почему бы не выбрать Восточное побережье или Чикаго?