Оливия Дрейк - Если башмачок подойдет…
Плохо только, что Николас почти не давал никаких внятных объяснений. Он молча плелся рядом с ней и никогда не заговаривал сам, только сжато отвечал на прямые вопросы. Аннабелл приходилось самой поддерживать разговор. Не то чтобы она возражала. Лишь время и терпение помогут убедить ребенка, что она ему не враг, и он начнет свободнее чувствовать себя в ее присутствии.
Или по крайней мере она надеялась, что так произойдет.
– Простите, я плохо вас расслышала, – ласково сказала она. – Будьте добры, повторите чуть громче.
– Портретная галерея.
– Ах, ну конечно, – откликнулась она, ступая по богатому турецкому ковру. – Какая же я глупая! Мне следовало догадаться, глядя на все эти прекрасные картины. Не могли бы вы рассказать мне, кто изображен на портретах?
Он лишь молча пожал узенькими плечами.
– Должно быть, это предки Кевернов, – ответила она за него.
Сердце ее тоскливо заныло, когда она попыталась представить, будто рассматривает непрерывную цепь собственных предков. Но ее родственники не были аристократами в пышных нарядах. Они скорее всего были слугами или торговцами – простолюдинами, не имевшими средств на то, чтобы увековечить себя на полотне.
– Знаете ли, вам очень повезло. Я никогда в жизни не видела портрета хоть какого-нибудь моего родственника.
Николас искоса бросил на нее настороженный взгляд. Хотя он ничего не ответил, Аннабелл увидела проблеск любопытства в его печальных зеленых глазах.
– Могу я поделиться с вами секретом, ваша светлость? – сказала она, чтобы подогреть его интерес. – Это очень важно. Но вы должны дать мне торжественное обещание, что не обманете мое доверие. Вы согласны?
После недолгого раздумья он осторожно кивнул.
Девушка подвела его к обтянутому парчой креслу, а сама присела на ближайшую скамеечку для ног, чтобы глаза их оказались на одном уровне. Затем, понизив голос до заговорщического шепота, произнесла:
– Здесь никто этого не знает, но я осиротела с самого рождения. Я никогда не видела моих родителей, не говоря уже о тетях, дядях, бабушках, дедушках и прочих родственниках.
Николас потрясенно заморгал, словно его поразило известие, что она когда-то была ребенком, да еще и сиротой при этом. Каким-то чудом с его губ сорвался невольный вопрос:
– Но… кто же тогда заботился о вас?
– Меня подкинули в школу для юных леди. Иногда мне бывало одиноко, но у меня нашлись друзья, которые меня поддерживали.
Большей частью друзья эти были среди прислуги, потому что девочки в академии не хотели иметь ничего общего с ученицей, принятой из благотворительности, – в особенности если над ней постоянно насмехалась сама директриса. Аннабелл придержала эти сведения при себе. Ни к чему было обременять Николаса неприглядными подробностями ее жизни в юности. Она только хотела, чтобы он понял, что и ей знакома щемящая боль сиротства.
– Со временем я выросла и стала учительницей. И вот теперь я здесь.
Николас внимательно смотрел на нее. Он сидел прямо, положив руки на позолоченные подлокотники кресла, напомнив ей юного принца на троне.
– Папа говорил, что когда я вырасту, мне придется заседать в парламенте и выслушивать скучные речи.
Аннабелл рассмеялась, довольная тем, что его скованность мало-помалу исчезает. Это была самая длинная фраза, которую он когда-либо произносил при ней.
– Да, думаю, вам придется это терпеть. К счастью, пройдет еще немало лет, пока это случится.
Он снова замолчал, опустив глаза, и Аннабелл подумала, что он, наверное, вспоминает отца. Леди Милфорд сказала, что герцог и герцогиня трагически погибли прошлой осенью, став жертвой несчастного случая. Аннабелл хотелось бы больше знать об обстоятельствах этого происшествия. Неужели Николас лег спать однажды вечером, а проснувшись утром, обнаружил, что родители ушли навсегда? Какое ужасное несчастье, что маленький мальчик разом лишился обоих людей, которых любил больше всего в жизни.
– Должно быть, вы очень скучаете по своему папе, – тихо сказала она. – Он часто давал вам советы?
– Он и мама по большей части жили далеко, в Лондоне. – Явно не расположенный продолжать, он принялся теребить нитку, торчавшую из шва его коротких штанишек. При этом Аннабелл заметила легкую красноту вокруг костяшек его пальцев.
