Хранитель секретов Борджиа - Молист Хорхе
– Нет-нет. Это были просто бандиты, – ответил Жоан. И, увидев недоверчивый взгляд жены, твердо повторил: – Это были бандиты, уверяю вас.
– Как получилось, что вы возвращались так поздно, причем один и пешком?
– Микель Корелья предложил мне взять коня, но я отказался. Мне очень жаль, я повел себя неразумно.
– Но во имя Бога, Жоан! – воскликнула она порывисто и с нежностью. – Вы же знаете, как я вас люблю и как вы нужны всей семье.
– Я очень сожалею, – ответил он. Совсем недавно, будучи уверенным в неминуемой смерти, Жоан с непередаваемыми чувствами думал о своей семье. – Мне очень жаль, правда. Простите меня.
Анна видела, как глаза Жоана увлажнились от переполнявших его эмоций; он глубоко вздохнул, когда она с любовью обняла его. Не было необходимости спрашивать, и так было ясно, что визит в Ватикан не принес ожидаемых результатов.
– Вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы поужинать вместе со всей семьей? – спросила Анна, когда немного успокоилась, удостоверившись в относительно нормальном состоянии мужа.
– Вне всякого сомнения, – ответил он с естественной улыбкой, и, надо сказать, ему не пришлось притворяться.
Большая семья, как ее называла Анна, состояла из супругов и их сына Рамона, Эулалии, матери Жоана, его сестры Марии и двух ее детей – одиннадцатилетнего Андреу и девятилетнего Марти. Эулалия добровольно возложила на себя обязанность заниматься обоими домами: хотя книжная лавка занимала нижние этажи двух зданий, верхние этажи имели отдельные входы. Малая семья занимала один из верхних этажей, а все остальные – другой.
Анна прекрасно ладила с родней мужа. Она понимала, что предложение Эулалии и помощь Марии освобождали ее от каждодневной домашней работы, которой она в любом случае должна была бы заниматься, даже несмотря на наличие служанок, и позволяли ей целиком посвятить себя книгам.
Жоан благословил накрытый стол, и домочадцы, как взрослые, так и старшие дети, некоторое время молились про себя. После этого служанки подали ужин. Эулалия горячо молилась дольше прочих, благодаря Господа за свое спасение. Она полностью выздоровела после полученной во время нападения на лавку раны и чувствовала себя абсолютно счастливой. Близкие были рядом, за исключением лишь сына Габриэля, который жил со своим семейством в Барселоне.
Она с любовью смотрела на Жоана, на невестку, которая сидела рядом с маленьким Рамоном, и на Марию с детьми. Чуть больше года назад она понятия не имела о том, где искать близких, и с тоской думала об их судьбе. Она жила в изгнании в дальней деревеньке в Лигурии, куда пираты продали ее в рабство, и была уверена, что никогда больше не увидит свою семью. Она даже не знала, что у нее уже есть внуки. Эулалия неустанно благодарила Провидение за воссоединение семьи. И в довершение всех благословений на столе было все необходимое, несмотря на военное время: суп, вареные овощи, свинина и свежеиспеченный хлеб. В достатке было и вина, хотя для старших внуков его лишь чуть-чуть добавляли в воду. И у нее были служанки, к которым она относилась как к дочерям.
Мария, двадцатишестилетняя женщина, наконец могла растить детей свободными. Воспоминания о рабстве и перенесенном насилии все больше растворялись в прошлом; впервые в жизни она была влюблена в мужчину, который относился к ней с уважением, и Мария была счастлива. Ее избранником стал сержант-арагонец ватиканской гвардии по имени Педро Хуглар, который не только оправдывал значение своей фамилии («хуглар» – трубадур), будучи великолепным гитаристом, но и умел читать, а также немного знал латынь. Он часто заходил в лавку и недавно испросил у Жоана разрешения официально ухаживать за его сестрой.
Книготорговцу очень нравился арагонец, о котором он должным образом расспросил Микеля Корелью, но, выполняя свой долг главы семьи, весьма серьезным тоном ответил, что обсудит этот вопрос с матерью и сестрой. Женщины вместе с Анной радостно встретили известие. Педро знал о непростом прошлом Марии и принимал ее такой, какая она есть. Сержант говорил, что помыслы его связаны с их совместным настоящим и будущим и что он будет заботиться о детях Марии Андреу и Марти так, как если бы они были его собственными. Процесс ухаживания шел своим чередом, и все с нетерпением ждали того момента, когда Педро станет еще одним членом семьи.
