Барбара Картленд - Парижские соблазны
Гардения приоткрыла дверь своей спальни. Все было спокойно. Она сбежала по лестнице и вошла в салон. Теперь там все было прибрано, и комната выглядела совершенно по-другому. Зеленые столы убрали, на пол постелили ковры, изящные диваны и стулья расставили так, как было принято расставлять мебель в обычных гостиных. В огромных вазах стояли цветы, а лучи заходящего солнца, проникающие через окно, делали комнату уютной и теплой.
«Мне все это привиделось», – сказала себе Гардения, вспоминая свои первые впечатления.
Девушка подошла к небольшой нише, в которой стояло пианино. Крышка была открыта, она села на обитый гобеленом стул и пробежала пальцами по костяным клавишам.
Пианино было прекрасным, и Гардения, страстно любившая музыку, начала очень-очень тихо наигрывать один из вальсов Шопена. Ее родителям нравилось, когда она играла. Возможно, в один прекрасный день и тетушка сочтет ее музыку успокаивающей. Так она смогла бы хоть в малой степени отплатить ей за доброту – за красивые платья, уютный дом, радость встречи с новыми людьми.
– Я благодарна, я безмерно благодарна, – вслух проговорила Гардения, – и я в Париже, самом веселом городе в мире.
Музыка из «Веселой вдовы» заполнила все ее существо, и она поняла, что не забыла ни одной ноты. «Иду к «Максиму» я», – еле слышно пела она. Внезапно сзади раздался голос:
– Надеюсь, мне будет дозволено сопровождать вас, кем бы вы ни были, туда.
Гардения резко развернулась на стуле и увидела мужчину, разглядывающего ее. Он был высок, широкоплеч, и она с легкостью догадалась бы, откуда он родом, даже не слыша его акцента. Невозможно было ошибиться, увидев это лицо с острыми чертами, эти волосы цвета спелых колосьев и эти выступающие скулы, столь характерные для людей его нации. Что-то в его взгляде через очки и в растянутых в слабой улыбке тонких губах заставило Гардению сразу же невзлюбить его.
– Кто вы? – спросил он по-французски с гортанным акцентом.
– Я Гардения Уидон, – вставая, ответила она. – Я племянница герцогини де Мабийон.
– Не может быть! Племянница Лили! – уже по-английски воскликнул мужчина.
– Именно так, – сказала Гардения. – Позвольте узнать ваше имя?
– Я барон фон Кнезбех, – ответил он, щелкнув каблуками, потом внезапно схватил ее руку и поднес к губам. – Счастлив познакомиться с вами. Ваша тетушка никогда не говорила мне, что у нее такая красивая племянница, наделенная такой массой достоинств.
– Я приехала неожиданно, – объяснила Гардения.
– Вы будете жить здесь?
– Да, в этом доме.
– Это доставит огромную радость, – проговорил барон, – вашей тетушке, естественно. – Гардения сообразила, что он все еще держит ее за руку, и попыталась выдернуть ее, но он опять поднес ее к губам и поцеловал. – Мы должны стать друзьями, вы и я, – сказал он. – Я очень давний друг вашей тетушки – очень близкий друг, если можно так выразиться. Мы часто будем видеться, и тогда, моя маленькая Гардения, мы оба узнаем друг друга поближе.
Гардении казалось, его взгляд пронзает ее насквозь, а то, как он двигал губами, вызвало у нее приступ тошноты. Она опять попыталась выдернуть руку, и на этот раз он отпустил ее.
– Боюсь, тетушка сейчас отдыхает, – проговорила она. – Сообщить ей, что вы пришли?
Улыбка, появившаяся на его лице в ответ на ее слова, показалась Гардении оскорбительной.
– Не беспокойтесь, моя маленькая Гардения, – успокоил он ее. – Я сам сообщу ей. Вы же будете ужинать с нами сегодня? Вот тогда мы и встретимся.
Он еще раз щелкнул каблуками – судя по всему, машинально, а вовсе не потому, что хотел проявить вежливость по отношению к Гардении, – повернулся и вышел из гостиной.
Гардения растерянно смотрела ему вслед. Он ужасен, подумала она и вдруг вспомнила, что именно такими представляла себе злодеев из романов! Но все-таки он близкий друг ее тетушки, значит, придется быть вежливой с ним. Да, действительно, близкий друг, если он без предупреждения может подняться наверх в будуар, где она отдыхает!
Глава 5
Генриетта Дюпре взяла изумрудное ожерелье и приложила его к белоснежной шейке.
– Сколько? – спросила она тем тоном, который приберегала для владельцев магазинов и слуг и который очень отличался от мягкого, сладкого голосочка, ласкавшего слух ее поклонников.
– Десять тысяч франков для милорда, – ответил ювелир. – А вам, мадемуазель, семьсот пятьдесят комиссионных.
