Араминта Холл - Всё или ничего
Он скатился с нее и произнес:
– Господи, девочка, думаю, мы сдвинулись с места. Не ошибусь, если скажу, что ты начала получать удовольствие.
И внезапно она ярко увидела свое будущее, поняла, что никогда не освободится от него, если он не умрет или она не скроется так далеко, что он не сможет ее найти. Потому что если сейчас она не в состоянии все ему втолковать, то наступит ли такой момент вообще когда-нибудь? Возможно, она сумеет сократить число его визитов до двух в год, но тот факт, что он постоянно присутствует и лыбится через ее плечо, подобно монстру из сказки братьев Гримм, мешал ей строить свою собственную жизнь. У нее ушло полтора года на планирование и подготовку, маленькие кражи денег из сумки матери, чтобы было на что уехать, но, после того как ей исполнилось шестнадцать лет, она сбежала из дома и никогда туда не возвращалась.
Ее родители не знали, жива она или умерла, и иногда ей хотелось позвонить им и все рассказать. Но что – все? Где это началось, кончится ли оно когда-нибудь? Наверное, она так никогда им ничего и не расскажет, даже если увидит их снова, потому что все потерялось где-то в туннелях времени. В любом случае, она не смогла бы их простить. У них было самое драгоценное в этой жизни – ребенок, и они позволили своему неврозу, плохому характеру и глупости помешать обеспечить этому ребенку безопасность.
Рут во многом напоминала Агате ее мать. Обе не были плохими женщинами и любили своих детей, но они, похоже, не могли понять, что этого недостаточно. Агата решила, что с Бетти все будет в порядке. Та напоминала ей Луизу, хорошенькую, упрямую и самодостаточную. Если ей будет что-то нужно, она криком заставит Рут постараться ее ублажить. Но Хэл. Малыш Хэл. Он ни за что не станет орать, и Агату передергивало, когда она представляла, что с ним может случиться.
Хэл молчал, и его никто не кормил. Можно себе такое представить? Если кто-нибудь узнает и спросит, почему она так поступила, это будет первым, что она скажет. Они только пихали бутылочки ему в рот, потому что он не просил еды, и это был самый легкий выход. Да, скажет она, это ужасно. Не знаю, что бы с ним случилось, если бы не появилась я.
Хэл теперь ел яйца, сыр, торт и эти органические продукты, которые так обожали мамаши, выгуливавшие детей в парке, а также все остальное, что Агата перед ним ставила. По сути, он уже ел почти как нормальный трехлетний ребенок. Вечером стало сложно уловить момент, когда никто не смотрит, и тайком накормить его. Пока что Агата уговаривала его, будто они скрывают то, что он ест, до дня рождения, где это будет большим сюрпризом, но теперь, когда до события осталось всего сорок восемь часов, она начала по-настоящему нервничать. Хэл стал слишком ей принадлежать, чтобы с кем-то им делиться. Он вполне может что-нибудь съесть при ком-нибудь из родителей, они узнают его секрет, и он снова станет принадлежать им. От этой мысли у нее все внутри сжималось.
Когда Рут пришла на работу в четверг утром, все, кроме Сэлли, сгрудились вокруг письменного стола Бев, редактора отдела моды. Все плакали, некоторые более открыто, чем другие.
– Что случилось? – спросила Рут. Ее воображение уже унесло ее в куда более темные места, чем, возможно, требовалось.
Ответила Кирсти:
– Пол Роджерс умер этой ночью.
– Пол Роджерс, фотограф?
– Да, погиб в автокатастрофе.
– Ох, господи, Бев, мне так жаль.
Бев ее не услышала, и Рут решила, что у той хватает плеч, на которых можно поплакать, и вошла в офис Сэлли. Сэлли печатала на компьютере.
– Черт, я только что узнала про Пола.
– Я знаю, ужасно, правда? Но если честно, только Бев хорошо его знала. Если бы это не было неполиткорректно, я бы посоветовала им всем взяться за работу.
У Рут немного кружилась голова.
– У него дети были?
– Да, двое. – Та перестала печатать и подняла голову. – Прости, понимаю, я бессердечная сука, но я не выношу, когда из любого умершего немедленно делают святого. Я никогда не видела Пола трезвым. Удивительно, что он не въехал в дерево много лет назад.
Земля пошатнулась под ногами Рут, как будто открылась черная дыра.
– Лучше я примусь за работу, – сказала она, направляясь к своему столу.
Рут встречалась с Полом Роджерсом от силы раза три, но он часто забегал в офис, шатался вокруг, называя всех ласточками, на шее камера, в руке катушки пленки, футболки с идиотскими надписями на груди. Да, он немного смахивал на придурка, причем слегка под кайфом, но он всегда казался Рут таким живым. Невозможно было поверить, что такой заметный человек просто исчез: секунда – он здесь, еще секунда – и уже его нет. Она представила себе его тело на столе в морге, белое и безжизненное, из которого испарилось все, что делало это тело Полом. Одна из подруг Рут присутствовала при смерти своего отца и потом рассказывала ей, что после этого она поверила в душу. Это совсем не походит на внезапно заснувшего человека, сказала она тогда, он сделал последний вздох и приподнялся, как будто что-то тянуло его вверх, и только потом упал на кровать и ушел в себя, весь сжавшись. Она была уверена, что что-то ушло, покинуло его тело.
