Скажи нам правду - Рейнхардт Дана

Люк вздохнул:

— Вроде того. Это как мой отец, который любит рассказывать одну и ту же историю по сто раз. С историей все нормально, но слушать ее уже невозможно.

— Понятно.

Эверетт учил нас делать одну вещь, если мы задевали чьи-то чувства, но я не собирался пристально смотреть на Люка и говорить: «Я тебя уважаю», потому что Люк наверняка решит, что меня хватил удар, и вызовет «скорую помощь».

Однако я похлопал его по плечу, чтобы он посмотрел мне в глаза, и сказал то, что хотел:

— Извини, что не был хорошим другом.

Люк прищурился:

— Ты ведь не собираешься отдавать мне короткие шорты?

Я засмеялся:

— Нет. Ты в этих шортах — первый в списке того, что я больше никогда не хочу видеть.

В среду после испанского я подошел к Пенни в столовой. Она говорила, что хочет, чтобы мы остались друзьями, и я поймал ее на слове.

— Привет, Пен!

— Привет, Ривер!

Эти слова прозвучали иначе, чем когда она встретила меня на крыльце с собакой или в кухне с Натали. Тогда она сказала «привет» с интонацией «Какого черта ты делаешь в моем доме?». А сейчас так, словно была рада меня видеть.

— Я не сделал домашнюю работу, — усмехнулся я.

— Почему? — Пенни очень удивилась.

Я подумал, не рассказать ли ей о том, как вчера вечером мне позвонила Дафна, после того как уложила в постель всех своих братьев и сестер, и мы разговаривали до часа ночи.

Я хотел сказать об этом Пенни не для того, чтобы заставить ревновать, а потому, что не мог сосредоточиться ни на математике, ни на испанском, ни на чем другом: Дафна захватила все мои мысли.

— У меня не было времени.

Пенни придвинулась ближе.

— Никому не говори, — прошептала она, — но я попросила Хуану сделать за меня домашнюю работу.

Я подумал, что Хуане вряд ли это понравилось, но она выполнила задание без возражений. Возможно, после того, как приготовила семье Пенни легкий ужин.

Пенни взяла меня за руку:

— И…

Это «и» означало, что она слышала, будто отношения между мной и девушкой, которую я привел на дискотеку, были не только дружескими. Откуда она это знала? Я никому не говорил, что поцеловал Дафну. Это был самый лучший секрет из многих не столь приятных.

— Что — «и»?

— Ну же, Ривер.

Я продолжал играть в молчанку, понимая, однако, что, если Пенни чего-то хочет, она не успокоится до тех пор, пока не получит свое. Особенно если она хочет это от меня.

— Так ты имеешь в виду ту девушку?

— Может быть.

— Да, есть одна девушка. Она мне нравится. И может быть, я ей тоже нравлюсь… Мир — таинственное и непредсказуемое место.

— И она теперь твоя подружка?

— Не все так просто.

— Чего же тут сложного?

Я пожал плечами. Как мне объяснить, что узнавать Дафну очень интересно и совершенно не похоже на то, как я узнавал Пенни? Даже если бы я действительно знал Пенни.

— Что ж, я за тебя рада. — В голосе Пенни не чувствовалось никакой радости.

— А как Эван? — не выдержал я.

— Ну… не знаю… — Пенни распустила узел волос, встряхнула их и начала заплетать снова. — Я не уверена, хочу ли сейчас каких-то отношений. Скоро придут письма из колледжей, мне надо будет решать, куда пойти учиться, думать о будущем, и в такой момент немного странно начинать отношения. Знакомиться и прочее… Это же такой труд, тебе не кажется?

Нет, мне так не казалось. Напротив, это было совершенно не похоже на труд.

— Может быть, — неопределенно сказал я.

— Учебный год подходит к концу, Ривер. — На лице Пенни было выражение, которое обычно появлялось перед тем, как она начинала учить меня жить. — Не время начинать что-то новое.

Глава пятнадцатая

Из желтой листовки Эверетта, страница один, пункт два:

Я был согласен с этим правилом, однако неделю за неделей осознанно его нарушал.

