Нина Харрингтон - Весна любви
Терракотовые стены были сплошь увешаны картинами. В надежде продать некоторые из них она нашла старые квитанции отца и позвонила его бывшим клиентам. Кое-что действительно продала, но в основном все сложилось по-другому.
Едва завидев портрет Скотта, посетители начинали охать, ахать и упрашивать Тони изобразить еще кого-нибудь, скажем их самих, сына, внука и далее в том же духе. Таким образом, в течение трех недель Тони получила целую кучу интересных предложений.
Она никогда бы не подумала, что такое возможно! Скотт Элстром продолжал ей помогать и после того, как они расстались. Но была и другая сторона, вне зависимости от того, как сильно она устала за день, Тони без сна ворочалась в постели, думая о Скотте. О том, что могло бы произойти, и о том, что она навсегда потеряла.
Ну ладно бы еще, когда его портрет висел на самом видном месте, и каждый раз, проходя мимо, Тони мысленно возвращалась в главный офис Элстромов. Это вполне объяснимо, ничего не поделаешь. Но вчера Фрейя отвезла его владельцу. Почему же образ Скотта стоит перед глазами даже сейчас, когда Тони с ног до ушей перемазана белой краской и пытается привести стены в божеский вид?
Спустившись со стремянки, чтобы взглянуть, не осталось ли где незакрашенных пятен, Тони неожиданно почувствовала, как из кухни потянуло холодным ветром. А ведь она была уверена, что плотно закрыла дверь!
Вытерев руки, она вошла в кухню, чувствуя, что там кто-то есть. Так и оказалось.
Скотт собственной персоной.
Настоящий, живой Скотт стоял прямо напротив Тони, высокий, статный и до того красивый, что она с большим трудом подавила в себе желание броситься ему на шею и утонуть в голубых глазах. От него исходила мужественная сила и уверенность в себе. Это было видно по всему: по осанке, высоко поднятой голове, магнетической улыбке и взгляду, в котором Тони прочитала признание в любви. Да, он смотрел на нее так, будто она самая прекрасная, самая любимая и желанная женщина в мире. Вне всякого сомнения, Скотт ни капли в этом не сомневался.
Он стоял так близко, что при желании она могла бы дотронуться до его кожи. Она чувствовала его горячее дыхание на своей коже. Он смотрел ей прямо в глаза. Радио, которое Тони всегда включала на полную громкость, занимаясь тяжелой или неприятной работой, теперь, казалось, стихло, и звук шел откуда-то издалека. Померкли все краски, угасли все чувства, кроме одного, того самого, заполнившего собой весь мир.
Тони не двигалась. Не могла двигаться, да и не хотела.
Неловкое молчание тяготило обоих. Нужно было как-то нарушить тишину, повисшую в воздухе и действующую на нервы, сказать что-то, все равно что. И она решилась.
– Что ты здесь делаешь, Скотт? Тебе что-нибудь от меня нужно?
Эти слова тут же показались ей слишком резкими, грубыми, собственно, тон был выбран неверно, поэтому, чтобы смягчить сказанное, она поспешно добавила:
– Просто я думала, ты путешествуешь.
Скотт выпрямил спину и поднял подбородок еще выше.
– Что я здесь делаю? Ну, думаю, ответ очевиден. Я пришел поблагодарить тебя за портрет.
Проделки Фрейи?
– Как, на твой взгляд, уловила я сходство? – спросила Тони как можно спокойнее.
– Сходство потрясающее. Это я. Ты передала не только внешнее сходство, но и внутренний мир. Не знаю, как тебе это удалось, но ты справилась просто потрясающе. Молодчина.
– Это у меня в крови. Но я рада, что тебе понравилось. Для меня это важно.
Скотт кивнул и вдруг улыбнулся той самой озорной улыбкой, которая придавала ему сходство с бесшабашным мальчишкой лет двенадцати. И конечно, бедное сердце Тони растаяло. Она улыбнулась в ответ, бессильная перед неповторимым очарованием человека, которого так любила, который сейчас стоял перед ней, невероятно близкий и вместе с тем немыслимо далекий.
– Чем ты занималась все это время? Объездила весь мир с камерой наперевес?
– Вообще-то я занимаюсь собственным проектом, – с важностью заявила она, указав на недокрашенные стены и белоснежный потолок. – Так что думаю немного посидеть на одном месте. Ненадолго покину свою компанию и стану писать портреты на дому, посмотрю, к чему это приведет.
Предложений много, так что я питаю радужные надежды.
Скотт окинул комнату беглым взглядом, затем посмотрел Тони в глаза.
– Ты создаешь потрясающие картины. Уверен, ты добьешься успеха.
Он легонько коснулся ее щеки, провел пальцем ниже к шее.
– Мой портрет просто чудо. У тебя есть повод гордиться собой, Тони. Я нисколько не сомневаюсь в твоей гениальности. Ты создана, чтобы творить чудеса, любимая.
Любимая?