Это зрелище пробудило в ней сочувствие и одновременно гнев. Ох уж этот ужасный викарий! Меньше всего такому мальчику, как Николас, нужно было, чтобы его запугивали от рассвета до заката. Каждый ребенок заслуживает того, чтобы чувствовать себя в безопасности по крайней мере в собственном доме. В окружении людей, которые любят и защищают его.
Аннабелл всей душой желала дать ему это утешение и защиту. Прежде всего необходимо было завоевать его доверие. Но благоразумие подсказывало ей, что она не добьется успеха, если слишком настойчиво будет расспрашивать его о прошлом. Лучше действовать не спеша, чем оттолкнуть мальчика, задавая сразу слишком много вопросов.
Решив сменить тему, она встала со скамеечки и подошла к одному из портретов на стене.
– Этот доблестный джентльмен, должно быть, жил во времена королевы Елизаветы. Видите накрахмаленный гофрированный воротник вокруг его шеи? Только представьте, что вам пришлось бы носить такой колючий воротник целый день.
Это замечание вызвало робкую полуулыбку на губах Николаса. Пока они шли через галерею, девушка поддерживала односторонний разговор, указывая интересные детали на портретах и сообщая при этом любопытные факты из истории Англии. Возможно, ей только показалось, но он, похоже, выглядел теперь более раскованным в ее присутствии.
– Вы любите рисовать, – заметила она. – Это очень хорошо. Может быть, однажды вы нарисуете картину, которая будет висеть здесь, в галерее.
Мальчик задумчиво нахмурил брови, словно подобная мысль никогда не приходила ему в голову. Затем он искоса взглянул на нее.
– Я не слишком умело изображаю людей, – с сомнением произнес он.
– Да? Тогда, наверное, вы сможете нарисовать портрет одной из лошадей в конюшне. Что скажете? Это стоящий замысел?
– Но… герцог не может быть художником.
– Уверяю вас, даже пэрам королевства дозволено иметь какие-то личные увлечения. А у вас природный дар к рисованию. Вы когда-нибудь брали уроки изобразительного искусства?
Он уныло покачал головой.
– Искусство для леди. Так сказал викарий.
Аннабелл получила еще один повод невзлюбить мистера Бантинга.
– Чепуха. Многие известные художники были мужчинами – Рембрандт, Рейнолдс, Гейнсборо.
Николасу, похоже, понравилась эта идея. Когда он остановился, рассматривая картину, изображавшую лошадей на лугу, Аннабелл решила дать ему время поразмышлять в одиночестве. Она отошла к ряду высоких окон, тянущихся вдоль галереи.
Замок Кеверн был совсем не похож на рисунки крепостей, которые она видела в книгах. Конечно, здесь имелись готические арки, зубчатые стены с бойницами и высеченные фигуры ужасных горгулий. Но предыдущий герцог Кеверн расширил центральную часть крепости, так что теперь она напоминала большой сельский особняк, угнездившийся в кольце массивных каменных стен.
Стоя у окна расположенной на верхнем этаже галереи, Аннабелл посмотрела вниз, на внутренний двор, где весело журчал фонтан в виде дельфина. Это зрелище, напоминавшее картинку из волшебной сказки, разожгло ее воображение. На мгновение она представила себя средневековой девой, беседующей у фонтана с рыцарем в сверкающих доспехах…
Видение моментально исчезло, как только в поле зрения появились три человека.
В середине шествовал лорд Саймон. По бокам шли две дамы, каждая цеплялась за его руку.
Сгорая от любопытства, Аннабелл прижалась носом к неровному стеклу окна. Кто эти леди – соседки? Или гости, приехавшие с ночевкой? В любом случае одеты они были по последней моде. Младшая – в платье персикового цвета и шляпке с перьями на белокурых волосах. Старшая – в роскошном наряде цвета морской волны.
Лорд Саймон больше не походил на ужасного великана-людоеда, каким выглядел накануне. Когда компания пересекала мощенный булыжником двор, он являл собой образец обаятельного джентльмена: улыбался, увлеченно беседуя с дамами, и, судя по всему, был в восторге от их визита.
По крайней мере до тех пор, пока не взглянул на галерею.
Сердце Аннабелл рванулось вверх и застряло в горле. Жар изнутри устремился к лицу, опалив щеки румянцем. Она поспешно отпрянула назад, удаляясь за пределы видимости. Неужели он ее заметил? Может, он просто проводил взглядом одну из птиц, пролетавших через двор?
Ей хотелось замедлить биение своего пульса. Просто смешно, что она так всполошилась. Даже если лорд Саймон увидел ее, это не означает, что она сделала что-то предосудительное.
Николас оказался рядом с ней. Поднявшись на цыпочки, он пытался посмотреть в окно через высокий подоконник.