А теперь Дафна, которая никем не притворялась и уважала Эверетта с его принципами, пыталась совладать с неприятным фактом нарушения пункта четыре, страница два:

— Честность очень важна, — сказала она мне между поцелуями. — Но не думаю, что всем надо знать всё.

— Мне тоже важно быть честным, — услышал я собственные слова.

— Знаю, Ривер. В том числе поэтому ты мне и нравишься. Поэтому я думаю, что мы можем быть вместе.

— А я-то думал, это из-за моего остроумия и потрясающего обаяния.

Я не мог дождаться субботы. Мне не хотелось делить Дафну с компанией зависимых от чего-то подростков. Поэтому в пятницу я предложил девушке сходить в кино. Мы просидели первые двадцать минут, ушли за попкорном и больше не вернулись. Я не хотел смотреть фильм, я хотел смотреть на Дафну. Мы сели в пустом вестибюле.

— И еще из-за того, что ты понимаешь мои проблемы, а я — твои. Мы как сломаный приемник.

— Сломаный приемник, — засмеялся я. — Звучит неплохо.

— А Кристофер и Мейсон? — Дафна взяла попкорн, подбросила его в воздух и поймала ртом. — Может, надо им все сказать?

— Кристофер тебя чересчур уж опекает, и мы оба знаем, какой у Мейсона длинный язык.

— Это грубо.

— Что?

— Смеяться над человеком с расстройством пищевого поведения.

— Я над ним не смеялся. Я говорил в буквальном смысле, что у Мейсона длинный язык.

— Нет, Ривер, ты говорил не в буквальном смысле, что у него длинный язык, словно он хамелеон какой-нибудь. Ты говорил в переносном смысле, но, поскольку у нас существует презумпция невиновности, предположим, что ты имел в виду его любовь к сплетням, а не любовь к еде.

«Боже, — подумал я. — Я ведь и правда могу в нее влюбиться».

Следующим вечером мы встретились у входа. Я пришел первым и стоял вместе со всеми, когда приехала Дафна, поздоровавшись, как обычно, будто среди нас не было человека, считавшего минуты до того, как появится возможность снова ее поцеловать.

Мы сели рядом на дальней стороне круга. Всю встречу я опасался, что нас вычислят или я совершу какую-нибудь глупую ошибку, забыв, что стал первоклассным лжецом.

Настала очередь Дафны рассказывать о себе.

— Это была… интересная неделя. — Она улыбнулась Кристоферу, сидевшему напротив, словно причиной этого был он. — Дела… они не казались тяжелыми. Как будто мне было все равно. И я думаю, это потому, что впервые за очень долгое время я делала что-то для себя. Только для себя. Да, я хожу сюда, и это место действительно для меня, но сейчас я имею в виду то, что приносит радость и счастье. Может, поэтому я воровала в магазине… не знаю… может, мне просто хотелось чего-то хорошего для себя. Может, поэтому я краду то, что мне даже не нужно. Потому что хочу что-то для себя. Это не оправдание — я просто пытаюсь во всем разобраться. Это же часть процесса, верно?

Все согласно закивали.

— Я знаю, что мы приходим сюда, чтобы делиться друг с другом, но мне бы хотелось оставить это для себя… как что-то личное.

— Хорошо, Дафна, — улыбнулся Эверетт. — Не каждую деталь нашей жизни мы должны здесь обсуждать. Если, конечно, то, что ты утаиваешь, не питает твою зависимость.

Подошла моя очередь рассказывать, но последняя фраза Эверетта стала для меня словно ледяной душ: «Если, конечно, то, что ты утаиваешь, не питает твою зависимость».

Питала ли Дафна Варгас, мой новый, прекрасный секрет, мою зависимость? Был ли я зависим от отношений с ней? От ощущения того, что меня любят? От внимания к себе? Может, поэтому я не мог честно рассказать девушке, в которую влюбился, о том, кто я на самом деле? Да и знал ли я, кем был?

Я глубоко вздохнул. Постарался привести свои мысли в порядок. Я не мог сформулировать свои вопросы, однако не мог и просто сидеть и молчать. Я поерзал на стуле, и он так заскрипел, что у меня свело зубы.