– Скотт, я такая дура, – прошептала она, уткнувшись ему в плечо.
Вместо ответа, он ласково погладил ее по голове. Эти легкие прикосновения были такими нежными, что Тони чуть не расплакалась от счастья.
– Я должна была написать этот портрет, Скотт. И дело не в деньгах, хотя я сильно в них нуждалась. Дело совсем в другом.
Она по-прежнему прижималась Скотту, уткнувшись лицом в теплый флис его куртки, так что слова будто тонули в мягкой ткани. Он прижал ее к себе, она будто растворилась в его объятиях.
– А я тебе говорил, пиши картины. Наконец-то ты поняла, что я прав. Вот повезло-то!
– Ну, ты тоже во многом ошибался. Думал, я не понимаю, каково тебе чувствовать, что ты предал семью. Но это не так. Все я отлично понимаю.
Слова и чувства кружились в ее голове лихорадочным вихрем, и он унес бы ее бесконечно далеко, если бы Скотт не держал ее в объятиях. Но могла бы она объяснить все происходящее, не открыв ему свой маленький секрет, который больше никому не собиралась открывать?
Тони закрыла глаза и прислушалась к сердцу Скотта. Оно билось ровно и часто. И это сердце принадлежало ей. Это она точно знала. Поэтому Тони решилась. Разжать объятия оказалось труднее, чем она ожидала, кроме того, ей совсем не хотелось этого делать, да и сильные руки Скотта держали ее слишком уж крепко. Тем не менее она высвободилась и сказала:
– Сейчас я тебе покажу кое-что.
Взяв Скотта за руку, она потащила его в спальню и усадила на широкую кровать.
– Что же это? Новый комплект нижнего белья? Ну, тогда скажу Фрейе, чтобы не ждала меня к ужину.
– Сиди ты! – шикнула Тони. – Никакое это не белье. Кое-что интереснее.
Наклонившись, она с трудом достала из-под дивана старый кожаный чемодан. Набрав больше воздуха в грудь, девушка разжала железные заклепки, и из-под крышки тут же запахло ветхостью. Тони, внезапно почувствовав усталость, уселась на пол, прислонившись спиной к кровати и вытянув ноги. Дрожащими руками вынула из чемодана что-то и несколько минут сидела неподвижно. С портрета ей радостно улыбалась девятилетняя Эми, очаровательная, как летний день. Это был последний портрет, написанный Тони и подписанный ее именем.
Она улыбнулась и внезапно стала очень похожа на веснушчатую девочку со вздернутым носом и без нескольких зубов, смотревшую на нее с портрета.
Когда Тони наконец подобрала нужные слова, она обращалась скорее к картине, чем к Скотту, но знала, что и он тоже слушает.
– Когда я писала эту картину, каждый взмах кисти доставлял мне небывалое удовольствие. Тогда мы всей семьей проводили каникулы в Корнуэлле. Мне было семнадцать, и в тот день мы все отправились на пляж. Вообще-то такое событие было редкостью, отец терпеть не мог солнце. Он предпочел бы сидеть в гостинице и работать над очередным заказом, но отчего-то нервничал, работа продвигалась медленно, и мама предложила ему развеяться. – Тони улыбнулась. – День выдался что надо, на небе ни облачка, не досаждала ни изнуряющая жара, ни противный ветер, в общем, замечательный день. Голубое небо, золотой пляж, смех и веселье. Ну и, конечно, я не могла не сделать пару снимков на память. Просто фото счастливой семьи. Я не собиралась использовать их как скетчи или еще как-нибудь. Но когда я включила камеру и направила на Эми, позвала сестру, и та обернулась. Знаешь, меня словно молнией пронзило. Я почувствовала, что фотография получилась потрясающая. Не просто хорошая, а потрясающая. И это чувство было сильнее меня, я чуть не расплакалась.
– Интересно, почему же? Разве ты не обрадовалась этому?
– Еще как обрадовалась! Но в то же время мне стало грустно. Всю жизнь я знала только одно, готовилась только к одному – к карьере художницы, как мама и папа. Но в этот момент, глядя на мир через объектив, я поняла, вся моя жизнь прошла зря. Я больше не хочу рисовать. Какого бы уровня ни достигла, мои картины не сравнятся с фотографиями. И к тому же живопись не доставляла мне такого удовольствия. Я могла рисовать целыми днями – не то чтобы я хвастаюсь, но так и было, – и при этом не испытывать ничего подобного. Эта фотография изменила все. – Она посмотрела на Скотта, и слезы заструились по ее щекам. – Раньше я была Антонией Балдони, дочерью знаменитых Альдо и Эмилии Балдони, талантливых художников, дело которых я должна была продолжить. А тут внезапно я осознала себя личностью. Совсем другой. Я нашла свое призвание. Совсем как ты нашел свое. Я визжала и прыгала от восторга, так что родители забеспокоились, уж не случилось ли со мной чего-нибудь страшного. Но случилось совсем другое. Я открыла в себе талант и была уверена, что родители разделят мою радость.
