Антуан Франсуа Прево - История Манон Леско и кавалера де Грие
Я тотчас вообразил, что то была Манон. Я подошел. Я увидел хорошенькое личико, но только не ее; то была незнакомка, которая спросила меня сперва, имеет ли она честь говорить с г. кавалером де-Грие.
Я отвечал, что это мое имя.
У меня есть письмо к вам, – сказала она; – из него вы узнаете, зачем я явилась, и каким образом мне удалось узнать ваше имя.
Я попросил ее обождать, пока я прочту письмо в ближайшем кабачке. Она пожелала идти со мной и посоветовала мне взять отдельную комнату.
От кого это письмо? – спросил я ее, взойдя наверх; она подала мне письмо.
Я узнал руку Манон. Вот приблизительно, что в нем стояло: «Ж. М. принял ее вежливо и великолепно свыше всякого представления. Он осыпал ее подарками. Он заставил ее понять, как живут королевы. Она, тем не менее, уверяла, меня, что не забудет меня среди этого нового великолепия, но что ей не удалось уговорить Ж. М. ехать сегодня с нею в театр, а потому она отлагает до другого дня удовольствие меня видеть, и что ради того, чтоб утешить меня в огорчении, которое, как она предвидит, причинит мне это известие она нашла средство достать для меня одну из самых хорошеньких в Париже девушек, которая и передаст мне ее письмо. Подписано: ваша верная любовница Манен Леско».
В этом письме было для меня нечто столь жестокое и оскорбительное, что, колеблясь некоторое время между гневом и печалью, я сделал попытку забыть на век мою неблагодарную и коварную любовницу. Я взглянул на стоявшую передо мною девушку. Она была необыкновенно хорошенькая, и я желал, чтоб, она была до того хороша, что и я смог бы стать коварным изменником; но я не видел в ней ни тонкого и томного взгляда, ни божественной осанки, ни цвета лица, созданного самой любовью, ни того неистощимого изобилия чар, чем, природа так щедро одарила Манон.
– Нет, нет, сказал я, перестав рассматривать ее, – та неблагодарная, что послала вас сюда, прекрасно знает, что заставила вас сделать бесполезную попытку. Вернитесь к ней, и скажите ей от моего имени, что пусть она пользуется плодами своего преступления, и если может, то без, угрызения совести; я ее покидаю безвозвратно и в то же время отказываюсь от женщин вообще; они не сумеют быть такими любезными, как она, но без сомнения окажутся такими же подлыми обманщицами.
Затем, я хотел сойти вниз и уйти совсем, не изъявляя более никаких притязаний на Манон; смертельная ревность, разрывавшая мне сердце, таилась под видом угрюмого и мрачного спокойствия, и я считал свое выздоровление тем возможнее, что не чувствовал тех жестоких волнений, которые обуревали меня при подобных обстоятельствах. Ах! Любовь так же обманывала меня, как и Ж. М., и Манон.
Девушка, принесшая мне письмо, видя, что я хочу сойти вниз, спросила меня, что я прикажу ей ответить г. де-Ж. М. и той даме, которая была с ним.
При этом вопросе я вернулся в комнату; и в силу перемены, невероятной для тех, кто не испытывал сильных страстен, я от спокойствия, в котором, по моему мнению, находился, вдруг перешила, к ужасному взрыву ярости.
Ступай, – сказал я ей, – расскажи изменнику Ж. М. и его коварной любовнице о том отчаянии, в которое повергло меня твое проклятое письмо; но скажи также, что им не придется долго смеяться, что я заколю их обоих своей собственной рукой.
Я бросился на стул; моя шляпа упала, в одну сторону, а трость в другую. Ручьи горьких слез полились у меня из глаз. Приступ только что испытанной ярости перешел в глубокую скорбь; я лишь плакал, испуская стоны и вздохи.
Подойди ко мне, подойди, дитя мое, – вскричал я, обращаясь к молодой девушке, – ведь тебя прислали утешать меня. Скажи же мне, знаешь ли ты утешение против ярости и отчаяния, против желания наложить на себя руки, убив сперва двух изменников, недостойных жизни? Да, подойди, – продолжал я, увидев, что она сделала по направлению ко мне несколько робких, и неверных шагов. – Приди, осуши мои слезы; приди, возврати мир в мое сердце; приди и скажи мне, что любишь меня, приучи меня к тому, что не одна моя неверная может, любить меня. Ты красива; я, быть может, в свою очередь сумею полюбить тебя.
Эта бедная девочка, которой едва ли минуло шестнадцать или семнадцать лет и которая, по-видимому, была совестливее ей подобных, была до чрезвычайности поражена этой странной сценой. Она, тем не менее, подошла, чтоб приласкать меня; но я тотчас же отстранил ее, оттолкнув руками.
Чего тебе надобно? – сказал я. – А! и ты женщина, и ты принадлежишь к тому полу, который я ненавижу, который для меня не переносен. Твое кроткое лицо грозить мне новой изменой. Уйди, оставь меня одного.
Она присела мне, не смея сказать ни слова, и повернулась, чтоб уйти. Я крикнул, чтоб она осталась.
