Река надежды - Мармен Соня

Александер немного помолчал, потом сделал глубокий вдох, болью отозвавшийся в поврежденной грудной клетке. «Я – Макдональд!» Эти слова, звук собственного голоса укрепили его в уверенности, что он по-прежнему хайлендер, пусть и живет теперь на земле, которая не видела его рождения. Тихо, но уверенно он проговорил:

– Да пребудет мир в вашей душе, отец! Все, что с нами произошло, – это повод для сожалений, не более. Жизнь научила меня одному – ничего не бывает напрасно, у всего есть своя причина. Я ни о чем не сожалею и не оплакиваю того, чему не суждено было сбыться, потому что я сохранил главное – душу!

Со слабым стоном Дункан наклонился вперед и схватил сына за руку. Александер спросил обеспокоенно:

– Отец, может быть, вам нужно отдохнуть? Я могу…

Но старик уже расправил плечи.

– Ничего, уже прошло! Если ты, Господи, решил забрать меня в этот благословенный день, на то твоя воля! Я умру в окружении родных со спокойной душой и буду самым счастливым человеком на земле!

У Александера вдруг стеснилось в груди. Как утопающий за соломинку, он схватился за отцовский тартан, заглянул ему в лицо. Щеки Дункана были мокрыми от слез. Он часто представлял себе их встречу – сердитый взгляд отца, прохладный прием… Но все случилось по-другому. Видеть отца, иметь возможность прикоснуться к его руке – этого хватило, чтобы все страхи рассеялись, а душевные раны, полученные в ранней юности, окончательно закрылись.

– Знаете, отец, в детстве мне так хотелось заслужить ваше уважение! Хотелось стать достойным имени, которое вы мне передали!

Дункан тихо засмеялся.

– Ох и болван же ты, Алас! Тебе не надо было ничего мне доказывать.

– «Право гордиться собой еще надо заслужить!» – так вы мне говорили.

– Право гордиться собой дает храбрость. А она проявляется в бедствиях, а не в счастье. Жизнь дала тебе жестокие уроки, но ты показал себя отличным учеником!

– Не знаю… Думаю, фанфаронства во мне было больше, чем храбрости.

– О, Алас! Можно ли быть таким слепцом? Хотя как могу я упрекать тебя, когда сам таков! Я тоже был слеп… Знаешь, в тот страшный день на Драммоси-Мур, когда я увидел, как ты бежишь к нам с мечом в руке… На лице твоем читалось такое желание драться и победить… Когда я увидел тебя среди летящих пушечных ядер и пуль, среди наших соплеменников, сражающихся с sassannachs… Гром небесный! Как мне тогда хотелось тебя выпороть…

– Знаю! Я это заслужил.

Старик улыбнулся.

– А еще я тобой гордился. Это было не фанфаронство, Александер. Ты был… был как Кухулин на поле битвы! Воинственный дух Макдональдов вел тебя. «И это моя кровь течет в его жилах», – подумал я тогда. Я уже говорил тебе, что из всех моих сыновей, включая Джона, ты больше других похож на моего отца? Я знаю, ты всегда восхищался своим дедом Лиамом… И мне стыдно об этом говорить, но… я даже немного ревновал тебя к нему.

– Отец! Вы ведь знаете, что я всегда искал вашего взгляда, вашего одобрения…

Что ж, желание сбылось: в отцовском взгляде он обрел частичку себя, которой ему так недоставало, и имя ей – самоуважение. Дункан пожал ему руку.

– Теперь я это понимаю, Алас, мой любимый сын! Каким же я был слепцом! Не хотел замечать свои ошибки, отворачивался от правды. Не хотел признать, что не нужно было отправлять тебя в Гленлайон. Марион очень страдала от моего решения, да и ты тоже. Но я не желал ни о чем слышать. Я вбил себе в голову, что своим непослушанием, своей недисциплинированностью и шалостями ты испытываешь мое терпение. Слишком поздно я понял, до чего был слеп и глух. В тот день на поле битвы Каллодена, в миг, когда мой палец спустил курок и пуля тебя ранила, в твоих глазах я впервые узрел не упрямое непослушание, а храбрость, у которой одна цель – завоевать мою любовь. Но почему это случилось именно тогда? Не знаю. Жизнь порой обходится с нами жестоко, чтобы мы поняли что-то важное… А потом несчастья пошли вереницей… Ты прав, сожалеть о прошлом не стоит. Наверное, у всего и вправду есть причина, которая нам не всегда понятна. Но… Это не мешает мне верить, что, уразумей я это раньше, все могло быть по-другому. Не хватило такой малости, чтобы ты узнал, как я тобой горжусь, – всего трех слов! И после Каллодена я не переставал надеяться, что Господь позволит мне их произнести: я люблю тебя, Алас!

