Ничего больше - Тодд Анна

Да, именно поэтому. Трудно сказать, это регресс в процессе моего «взросления» или нет.

Когда Нора ушла, Тесса состроила рожицу, как у бурундучка, который только что обнаружил тайник с орехами, спрятанный под листьями.

– Что это было? – громко спросила она.

Я привык к ее назойливости, так что меня она не раздражает. Потеребив рукой отросшую на подбородке щетину, я воздел руки, изображая уход в оборону.

– Понятия не имею, она просто меня поцеловала. Я думал, Нора и имени моего не знает.

– Она что? – вскрикнула Тесса.

Этой маленькой сплетни достаточно, чтобы Тесса Янг обдумывала ее в течение нескольких дней. Позже я обязательно услышу об этом. Моя мама, возможно, тоже.

Мастер приподнял голову и навострил в нашу сторону ухо, словно слушал очередной сериал. Ему явно не хватало деликатности. С другой стороны, если бы я весь день занимался ремонтом, мне бы тоже хотелось услышать шутку или как-нибудь иначе развлечься. Вроде как добавить немного красок к черно-белой картине.

– Я тоже не понимаю! Но уверена, что твое имя она знала, – заметила Тесса, поняв мои слова еще более буквально, чем обычно.

– Что тут скажешь? Я в таком же замешательстве, как и ты.

Тесса смотрела на меня с таким странным видом, словно хотела скрыть разочарование. Ума не приложу, как ей помочь. Мне кажется, она скучает по Хардину, но, возможно, это не так. Я не знаю, что и думать обо всем этом.

Вместо того чтобы раздумывать над этим, стоило оно того или нет, я подтянул шнурок на своих штанах и направился к двери.

– Мы не закончили, Лэндон Гибсон! – крикнула Тесса вслед.

После всего, что произошло, я почему-то почувствовал себя злоумышленником, сбежавшим с места преступления.

Глава девятая

Я закрыл за собой дверь квартиры и чуть не врезался в кого-то в коридоре.

Даже когда с его головы упал капюшон, я его не узнал. Парень, одетый в черное пальто и серые брюки «Уиндбрейкер» [6], довольно дружелюбно кивнул мне и снова надел капюшон. В нашем доме – двадцать квартир, и я видел почти всех людей, живущих здесь, но не его. Может, он только переехал?

– Извините, извините! – попытался я загладить вину, но он только пробормотал что-то невнятное в ответ.

На углу квартала я перешел на бег. Как я и ожидал, сразу заболело колено, но теперь боль была не резкой и пульсирующей, а тихо ноющей и вполне терпимой.

Я разогнался до своего обычного темпа. Мои «найки» касались асфальта практически бесшумно. Помню, когда я только начинал тренироваться, ноги горели, а грудь была готова взорваться от напряжения. Но я продолжал заниматься, потому что хотел быть здоровым человеком, и я стал им. Не таким, как мамаши с прогулочными колясками в Бруклине, которые фотографируют завтрак из пырея и дают детям на обед капусту и киноа. А просто подвижным и активным.

Часто на пробежке я забывал обо всем, хотя иногда думал о маме и сестренке, о Тессе и Хардине или волновался, что «Чикаго Блэкхокс» может обыграть «Детройт Ред Уингз» [7]. Но сегодня мне действительно есть о чем поразмышлять.

Во-первых, поведение Дакоты. После нашего разрыва она почти не разговаривала со мной, а сейчас ведет себя так, будто мы встречаемся каждый день. Она была взвинчена из-за неудачного просмотра, и я очень хотел ей как-то помочь. Но я не могу пойти в одну из самых престижных балетных академий в стране, постучаться и бездоказательно обвинить преподавателей в расовой дискриминации. Особенно если учесть все безумие, которое творится сейчас в стране. Последнее, что я хотел бы сделать, – это привлечь к Дакоте негативное внимание, когда она пытается начать карьеру.

