Эммануэль Арсан - Эммануэль. Мадам как яблоко и мед
Воздух над морем был настолько чист и прозрачен, что даже звезды, казалось, застыли и на время и перестали мерцать, излучая ровное глубокое сияние. От лестницы к морю пологим спуском тянулся сад, где расположился оркестр, но музыканты при ее появлении тут же прекратили играть. Тени в саду обернулись к ней и тоже замерли в восхищении.
Ее наряд состоял из маски, скрывающей черты лица, за исключением рта и подбородка, и золотой пудры, которой было обсыпано все тело. Кроме этого, на Аурелии был лишь золотой пояс вокруг талии. На уровне пупка от пояса отходила цепь и тянулась вниз, прячась глубоко в промежности, которую София любовно освободила от волос с помощью специальной смеси из меда и патоки. При каждом ее шаге цепь проникала в промежность, раздвигая разбухшие губы и подчеркивая их полноту…
Оторвав взгляд от моря, она наконец посмотрела вниз, на толпу, почти не слыша восторженных аплодисментов в свой адрес, которые, как волна, расплескались у ее ног, поскольку удары пульсирующей крови в висках заглушали все шумы вокруг и даже затуманивали взор. В голове помутилось от собственного бесстыдства. Ее нагота послужила причиной охватившего ее вдруг осязаемого и страстного вожделения, которое засело внутри, как и вставленный в ее чресла искусственный фаллос, прикрепленный к золотой цепи. Он раздирал ее нутро и одновременно скреплял печатью, свидетельствуя, что она – собственность Софии, а кольца цепи при каждом шаге покусывали ее плоть, напоминая о поцелуях Аспик…
Покров стыдливости упал к ее ногам, как плащ, который она скинула еще в гардеробе. Прекрасная и недосягаемая, она прошла, не говоря ни слова, среди гостей, столпившихся у лестницы, и они расступились, чтобы дать ей дорогу, а за ее спиной сомкнулись вновь. Анаис Кизирьян вышла ей навстречу. Ее обычный тюрбан был украшен пышными перьями, лицо покрыто белой пудрой, щеки – напомажены, глаза подведены черным карандашом. Худое тело окутано длинным кимоно из бархата гранатового цвета, словно все, что осталось от ее грации, задрапировали в лохмотья, когда-то бывшими шикарным нарядом.
– Мы рады приветствовать вас, Афродита. Присоединяйтесь к нам. Милости просим!
В саду наступали сумерки, и Аурелии нужно было время, чтобы привыкнуть к темноте прежде, чем она смогла приступить к распознаванию тех, кто прятался под масками. Она не могла определить на слух, кто есть кто, так как голоса из-под масок из кожи или папье-маше доносились искаженными. Жестикуляция или манеры гостей из-за складок тяжелой одежды тоже изменились и не говорили ей ни о чем. Каждый из приглашенных был одет или имел атрибуты, соответствующие пантеону богов, почитаемых в Александрии: голову бога Сераписа украшала корзина с фруктами, символизирующая урожай, рядом с ним находилась Ирис-Хатор с коровьими рогами; Гермес в шлеме с крылышками держал в одной руке кадуцей, другую протягивал Деметре, чью голову венчал убор из колосьев пшеницы; на голове Александра Великого пристроились бараньи рога, Дионис красовался в леопардовой шкуре из искусственного меха, Адонис нарядился в плащ цвета анемоны весенней… В мерцающем свете горящих повсюду свечей могло показаться, что кто-то проник в музей античной скульптуры и оживил изваяния богов.
Несмотря на то что вино лилось рекой и кубки не пересыхали, никто не был пьян. Разбившись на группы по двое-трое, гости вели спокойные беседы. Когда Аурелия проходила мимо, разговоры прекращались, и все поворачивались в ее сторону, но она не могла видеть их глаз, скрытых под масками, и потому не догадывалась, о чем они думают. Никто не обращал особого внимания на ее наготу, когда она скользила между гостями, как будто для всех она была невидимкой. Волна вожделения, охватившая ее в самом начале, потихоньку угасла. Все, казалось, замерли в ожидании сигнала, который позволил бы им очнуться наконец от застывших торжественных поз.
Внезапно Аурелии показалось, что сигнал этот все ждут именно от нее, и она решила вернуться в сад, чтобы найти Софию и спросить у нее совета, но покрытый зелеными блестками силуэт подруги растворился на фоне зарослей кустарника.
Потом она увидела его на вершине лестницы. Еще до того, как Аурелия различила знакомые черты, она уже догадалась по импозантной манере двигаться и утонченным манерам, по приглаженным черным волосам, по элегантному смокингу из небеленой чесучи, надетому поверх рубашки без галстука, что это – он!.. Давид!
