Луиза Башельери - Неукротимая Сюзи
Сюзи после этого разговора продолжала вести себя в усадьбе Клаподьер так, как надлежит вести себя женщине ее социального статуса. Все гости смотрели на госпожу Карро де Лере как на даму, которая, овдовев, приехала сюда из Парижа, чтобы изливать душу своей бывшей монастырской подруге. Всем бросалась в глаза ее красота, и ей даже несколько раз пришлось давать отпор некоторым нахальным мужчинам, полагавшим, что раз уж она жила в столице, то вряд ли отличается высокой нравственностью.
Она все еще не забыла Антуана, и, как-то раз увидев его во сне мертвенно-бледным и окровавленным, снова почувствовала себя ужасно несчастной. «Почему ты такая грустная?» – спрашивал ее иногда Эктор.
Однако, начиная с марта 1719 года, она стала совершать кое-какие поступки тайком от окружавших ее людей. Если днем она терпеливо и старательно посвящала себя тому, чем и надлежит заниматься женщинам, то ночью вела себя уже совсем по-другому.
Став молчаливой и скрытной, как какая-нибудь заговорщица, она, как только все другие обитатели усадьбы погружались в сон, переодевалась в мужской наряд и отправлялась прогуляться по порту Сен-Мало, преодолевая при этом расстояние более чем в одно лье в одиночку и в темноте. Подобная отвага заставила бы задрожать Эдерну и ошеломила бы ее мужа.
Зайдя на территорию порта, Сюзи глазела на корабли, севшие в результате отлива на илистое дно, и всматривалась в бандитские физиономии попадавшихся ей навстречу людей в поисках тех глубоких следов, которые оставили на них долгие морские плавания. Она отнюдь не закрывала уши и не отводила глаз в сторону, проходя мимо притона, где шумели и веселились матросы, напившиеся до полудикого состояния. Она разглядывала шлюх, которые крутились возле этих притонов или уже тащили за руку моряков, временно находящихся на твердой земле и жаждущих в связи с этим предаться всевозможным удовольствиям. Прогуливаясь по порту, Сюзи слышала песни, которые распевали эти моряки:
Я как-то раз в одном порту
Податься в моряки решил
И вышел в море на борту
Фрегата, полный свежих сил.
На этом судне капитан
Все хохотал и песни пел,
Но вот от шкива[49] кабестан
Он отличить бы не сумел.
Он попугая на плечо
Сажал и по корме гулял,
Но сколько есть у нас еще
Еды – он этого не знал.
И так мы плыли сорок дней:
Ешь сколько хочешь, пей до дна!
Но вышел через сорок дней
Запас и хлеба, и вина.
Или же:
Был августа последний день,
Когда увидели мы вдруг,
Фрегат английский впереди,
А англичанин нам – не друг.
Давайте выпьем раз-другой
За здравие тех, кто влюблен,
И за здоровье короля:
Виват, Людовик де Бурбон!
Король английский (сукин сын!)
Нам нагло объявил войну.
Ну что ж, фрегат его один
Уже сейчас пойдет ко дну.
Такие вылазки доставляли ей невообразимое наслаждение. Она ни разу не нарвалась на неприятности из-за своего безрассудства: мужская одежда, которую она надевала, позволяла ей избежать домогательств со стороны мужчин. К ней даже иногда проявляли интерес проститутки, однако они не доставляли ей большого беспокойства, поскольку равнодушно относились к тем отказам, которые от нее получали.
В начале лета 1719 года в Нижней Бретани запылал пожар бунта, и слух о нем докатился до Сен-Мало и усадьбы Клаподьер. Слух этот как-то раз вечером за ужином стал предметом оживленного спора между господином де Пенфентеньо и его шурином Элуаном де Бонабаном, когда тот заявил:
– Адмирал Шаторено был губернатором гораздо более уважаемым, чем этот маршал де Монтескье, который, приехав в Рен, чтобы вступить в управление провинцией, соизволил лишь высунуть голову из окна своей кареты, когда три сотни дворян из числа старой аристократии – в том числе и я – приехали его поприветствовать.
– Говорят, что он очень тесно связан с господином Мишо де Монтараном, – сказал в ответ господин де Пенфентеньо.
– Ну да, тем самым, которому поручили сосать из нас кровь в должности казначея наших провинциальных штатов. Он ведь, как вам известно, при взимании налогов не гнушается прибегать к самоуправству и силе!