Мария и Эулалия рассказали о последних событиях на рынке и о новостях у соседей, дети – о том, что было в школе, а Анна в красках изобразила поведение пары клиентов, побывавших в тот день в лавке, чем вызвала смех у всех домочадцев. Все было хорошо, даже замечательно, говорила себе Эулалия, за исключением лишь странного молчания, в которое был погружен ее сын этим вечером. Она снова посмотрела на Жоана, который, казалось, хотя и находился за общим столом, в мыслях витал где-то далеко, и подумала, что это вызвано лишь его озабоченностью политическими проблемами, что было типично для мужчин.
Рамон, который уже раньше поел кашки, заснул, когда Анна кормила его грудью. Положив его в колыбельку, Анна позвала Жоана ложиться спать.
– Сейчас иду, – ответил он, продолжая сидеть за письменным столом.
Анна знала, что, когда мужа что-то беспокоит, он делает записи в своем дневнике. Жоан, тщательно обдумав то, что он будет писать, старался выводить буквы красиво, не делая их слишком крупными, а соразмерными формату книги, которая была небольшой. Этот процесс успокаивал его, являлся чем-то глубоко личным, сокровенным, и Анна никогда не спрашивала мужа о том, что он пишет, хотя всегда была готова выслушать, если у Жоана возникало желание поделиться написанным.
«Не для того я столько преодолел и добился в своей жизни, чтобы превратиться в покорного рогоносца, – писал Жоан в это время. – Я – свободный человек».
За окном завывал ветер, проникавший в дом через трещины и заставлявший плясать язычок пламени в лампаде, стоявшей на столе. Ложе было холодным, и Анне недоставало тепла мужа, но она не стала звать его снова.
Постепенно постель нагревалась, но Жоан все не приходил, и тогда Анна встала, взяла табурет и, кутаясь в шаль, села рядом с ним. Они посмотрели друг другу в глаза, и она сказала:
– Я была очень счастлива все эти шесть месяцев, да, уже почти шесть с тех пор, как вы привезли меня в Рим. – Она помедлила, прежде чем продолжить, и благодарно произнесла: – Спасибо.
Не вставая, он привлек ее к себе. Это было долгое и горячее объятие, которым Жоан все сказал, не произнеся ни слова. Когда они оторвались друг от друга, Анна снова посмотрела на Жоана – его глаза ярко блестели в трепещущем свете лампады.
– У меня есть вы и мой сын, вы дали мне теплый очаг, просто роскошный, и жизнь среди книг, которые я безумно люблю. Наш дом превратился в место встреч испанцев, живущих в Риме, и мы хорошо известны среди людей, верных Папе. Всегда находится интересный человек, с которым можно поговорить, и даже Санча, княгиня де Сквиллаче, всем рассказывает о том, что мы подруги. Всего этого я не могла представить себе даже в самых смелых мечтах. Я очень счастлива.
– И я тоже очень счастлив, – ответил Жоан. – У меня есть вы, моя семья, моя книжная лавка и много друзей. Тем не менее, похоже, что за все это придется расплачиваться, но эту цену я не намерен платить.
– Вы имеете в виду герцога Гандийского?
– Да, – пылко ответил Жоан. – Этого высокомерного юнца, который возомнил, что любая женщина должна быть отдана ему, стоит лишь на это намекнуть. Вы прекрасно знаете, что я смог открыть лавку и даже выкупить мать с сестрой отчасти благодаря деньгам, которые ссудил мне Микель Корелья. И тем благополучием, которым пользуется наша семья, мы также обязаны его клану. Каталонцы могут разорить нашу лавку, выгнать нас из Рима и даже сделать кое-что похуже.
– Они этого не сделают, – сказала она, нежно проводя рукой по его щеке.
– Поживем – увидим. Все было бы хорошо, если бы этот хлыщ герцог Гандийский не превратился в одночасье без всякого на то основания в главу клана, став таким образом самым могущественным человеком в Риме. Вы сами прекрасно знаете, что он покушается на вашу честь. И хочет сделать вас своей любовницей.
