Уходи с ним - Ледиг Аньес

— Представления не имею. Много. Но медсестра велит мне не думать об этом.

— Она права, я тоже так делаю.

— А почему ты на кресле-каталке?

— А ты видел эти километровые коридоры в твоей больнице? Я совсем запыхался. Твоя сестра отыскала эту колымагу в каком-то закутке, взяла, ни у кого не спросясь, и дунула на полной скорости по коридорам со мной вместе. Ох и смеялись же мы!

В какой-то момент Ванесса вышла из палаты — якобы ей приспичило купить банку коки в автомате, расположенном в вестибюле. Скорее всего, на нее нашло непреодолимое желание обменяться посланиями с подружками, без чего она действительно жить не может. Особенно после моего падения. Отчасти я ее понимаю. Ей тоже нужны ветки, за которые можно зацепиться, — а за что еще, как не за приятелей? Для нее дедуля — старая ветвь, а я — куча щепок.

— Я очень рад тебя видеть, деда. Ты наша единственная настоящая семья, а сейчас мне действительно сложно одному заниматься Ванессой.

— Ну, не на улицу же ее выбросили. У тебя хороший товарищ. Знаешь, у нее не такой уж несчастный вид. Станет самостоятельней. Может, воспользуешься случаем дать ей немного воли, как думаешь?

— Может быть.

— В любом случае, а что тебе еще остается? Видишь, со мной все в порядке. Даже хорошо. Лучше, чем несколько месяцев назад, когда я только о смерти и думал. Так что не надо раньше времени карты бросать. Все может перемениться в одно мгновение.

А потом Ванесса вернулась, объявив, что пришел таксист и ждет в конце коридора, чтобы отвезти дедулю обратно в дом престарелых после его вылазки к умирающему правнуку, который совершенно не собирался умирать. Как и он сам, собственно.

Никогда не сдаваться раньше времени. Особенно, когда бьешься против смерти.

Вне брака

— Слушай, ну давай поженимся, прежде чем я забеременею.

— Зачем?

— Не знаю, просто так, символически. А еще, чтобы у нашего ребенка с самого рождения был официальный статус.

— Брак тебе необходим для статуса? А вот я еще не готов. Дай-ка мне сначала ребенка, а там поговорим.

— Почему ты не хочешь?

— Это детали. Главное, что ты меня любишь, ведь так?

— Да. Но для меня это не детали.

— А для меня детали, и будь так добра, дорогая, хватит меня допекать. Будь счастлива уже тем, что мы вместе. Без меня ты, возможно, так и сидела бы одна. Хотя ты этого, кажется, не понимаешь.

— Нет, конечно же, понимаю. Не знаю, что бы я без тебя делала.

— Тогда в чем проблема?

— Никаких проблем. Все хорошо.

— Вот так-то лучше…

Психологические штучки

Не то чтобы мне это не нравилось, но, кажется, я задолжал Джульетте ужин. Она была права: дела у меня вроде налаживаются, прогресс заметен с каждым днем.

Сегодня ко мне заходила психолог. Не знаю, кто ее ко мне послал, но сказать мне ей было особо нечего — по крайней мере, я так думал. Она объявила, что для первого раза мы просто познакомимся, а дальше посмотрим. Девица попросила рассказать, что произошло. Поскольку я давно восстановил во всех деталях пазл моего падения, то смог связно изложить факты, недоумевая, зачем ей это понадобилось, — ведь она наверняка обо всем прочитала в моей истории болезни. Как и о моей ситуации с младшей сестрой. И только когда она спросила, каково мне приходится в подобном положении, я понял, зачем она здесь. Сначала я решил изобразить из себя крутого, заверив, что вообще-то все более-менее в порядке, мне с каждым днем лучше. Но она еще поковырялась своей ложечкой в моем нутре и вытащила на свет саму суть моих мучений. По пронырливости психологам нет равных.

— Я чувствую, что не имею никакой возможности защитить сестру, а ведь это моя обязанность. И меня это мучит.

— Как у нее дела?

— Вроде неплохо, несмотря ни на что. Вначале было трудно. Думаю, она очень боялась, что я умру, и теперь, когда она успокоилась, ей все лучше и лучше. А я не успокоился.