– А еще он не считается с парламентом Бретани…
– А еще он добился того, чтобы отправили в ссылку наших представителей, которые поехали к регенту, – отправили в ссылку вместе с семьюдесятью тремя нашими депутатами! И вот теперь, заставив нас голодать, хотят еще и повысить ввозные пошлины на вино… Однако дворяне поднимают голову. Они знают, в чем заключается их долг. Уже взялись за оружие в Геранде, в Витре, в Ламбале… Маркиз де Понкалле, говорят, собрал в своих землях войско, и то же самое сделали Ле Мон де Талуэ, де Куэди и Монлуи. Я собираюсь к ним присоединиться…
Господин де Пенфентеньо принадлежал к числу людей, лишь недавно ставших дворянами, и у него, в отличие от его шурина, не было оснований ненавидеть регента, которому он как судовладелец был многим обязан. Поэтому он заявил, что нет ничего достойного в том, чтобы бросать вызов герцогу Орлеанскому, а особенно с вилами в руках.
Тон разговора повышался. Эдерна, не выдержав психического напряжения, расплакалась. Ее слезы утихомирили обоих спорщиков: они тут же прекратили свои препирательства. Сюзи склонялась к тому, чтобы поддержать точку зрения господина де Бонабана, однако, опасаясь, что он и в самом деле отправится сражаться, она обратилась к нему с просьбой, которую обдумывала уже давно, – с просьбой, которая поубавила его боевой пыл и заставила отложить свой отъезд.
Когда он уже выходил из здания, она последовала за ним и прошлась рядом с ним по парку.
– Мсье, – сказала она ему, – я восхищена вашей решительностью, однако ваш предстоящий отъезд меня очень огорчает. Я ожидала от вас…
– Вы ожидали от меня чего-то такого, мадам, чего я не удосужился вам предложить?
Элуан посмотрел на нее столь пристальным взглядом, что ей, пожалуй, следовало бы догадаться о тех чувствах, которые она у него вызвала. Сюзи сказала:
– Мне хотелось бы научиться владеть шпагой и саблей… и я надеялась, что вы дадите мне уроки фехтования.
– Держать в руках шпагу и уметь ею пользоваться – не к лицу благородной даме! – воскликнул Элуан. – Особенно если она обладает гораздо более действенным оружием – глазами, которые своей прозрачностью подобны агату, и внешностью, прекраснее которой я еще не видал!
– Когда я предстала перед вами в своем наряде шевалье, я не произвела на вас подобного впечатления. Если я сумела ввести вас в заблуждение и вы приняли меня за мужчину, то почему бы мне не научиться фехтовать не хуже представителей того пола, который называют сильным?
– Но зачем вам, мадам, уметь фехтовать?
– Если вы пообещаете никому об этом не рассказывать, я отвечу вам откровенно.
– Хорошо, обещаю.
– Понимаете, я не собираюсь и дальше жить в этих стенах. У меня есть другие планы, и вашей сестре об этом известно…
– И какие же, интересно, у вас планы?
– Я хочу заняться каперством!
– Вам хотелось бы стать корсаром?
– Вы, возможно, воспринимаете меня всего лишь как слабую женщину, которая впадает в заблуждение, однако еще с тех пор, как я научилась ходить, я мечтала отнюдь не о той судьбе, которая уготована для меня природой и обществом. Я люблю море, мсье, и меня восхищает мужество тех людей, которые бросают ему вызов.
– Вы даже и представить себе не в силах, насколько опасным может быть море, потому что вы ничего о нем не знаете и никогда не плавали на морских судах! И вам, должно быть, невдомек, что одного лишь мужества тут явно мало…
– Я уверена, что у меня есть к этому призвание!
– Вы никогда не убедите ни одного судовладельца, ни одного капитана разрешить вам отправиться в плавание на их корабле: женщин они с собой не берут. Более того, если женщина открыто проигнорирует существующие запреты, она тем самым подвергнет себя большой опасности!
– Я унаследовала от своего супруга достаточно много денег для того, чтобы снарядить судно… И я уверена, что смогу ввести в заблуждение того или иного капитана – как я ввела в заблуждение вас, – если надену то, в чем вы увидели меня во время нашей первой встречи!
– А какая же, скажите мне, у вас будет должность и в чем будут заключаться ваши обязанности на судне, которое вы собираетесь снарядить?
– Думаю, я договорюсь об этом с капитаном…
– При условии, что этот капитан согласится командовать кораблем, владелец которого никому не известен, и заниматься каперством, не будучи уверенным в том, что и ему от этого что-то перепадет…
– Поговаривают, что на испанских галеонах полным-полно золота…
В конце концов Элуан де Бонабан, не выдержав, улыбнулся наивности Сюзанны и ее упрямству. А еще ему очень захотелось показать этой искательнице приключений, каким образом следует обращаться с оружием и какая сила нужна для того, чтобы можно было им колоть и рубить. По правде говоря, он надеялся благодаря этому сблизиться с ней. Поэтому он отказался от своей затеи немедленно выступить с оружием в руках против регента. Маркизу де Понкалле и его соратникам придется его, Элуана, немного подождать!