– Это нечестно! – Генриетта швырнула ожерелье на туалетный столик и поднялась с низкого пуфика. Тончайший полупрозрачный пеньюар почти не скрывал совершенные линии ее молодого тела. – Полторы тысячи франков! – бросила она.
– Нет, мадемуазель, – возразил ювелир, разводя руками. – Тогда я ничего не заработаю. А семьсот пятьдесят франков – это справедливо. Вспомните, сколько вы с моей помощью получили на том браслете. Сделка была для меня совершенно невыгодна.
– Ба! – грубо вскричала Генриетта. – Вы богатый человек, месье Фабиан. Вы составили себе состояние, получая огромные прибыли и давая жалкие крохи тем, кто помогает вам делать деньги. Лорд Харткорт богат, а в Париже очень много хороших ювелиров, которые будут безумно счастливы отыскать для меня более красивое ожерелье и на более выгодных условиях.
Месье Фабиан, маленький седой человечек, бросил на Генриетту Дюпре хитрый взгляд. Он давно привык иметь дела с дамами полусвета, и никто лучше его не знал, до какой степени они становились жадны, когда дело касалось комиссионных.
Внезапно он решил, что сыт по горло вечными спорами, сопровождавшими каждую сделку. Лучше продать что-то менее изящное какому-нибудь аристократу. Герцогиня Мальборо, например, только вчера, ни на секунду не усомнившись в цене, купила бриллиантовое кольцо. Конечно, она американка, в то время как мадемуазель Дюпре – просто базарная торговка, и об этом не следует забывать.
– Хорошо, – сказал месье Фабиан. – Тысяча франков. Мадемуазель, больше я дать не могу. Если милорд снизит цену, тогда, как мадемуазель понимает, ее комиссионные уменьшатся. Даже ювелиру надо жить на что-то.
– С вашей стороны было бы крайне неумно, месье, ссориться со мной, – с угрозой в голосе проговорила Генриетта. – Мне известно, что месье Люсе с большим интересом отнесся бы к тому, чтобы заполучить моего покупателя.
Месье Фабиан улыбнулся. Он взял ожерелье и начал укладывать его в кожаный футляр на бархатную подушечку.
– Месье Люсе мой кузен, мадемуазель. У него также были трудности с комиссионными для его избранных покупателей. Поэтому мы пришли к небольшому соглашению. Комиссионные, которые выплачиваю я или любой из моих родственников, будут везде одинаковыми.
В качестве ругательства Генриетта использовала выражение, которое было обычным на глухих грязных улочках, где она выросла.
– Ну ладно, месье, ваша взяла, – недовольно процедила она. – Оставьте ожерелье. Посмотрим, что его светлость скажет на это.
– Мадемуазель очень добра, – спокойно произнес месье Фабиан. – Не сомневаюсь, когда его светлость увидит, как оно подходит к вашей изумительной коже, о которой говорит весь Париж, он немедленно пришлет мне чек. До свидания, мадемуазель. Всегда к вашим услугам.
Он поклонился и попятился из комнаты. Как только за ним закрылась дверь, лицо Генриетты исказилось от гнева, и она наподдала ногой валявшуюся на полу шелковую диванную подушку.
– Свинья! Подонок! Отъелся за счет других! – ворчала она, но внезапно ее взгляд упал на лежавшее в открытом футляре на туалетном столике ожерелье, и она улыбнулась.
Когда лорд Харткорт приехал, он обнаружил свою любовницу лежащей на застланной атласным покрывалом кровати. На красавице не было ничего, за исключением восхитительного изумрудного ожерелья, оттенявшего молочную белизну ее кожи…
Прошло довольно много времени, прежде чем они заговорили об украшении.
– Что это за игрушка? – спросил лорд Харткорт, дотрагиваясь пальцем до крупного изумруда. В другой руке он держал бокал шампанского.
– Нравится? – поинтересовалась Генриетта.
У нее была привычка задавать вопросы, сопровождая их кокетливым взглядом из-под густых длинных ресниц.
– Ты пристрастилась к изумрудам? – спросил лорд Харткорт. – Признаю, тебе они очень идут.
– Мне они нравятся, – ответила Генриетта. Внезапно она опустила глаза, так что тень от ресниц упала на щеки, и пробормотала: – Но я не могу позволить себе купить их.
– Они дорогие, – сухо прокомментировал лорд Харткорт.
– Но это, конечно, выгодное приобретение, – поспешно проговорила Генриетта. – Считают, что они принадлежали Марии-Антуанетте и были подарены ей ее любовником из Швеции. Дар любви, мой милый.
Она потянулась губами к лорду Харткорту, и его окутал экзотический аромат, исходивший от ее надушенного тела.
– Но очень дорогой дар, Генриетта, – сказала он, погладив ее по стройной шейке.