Смерть, думала Рут, сидя за своим столом, великий уравнитель. Неважно, насколько успешным, умным, красивым или популярным ты был, все мы в конце только плоть и кости. И если ты это понял, то какой смысл пыжиться и чего-то добиваться? Это заставило Рут почувствовать себя пустой, как будто кто-то медленно сдувал шарик в ее желудке, и она не ощущала никакого вкуса, кроме затхлого воздуха. Мысли метались в голове, подобно детям, играющим в прятки. Прекратите, хотелось ей крикнуть, помедлите, чтобы я могла ухватить вас и узнать, что все это значит.
Единственное, в чем можно быть уверенным в смерти, – это то, в чем никто не может быть уверенным в жизни. Стоит тебе умереть, как люди осознают, насколько сильно тебя любили. Может быть, в момент смерти ты поймешь, кого любила ты. Рут подумала, что зря теряет время, и ей пришлось уцепиться за край стола, чтобы не упасть со стула на пол. Что происходит, почему ей кажется, что она падает?
Она попыталась взять себя в руки, но тут ей в голову пришел ее возраст. Через полтора года ей будет сорок. Она теперь ближе к пятидесяти, чем к двадцати, скорее всего, уже прожила почти половину своей жизни, если ей повезет. Она может перевалить за восемьдесят, но из опыта наблюдений за своими бабушками она знала, что эти годы не содержат ничего, кроме непрерывных огорчений, боли, путаницы, злости и маленьких бессмысленных задач.
В течение долгих лет, которые почти каждому дано прожить, должно найтись место всему и всем. Но выходило иначе. Рут не могла перестать думать о Бетти и Хэле. Она представляла их дома, видела их так ясно, как будто находилась рядом, слышала болтовню, чувствовала маленькие ручки в своих руках. Она тосковала по ним так сильно, как будто не видела их целый год, ее одолевала разрушительная пустота, и она никак не могла избавиться от дурного привкуса этой пустоты во рту.
Кирсти, шмыгая носом, вернулась за свой стол:
– Поверить не могу, а ты?
– Знаю, это ужасно.
– И у него такая славная жена, а девочки еще совсем маленькие. – Она снова шмыгнула носом, затем протянула Рут стопку бумаг: – Гранки пришли. Сэлли хочет, чтобы мы их подписали до конца дня.
Рут попыталась вернуться к макету журнала, над которым работала. Она небрежно пролистала страницы. Даже в черно-белом варианте можно было сразу заметить, сколько вранья в фотографиях. Сегодня это ее особенно угнетало. Она даже задумалась, не продают ли они порнографию. Потому что в чем тогда смысл этих блестящих, раздутых и невероятно фальшивых изображений? Разумеется, их цель – возбудить бесконтрольное желание в читателе, сделать его беспомощным, заставить пускать слюни, смотреть на то, что его окружает, с ненавистью, внушить ему стремление выбраться и заиметь вещи, которые он не может себе позволить. И снова купить журнал в следующем месяце.
Ее внимание остановила фотография Марго и ее детей. Статья удостоилась увлекательного названия «Хорошая жизнь». Внизу, под их ногами, тошнотворная строчка: Если вы когда-нибудь подумывали о том, чтобы бросить все, прочитайте это внимательно и с осторожностью, потому что вы можете вдруг бросить работу, выставить дом на продажу и заняться органическим сельским хозяйством. Она ненавидела покровительственный тон статей в журнале. Вокруг столько дерьма, сказала Сэлли им всем на редакционном совещании несколько месяцев назад, что теперь наша официальная задача всех подбадривать.
Марго Лэндсфорд – женщина, у которой есть план, вот только это такой план, который большинство из нас не рискнули бы осуществить. Но Марго не такая, как вы или я. У нее есть мужество и убеждения, а также сила воли, чтобы этих убеждений придерживаться. Рут захотелось выделить слова «сила воли» и заменить их словом «деньги». Марго занималась инвестициями, зарабатывая шестизначную сумму ежегодно, а дома ее ждали двое маленьких детей. И вот тогда они с мужем решили все это сменить на пасторальную идиллию деревенского Суррея. Джейн, редактор, вычеркнула «пасторальную идиллию», заменив «радостным производством мыла» и пометив в скобках: «Не стоит смущать читателя слишком длинными словами». Красная ручка дергалась в руке Рут, но она сдержалась, потому что не знала, в чем заключается настоящая история или какие нужно употребить слова, чтобы передать ее. «Мы по ехали отдыхать в Грецию, – сказала Марго, наливая ромашковый чай в своей великолепной старинной кухне, – и однажды вечером я взглянула на Чарли и спросила, какого черта мы делаем. Мы никогда не видим детей, у нас дом, в котором мы почти не бываем, и мы должны выбирать время, чтобы поговорить. Давай просто остановимся. И он посмотрел на меня и сказал: да, это замечательная мысль. С той поры мы назад не оглядывались».