— Почему?

— Потому что я осознал уязвимость жизни. На операционном столе ее чувствуешь очень остро. Я повидал немало смертей, но когда речь идет о твоей собственной, все выглядит по-другому. У меня бывали моменты, когда все мешалось и я не очень понимал, по какую я сторону: еще жив или уже мертв.

— И чем эта уязвимость вас пугает?

— Если я сам уязвим, как же я смогу заботиться о сестре. Я нужен ей, чтобы защищать от всего мира, от других людей, от бед, которые могут с ней случиться. Мы их достаточно вместе пережили.

— Но вы делаете, что можете, верно?

— До сих пор делал, но сейчас не в состоянии.

— После несчастного случая на вас живого места не осталось. Чего же вы от себя хотите?

— Ничего.

— В остальном дело за жизнью. Проявите толику доверия.

— К жизни? Она предала меня, как я могу ей доверять?

— В чем она вас предала?

— Не дала мне делать свое дело.

— Ничего подобного жизнь с вами не сотворила. Она только помешала все делать по-старому. Это раздражает, но факт есть факт. И выбора у вас нет. Карты сданы, как сданы, и не всегда удается вытянуть короля. Другие карты тоже имеют ценность.

— Но моей сестренке нужно нечто большее.

— Откуда вам знать?

— Ей нужен старший брат, который может ее защитить, и он должен быть сильным и надежным.

— А вы разве не такой?

— Вы меня хорошо рассмотрели?

— Именно.

— И в чем я надежен?

— О какой надежности вы говорите? Надежности тела? Может, вашей сестре больше нужна надежность вашей любви и веры в жизнь, чем мускулы, способные сокращаться, и крепко стоящие ноги. Вы защитите ее куда лучше, поделившись своим желанием жить, чем пытаясь встать между нею и невзгодами, которые могут ей грозить. Научите ее справляться с ними самостоятельно, а сами займитесь собственными, причем с оптимизмом и решимостью, — как вам такая мысль, подходит?

Да.

А потом она встала, сказав, что зайдет на следующей неделе. Я подождал, пока она закроет дверь, чтобы заплакать в подушку.

Она глубоко копнула своей ложечкой…

Но я знаю, что во мне есть та сила, о которой она говорила.

Мой Ты,

вот, дело сделано. Это было ужасно. Я думала, что умру, так мне было больно, столько было крови. Из меня хлестало, как из недорезанной свиньи. Джульетта, медсестра, дала толстые прокладки, которые взяла в больнице. Первые два часа я должна была все время их менять. А потом вроде как унялось. Она меня успокоила. Думаю, плохо мне было от страха, что я умру. Я не хочу умирать! Я слишком нужна сейчас моему брату.

Или пусть мы умрем вместе. Но он сейчас, кажется, не очень расположен. И дедушка тоже. Оба так цепляются за жизнь, просто тошно. Хотят сказать, мол, жизнь не так уж плоха, и держатся за свое. Ну да это еще доказать надо. Но я не уйду без брата, а он без меня.

Я думала, что аборт — это просто. Так мне сказала девчонка из параллельного класса, которая его делала в прошлом году. Короче, если ты его не хочешь, в смысле ребенка, то глотаешь таблетки, и все дела. Но в тот момент, когда он из тебя выходит, у тебя как будто ком в животе. Большой такой ком из нервов. Потому что вспоминаешь из уроков по естествознанию про яйцеклетку, которая встречается со сперматозоидом, и что бывает через несколько месяцев, а еще вспоминаешь УЗИ на той неделе. А там, хоть и делаешь вид, что не смотришь, замечаешь на экране, как что-то движется, и ты не такая уж идиотка, чтобы не сообразить, что это бьется сердце. И когда глотаешь те таблетки, говоришь себе, что они как раз то сердце и останавливают. Так что нет, это нелегко. Я сказала себе, что так поступать отвратительно. И что если бы то же самое сделала моя мама, меня бы здесь не было. Заметь, не исключено, что именно так ей и следовало сделать.

Джульетта сказала мне, что так уж получилось, и по-другому я не могла, и что он на меня зла не держит, этот эмбрион… Она была очень мягкой со мной. Она и с братом очень мягкая.