Старая сказка - Форсайт Кейт
Поскольку с самого утра у меня во рту не было и маковой росинки, не считая чашки молока, я с радостью принялась помогать сестре Серафине развести огонь в очаге в маленьком домике, а потом с любопытством огляделась по сторонам.
С потолочных балок свисали пучки травы, на полках теснились горшочки с сушеными листьями, цветами и всевозможными порошками красного, ярко-желтого и темно-коричневого цветов. В центре хижины стояли старенький стол с поцарапанной крышкой и два табурета, а у дальней стены приютилась небольшая кровать, застеленная стеганым покрывалом, сшитым из разноцветных лоскутков. Подобное буйство цветов я встретила впервые с тех пор, как попала в Жерси-ан-Брие. На скамье стояли тяжелая мраморная ступка и пестик, внутренности которой были испачканы чем-то коричневым.
– Так, давайте посмотрим, какой чай сегодня приготовить? Солодовый чай Святого Иоанна, чтобы осчастливить нас: шиповник и бузина, которые сделают нас здоровыми; пустырник, который сделает нас мудрыми; и ложечку меда, чтобы подсластить настроение. – Сестра Серафина набрала из нескольких горшочков немного высушенных листьев и цветков и всыпала их в глиняный заварочный чайник, а потом залила его кипятком.
– И ничего, чтобы сделать нас состоятельными? – поинтересовалась я.
– А к чему нам деньги? – ответила она, и ее глаза цвета спелого меда весело блеснули. Она налила бледную ароматную жидкость в две фаянсовые чашки и добавила в каждую по ложечке меда.
– Будь у меня деньги, я бы купила себе свободу. Мне не пришлось бы сидеть здесь взаперти по прихоти короля. Я могла бы уехать, куда захочу, и ничего не бояться.
Сестра Серафина вновь наполнила железный чайник дождевой водой из бочки за дверью и вернула его на огонь, прежде чем серьезно ответить:
– Да, понимаю, для вас бы все изменилось. Что до меня, то я была богатой и могу с полной уверенностью заявить, что счастливее от этого я не стала.
– Бедность тоже не делает нас счастливыми.
Она передала мне чашку.
– Нет, конечно. Давайте-ка выйдем на солнце и выпьем чаю. Вы не могли бы взять и мою корзинку?
Держа в одной руке чашку, а в другой – кипящий чайник, она первой вышла в сад. Мы присели рядышком на одной из невысоких стен, и я нерешительно пригубила чай. Он был восхитителен и тут же согрел меня.
– Смотрите, пчелы уже начали собирать себе еду. – Сестра Серафина показала на нескольких золотистых насекомых в черную полоску, которые роились над бледно-голубыми цветами розмарина. – Они тоже радуются весне.
Я улыбнулась и стала пить чай, отщипывая кусочки от липкого шарика, сделанного из меда, орехов и фруктов, который сестра Серафина достала для меня из горшочка. Солнце пригревало мне спину, над цветами жужжали пчелы, чашка горячего чая согревала меня – словом, я впервые за много месяцев ощутила себя умиротворенной.
– Теперь, когда опасность морозов миновала, мы можем посадить первые семена. – Сестра Серафина порылась в своей корзинке. – Капуста и лук-порей, кормовые бобы и горошек, петрушка, огуречник и чабрец. Давайте начнем с петрушки – она прорастает дольше всего. А вы знаете, что петрушку называют «дьявольским семенем»? – Она извлекла из корзинки маленький ситцевый мешочек, на котором красовалась надпись «prezzemolo» [50].
– Нет, не знаю. А почему? – поинтересовалась я.
– Я и сама до конца не уверена. Есть легенда, которая гласит, что впервые петрушка выросла на том месте, где пролилась кровь какого-то греческого героя. Потом греки стали класть пучки петрушки на могильные камни и осыпать ею тела павших.
– Для чего? Чтобы отбить запах? А я и не знала, что петрушка обладает сильным ароматом.
– Скорее всего, это как-то связано с ее символическим смыслом: петрушка – самосевное растение, а это означает, что она вновь может вырасти на том месте, где погиб материнский стебель. Хотя прорастает она довольно долго, как я уже говорила. Когда я была маленькой, люди говорили, что это происходит из-за того, что семена перед прорастанием семь раз попадают в ад и возвращаются обратно.
Разговаривая, сестра Серафина сгребла в сторону полусгнившую солому и стала делать неглубокие бороздки в земле под нею. Затем она бросила в канавки россыпь крошечных черных семян.