Пустяки, с которыми я раньше помогал ей, не имели ничего общего с этой ситуацией. Я абсолютно ничем не могу посодействовать ей в балетных делах. Препятствия, которые мы привыкли преодолевать вместе, сейчас кажутся такими далекими. Они остались в прошлом. Тогда проблемы казались гораздо более сложными и безотлагательными. А сейчас я не знаю, что делать с обычными, повседневными делами вроде учебы или выбора профессии.

Мне редко хочется быть таким, как Хардин, но сейчас именно подобный случай. Ну хотя бы на час. Я бы бросился в эту академию, зашел в кабинет и потребовал справедливости. Я бы убедил их, что Дакота – лучшая танцовщица из всех, кто там учится, и, несмотря на то что она еще не дипломированная балерина, она необходима им. Потому что самая талантливая.

Балет для Дакоты – то же самое, что для меня хоккей. Только в десять раз важнее, потому что она сама танцует. В моей школе не было хоккейной секции, и когда мама записала меня в команду местного реабилитационного центра, два часа тренировки стали худшими в моей жизни. Я очень быстро понял, что мне нравится лишь наблюдать за игрой, а не участвовать в ней. А Дакота занималась танцами с детства. Она начинала с хип-хопа, потом перешла на свинг и уже в подростковом возрасте остановилась на балете. Это считается огромным минусом. Существует мнение, что обучение классическому танцу нужно начинать как можно раньше. Но Дакота смогла развеять эти предубеждения во время первого же своего просмотра в школе американского балета. Чтобы она смогла поехать на кастинг, моя мама подарила ей нужную сумму на день рождения. Дакота расплакалась от радости и обещала маме, что сделает все, что может, чтобы отплатить за щедрость.

Мама не хотела, чтобы Дакота возвращала ей долг. Она мечтала увидеть, как милая соседская девушка осуществит свою мечту и добьется чего-то важного. Получив уведомление о приеме в академию, Дакота бегала как сумасшедшая по всему дому и махала письмом над головой. Она так кричала и прыгала, что мне пришлось поднять ее и перевернуть вверх ногами, чтобы хоть как-то успокоить. Она была бесконечно счастлива и горда. Ее школа, конечно, не «Джоффри» [8], но у академии высокий рейтинг, и я был чертовски рад.

Все, чего я хочу, – чтобы ее талант признали и Дакота была счастлива. Но это не в моей власти. Совершенно удрученный, я не мог придумать решения этой проблемы. Мне нужно было расспросить ее подробнее; там должно быть еще много разных ролей…

Я решил подумать об этом позже и переключился на Нору. Она больше похожа на Нору, чем на Софию, и, к счастью, я лучше Хардина запоминаю имена. Он называет Дакоту не иначе как Далилой, даже в лицо. Ну и хватит о мрачном Харди.

Харди.

Вспомнив это прозвище, я рассмеялся. Я обращался к нему так каждый раз, когда он называл Дакоту Далилой.

Пробегая мимо продуктового магазина, я заметил, что женщина, державшая в руках кучу набитых бумажных пакетов, удивленно уставилась на меня. И я прекратил смеяться над собой и своими жестокими планами сделать прозвище вторым именем Хардина.

Но потом снова засмеялся.

Мне нужно выпить кофе.

Я всего в двадцати минутах бега от «Мельницы», но парк – в противоположной стороне от моей квартиры…

Кофе того стоит. В этом районе его можно купить практически на каждом углу, но не очень хороший – бр-р, напиток из гастронома самый отвратительный. Кроме того, мне все равно нужно проверить, составлено ли расписание на следующую неделю.

Я развернулся и направился к кафе. Снова пробегая мимо женщины с пакетами, я увидел, как один из них соскользнул с ее руки, и поспешил на выручку, но не успел. Коричневый мешок порвался, и банки с консервами покатились по тротуару. Женщина, казалось, так расстроилась, что неудивительно, если бы она начала звать на помощь.

Я схватил банку куриного супа, прежде чем та выкатилась на дорогу. Порвался еще один пакет, на землю посыпались овощи. Женщина начала ругаться. Ее лицо скрывали темные волосы, но мне показалось, что женщине около тридцати. На ней свободное платье, под которым угадывается небольшая выпуклость. Вероятно, она беременна, а может, и нет, лучше не спрашивать.