Он не спеша спускался по лестнице, равнодушным взглядом взирая на происходящее, ничуть не смущаясь от того, что он – единственный без маски. Он прямиком направился к Анаис Кизирьян, которая, заметив его издали, пошла ему навстречу, протягивая руки для поцелуя. Обменявшись с гостем приветствиями, хозяйка дома склонила к его уху свой тюрбан, а пианист рассмеялся, услышав, что она ему нашептала.
Повинуясь невольному порыву, Аурелия быстро укрылась в беседке, увитой плющом. Открытое лицо Давида вновь разбудило в ней стыдливость. Она почувствовала, что под золотой пудрой кожа ее заливается краской смущения от щек до самой груди. Но когда чей-то палец проскользнул под пояс, она вздрогнула от неожиданности, но не обернулась.
– Чего же ты ждешь? – спросил ее низкий мужской голос.
Аурелия услышала, как шуршат листья под ногами, и поняла, что мужчина подошел ближе. Она чувствовала спиной тепло, исходящее от его тела, и ей даже почудилось, что волоски на его груди чуть коснулись ее кожи. Мужчина слегка потянул ее за пояс. Цепь глубже вонзилась в вагину, а олисбос заворочался в ее чреве.
Этот человек, должно быть, был очень высокого роста, потому что когда он заговорил снова, Аурелия услышала его голос высоко над своей головой.
– Ты стесняешься быть обнаженной, но ведь на самом деле нагота – это оружие.
– Кто вы?
– Тот, кого ты ждешь, чтобы начать действовать.
Он опять потянул за пояс и прижался своими бедрами к ягодицам Аурелии. Она почувствовала его длинный и напряженный член. Он продолжал подергивать ее за пояс, и эти движения в такой степени ее возбудили, что она потянулась рукой к промежности, но незнакомец ее остановил.
– Не трогай себя! Иначе слишком скоро наступит развязка.
Его длинный толстый палец проник между ее ягодицами и нащупал основание олисбоса. Незнакомец рассмеялся низким голосом.
– София очень ревнива, как я посмотрю…
– Убери его из меня, – шепотом взмолилась Аурелия, сама того не желая.
– Зачем?
Она потерлась задом о твердый член своего обольстителя, не сводя при этом глаз с Давида, который в этот момент подходил к оркестрантам.
– Я хочу…
– Говори!
– Я хочу, чтобы вы заняли его место. Я хочу, чтобы вы меня ласкали.
Но мужчина не откликнулся на это заманчивое предложение. Он только еще подергал за цепочку, пока Аурелия опять не ощутила, как кровь прилила к промежности и забилась в интимных губах. Ей опять захотелось себя ласкать, и ее ладонь потянулась к клитору, но незнакомец резко схватил ее за руку и вывернул за спину.
– Я же запретил тебе дотрагиваться. Ты хочешь, чтобы я ласкал тебя?
– Да!
– Тогда иди… Я возьму тебя только тогда, когда у тебя на губах будет вкус спермы.
Как только он ее отпустил, Аурелия быстро повернулась, чтобы посмотреть на человека, который посмел с ней говорить в таком тоне, но увидела только мелькнувшую белую мантию с золотой подкладкой, развевающуюся у него за спиной.
Она вышла из своего укрытия в состоянии крайнего сексуального возбуждения и… будучи чрезвычайно сердитой на незнакомца, дерзнувшего говорить с ней неподобающе властным тоном. «Что за садист такой нашелся… Как они все мне осточертели! Тоже мне, устроили тут балаган какой-то и радуются!» Единственный, кто не удосужился принять участие в маскараде, был Давид Мизрахи, и потому он показался ей самым привлекательным и… человечным. Она решила подойти к нему. Если он ее не узнает, она попробует соблазнить его. Если же Давид догадается, кто она, тогда… Аурелия все равно ему отдастся, потому что он ее хочет!
Пианист неторопливо потягивал шампанское, слегка покачиваясь под музыку оркестра. Аурелия неожиданно предстала перед ним, выйдя из тени. В его черных глазах тут же появилась шутливая улыбка.
– Ну, куда же ты запропастилась?
Она не ожидала такой реакции, и первое, что ей пришло в голову – прикрыть рукой свой бритый лобок.
– Оставь!.. Кроме насморка, ты ничем не рискуешь.
Аурелия даже расстроилась и от обиды топнула ножкой:
– Так вот, значит, как ты ко мне относишься!
Давид взял ее за руку и ласково поцеловал кончики пальцев:
– У твоих интимных губ очень милая улыбка. Но я бы предпочел видеть ее на твоем лице.
Она вырвала свою руку, словно он ее укусил.
– Ты издеваешься надо мной!
– Нет, я говорю искренне. Если бы ты была умнее, ты бы приняла это за комплимент.