Скажи же, по крайней мере, – вновь заговорил я, – зачем, как, с какой целью послали тебя сюда? Как ты узнала мое имя и место, где ты можешь найти меня?
Она сказала, что уже данным давно знает г. Ж. М.; что он прислал, за нею в пять часов, что она пошла за лакеем, который пришел за ней, и очутилась в большом доме, где увидела Ж. М.; он играл в пикет с красивой дамой; оба они поручили ей передать мне письмо, которое она и принесла, причем сказали ей, что она найдет меня в карете, в конце улицы Святого Андрея.
– Воротись к г. де-Ж. М., – сказал я ей. – У него есть все, чтоб его любили хорошенькие. Он может дарить меблированные дома и экипажи. Я же могу предложить только любовь и верность, и женщины презирают мою бедность и забавляются, как игрушкой, моей простотой.
Я наговорил еще много и печальных, и жестоких слов, смотря потому, какие из волновавших меня страстей, поочередно, то уступали, то брали верх. Эти порывы, измучив меня, наконец, ослабели на столько, что стало возможно размышление.
Я стал сравнивать последнее несчастие с теми, которые испытал уже в этом роде, и нашел, что от него нечего приходить в большее отчаяние, чем от прежних. Я знал Манон; к чему ж мне было так огорчаться несчастием, которое я должен был предвидеть? Не лучше ли отыскать средство как помочь беде? Время еще не ушло. Я, по крайней мере, должен не жалеть никаких стараний, если не желаю упрекать себя в том, что собственным нерадением поспособствовал своим страданиям. Тогда я стал разбирать все средства, какие только могли мне подать надежду.
Попытаться вырвать ее силой из рук, Ж. М. значило взяться за отчаянное дело, способное только погубить меня и не имевшее никакой возможности на успех. Но мне казалось, что если мне удастся хотя недолго поговорить с нею, то я несомненно приобрету некоторую власть над ее сердцем: я знал так хорошо все его чувствительные места! Я был так уверен, что любим ею!
Я решил употребить всю свою изобретательность на то, чтоб повидаться с нею. Рассмотрев, одно за другим множество средств к тому, я остановился, наконец, на следующем: г. де-Т. оказывал мне услуги с такой любовью, что я ни мало не сомневался в искренности и преданности. Я положил тотчас же отправиться к нему и попросить, чтоб он вызвал из дома Ж. М., под предлогом какого-нибудь важного дела. Мне требовалось не более получаса, чтоб переговорить с Манон. Я имел намерение проникнуть для этого к ней в комнату и полагал, что в отсутствие Ж. М. мне будет легко устроить это.
Это решение меня успокоило. Я сел в фиакр и приказал ехать скорее к г. де-Т. На мое счастье, я его застал дома; дорогой, я весьма беспокоился на этот счет. Довольно было слова, чтоб он понял, мои мучения и какой услуги я у него прошу.
Он до того удивился, узнав, что Ж. М. удалось соблазнить Манон, что, не зная, какое участие я сам принимал в своей беде, он великодушно предложил мне собрать всех своих друзей, чтоб предложить их руки и шпаги на освобождение моей любовницы.
Я дал, ему понять, что такое шумное дело может иметь гибельные последствия и для Манон и для меня.
– Побережем свою кровь на случай крайности, – сказал я ему. – Я придумал более тихий способ и надеюсь, что он будет не менее успешен.
Он обещал сделать без исключения все, чего только я потребую от него; я сказал ему, что прежде всего требуется, чтоб он известил Ж. М., что ему необходимо поговорить с ним, и задержал бы его на час или два; он тотчас отправился со мною чтоб сделать по-моему.
Мы стали раздумывать, каким предлогом удобнее воспользоваться, чтоб задержать его так долго. Я ему посоветовал сперва просто написать ему записку, из какого-нибудь кабачка, и просить его прийти не медля по весьма важному, нетерпящему отлагательства делу.
– Я подсторожу, как он выйдет, и без труда проникну в дом, где меня никто не знает, кроме Манон и Марселя, который у меня в услужении. Вы будете в это время с Ж. М. и скажете ему, что то важные дело, по которому вы желали ею видеть, нужда в деньгах; что вы проиграли все свои деньги и продолжали столь же несчастливо играть на слово. Потребуется время на то, чтоб ему отправиться вместе с вами в его сундук, а я, между тем, успею выполнить что мне надо.
Г. де-Т. пунктуально выполнил все, как было условлено. Я его оставил в кабачке, где он тотчас же написал письмо. Я встал в нескольких шагах от, дома Манон; я видела, как пришел посыльные, и как вскоре Ж. М. отправился пешком в сопровождении лакея. Дав ему время повернуть в другую улицу, я направился к двери моей изменницы; не взирая на весь мой гнев, я поступался с почтением, какое питаешь к храму. По счастью мне отворил Марсель. Я дал ему знак молчать; хотя мне было нечего бояться других слуг, я потихоньку спросил: может ли он провести меня незаметно в ту комнату, где Манон.