– Может быть, это потому, что их дьявольски трудно погубить, – сказала она. – Не могли бы вы передать мне чайник?
Я выполнила ее просьбу, обернув ручку чайника передником, чтобы не обжечься. Сестра Серафина стала поливать семена кипятком.
– Им это очень нравится, – с широкой улыбкой заявила она. – Ну, теперь ваша очередь.
Опустившись рядом с ней на колени, я принялась повторять ее движения. Свежий весенний воздух пах просто замечательно – солнечными лучами на листьях и первыми благоуханными цветами. Это напомнило мне детство, потому что мою мать в редкие минуты отдыха неизменно можно было застать в маленьком саду неподалеку от замка, обнесенном стенами. В простом сером платье она расхаживала по вымощенным камнем дорожкам, повесив на сгиб локтя корзинку и держа в руке ножницы. Она выбирала цветы для украшения замка и лекарственные травы для лечения его обитателей.
– Вот, понюхай, Бон-Бон, – говорила она, срывая сиреневый побег лаванды. – Это лучшее средство от головной боли. Две пригоршни цветков следует залить кипятком, добавить туда пару капель лавандового масла и дать остыть. А потом лишь остается намочить в настойке платок и положить его себе на лоб.
Как часто, прихрамывая и обливаясь слезами, я ковыляла к ней с разбитой коленкой или ушибленной лодыжкой, упав с пони или оказавшись сбитой наземь своей собакой. Она опускалась на резную деревянную скамейку и усаживала меня к себе на колени, с серьезным видом исследуя мои царапины.
– Ничего страшного, моя Бон-Бон, у меня есть мазь, приготовленная из волчьего аконита. Я помажу твою ранку, и все пройдет. Ты помнишь, которая из этих травок – волчий аконит? Да, правильно, вон тот желтый цветок, похожий на маленький подсолнух. Он прогонит боль, как солнце разгоняет тучи. К завтрашнему дню ты и думать забудешь о своей болячке.
Разглядывая обнесенный высокими стенами сад монастыря, я заметила, что почки на яблонях уже набухли, а из-под соломы пробиваются первые робкие зеленые побеги. Под деревьями покачивались светло-зеленые стебельки чемерицы, а поросшее мхом основание колодца обступили сердцевидные листочки медуницы с белыми прожилками.
Я глубоко вздохнула и, повинуясь внезапному порыву, сказала сестре Серафине:
– Я так рада, что сижу сейчас с вами в саду.
– Я так и думала, что свежий воздух и несложная работа пойдут вам на пользу. У вас был довольно бледный вид, – откликнулась сестра Серафина.
– У меня было такое чувство, будто стены смыкаются, стремясь раздавить меня.
– Признаться, я рассчитывала на то, что сестра Эммануэль сочтет работу в саду наказанием, а не уклонением от оного. Она родом из благородного семейства, и ей трудно смириться с правилом о том, что все мы должны работать. Для нее возня в саду – типично крестьянский труд и, таким образом, она надеялась унизить вас. Она не понимает, какое это наслаждение – работать в саду Господнем. Здесь исцеляются все хвори, и душевные, и телесные.
– Это уж, во всяком случае, намного лучше, чем выносить ночные горшки, что она обычно заставляет меня делать. Мне придется притвориться, будто сегодняшняя работа для меня ненавистна, чтобы она позволила мне прийти сюда снова.
– На случай необходимости, у меня есть еще один козырь в запасе. Сажать семена петрушки могут только замужние женщины либо вдовы. А любая девственница подвергнется риску зачатия от самого Люцифера. – Сестра Серафина рассмеялась. – Так что, сами понимаете, им придется разрешить вам и дальше помогать мне. Во всем монастыре более не сыскать никого, кто не был бы virgo intacta [51].
Я не смогла удержаться и тоже рассмеялась. Ее веселье оказалось заразительным. А начав смеяться, я уже не могла остановиться. Я представила, как сестра Серафина, ханжески сунув руки в рукава, на собрании монахинь с самым серьезным видом заявляет матери настоятельнице, что только такая известная кокотка, как я, достойна помогать ей сажать петрушку. Сестра Серафина присоединилась ко мне. Глядя на ее выбившиеся из-под шляпы рыжие волосы с проблесками седых прядей и перепачканные в земле перчатки и передник, можно было забыть о том, что она – монахиня, и что я сама заточена в монастыре, и представить хоть на мгновение, что я – самая обычная женщина, весело смеющаяся в саду с подругой.