После продолжительного молчания Александер ответил срывающимся голосом:

– И я люблю вас, отец!

Старик кивнул и, умиротворенный, закрыл глаза. Тяжелый груз свалился с его плеч.

– Знаешь, было бы хорошо, если бы и твоя мать была сейчас с нами! Как жаль, что она не увидела тебя перед смертью!

– Мне тоже очень жаль. Я скучаю по ней. И по вам, отец, я тоже очень скучал.

– Я ей скажу, когда мы встретимся.

– Не надо торопиться… Тем более что Колл раздобыл бутылку отличного виски!

Положив руку на костлявое плечо отца, Александер попытался за улыбкой скрыть волнение. Дункан как будто бы взбодрился и сказал, улыбаясь:

– Я всегда знал, что для старых костей нет ничего лучше драма usquebaugh! И по внукам я успел соскучиться! Милая Мадди, судя по запаху, уже напекла булочек и скоро позовет всех на кухню. Помоги мне встать, Александер! Я тоже хочу быть там.

Сидя на отполированном водой бревне, Изабель смотрела на Александера, который шел по прибрежной полоске песка, время от времени заходя по щиколотку в холодную воду. Начался прилив, и спокойные воды реки медленно возвращались в свои владения, вымывая застрявшие в песке камешки. Несколько чаек с криками парили в золотисто-желтом, постепенно принимающем оттенки оранжевого и малинового небе.

Он шел не торопясь, часто останавливаясь, чтобы полюбоваться природой. Бриз раздувал переброшенный через плечо плед, развевал его седеющие волосы. Закинув одну руку за спину, второй он опирался на крепкую дубовую трость, которую уже начал украшать орнаментом в кельтском стиле. Сейчас он был так похож на Макдональда-отца! Узы крови… Наверное, с годами то же самое можно будет сказать и о Габриеле.

Помирившись с отцом, Александер словно бы развязал тяжелый узелок, в котором с ранних лет носил свою израненную душу. Цепочка замкнулась, род продолжился в детях…

Можно ли сказать, что Хайленд постигло проклятие? Если да, оставалось лишь молиться, чтобы с потомками этого не случилось. Александер рассказывал, к каким мерам прибегли англичане после Каллодена, в какую нужду повергли мятежный народ. Солдаты выслеживали и убивали мужчин, словно диких зверей. Оставшись без средств к существованию, женщины и дети умирали от холода и голода. Дункан поведал, что произошло в стране после отъезда сыновей. Его предсказание сбылось: битва при Каллодене стала началом конца клановой системы в Хайленде.

На смену открытому уничтожению пришла более умная и хитрая тактика: истребив мужчин-воинов, власти начали англиканизацию правящей верхушки кланов. Лэрды и их потомки стали охотнее делать карьеру в рядах британской армии, потому что не желали прозябать дома в нужде. Обучать детей гэльскому в школах было запрещено, и в итоге выросло новое поколение безграмотных крестьян, которые не говорили по-английски и ощущали свою изолированность от окружающего мира еще острее, чем прежние поколения.

После войны спрос на говядину упал, вследствие чего снизились цены на крупный рогатый скот, а это был для хайлендеров основной источник доходов. Лэрды, не поступившие на военную службу, оказались на грани разорения. Большинство покинуло промозглые родовые замки, чтобы перенять нравы и манеры британской аристократии и поселиться на юге страны или же перебраться в Англию. Народ научился выращивать картофель и тем кормился, однако эта новая культура не помогала ему наполнить сундуки. Нужно было искать другой источник заработка. Цены на шерсть и морские водоросли (их пережигали для получения поташа), наоборот, повысились, и это заставило многих фермеров забыть о долге перед сюзереном и перебраться поближе к побережью. Те, кто остался в зеленых долинах Хайленда, занялись овцеводством.