Закон скорпиона - Боу Эрин

– Овцеводов? – переспросил Хан. – Тогда что ты тут делаешь?

Милый Хан. Так медленно выдавал ответы, но так часто ляпал невпопад. Ясно же, совершенно неприлично спрашивать о прошлом ребенка-заложника. Там может крыться много боли, и ничего хорошего не выйдет, если бередить эти раны.

Но Элиан не обиделся. Он оперся ногой о лопату и поднял в воздухе воображаемый бокал.

– За мою бабушку. Мать моей матери – Уилма Арментерос.

Уилма Арментерос занимала в Камберлендском альянсе должность министра стратегических решений – новейший из множества эвфемизмов, которые американцы придумывали для обозначения человека, отвечающего за войну. Я читала про Уилму. В последнее время я долгие часы провела за изучением тонких сухих листов последних новостных распечаток, пачками сложенных на столе для географических карт. Сводки распечатывали на специальной бумаге, которая легко разлагается в почве. Они были такими сухими, что просто вытягивали влагу из кожи. Я читала их, пока ладони тоже не начинали сохнуть. Потом трескалась и принималась кровоточить кожа между пальцами. Но я не могла не следить за войной, которая шаг за шагом приближалась ко мне.

Уилме Арментерос в этих газетах уделялось немало внимания. Ее прапра-какой-то дедушка руководил эвакуацией Майами. Один не настолько дальний предок был министром единства в тот период, когда войны за питьевую воду окончательно разорвали на куски бывшие Соединенные Штаты. По всему, нынешняя представительница семьи была теневым президентом молодого государства, силой, стоящей за камберлендским троном. Неудивительно, что Талис потребовал заложника от нее.

И ей повезло, что у нее было кого отдать. Если бы не возлюбленный внук… «Помните, было время, когда короли обязательно должны были иметь детей? – сказано в Изречениях. – Я требую от вас иметь детей. Хочешь быть королем – должен иметь детей. Хочешь быть президентом, хочешь быть генералом, хочешь быть верховным лордом-барабанщиком отставной козы? Если в твоей компетенции все взорвать, я требую, чтобы у тебя были дети».

Понимал ли Элиан, почему на него пал выбор – и что выбрал его не только Талис? Элиан здесь потому, что Уилма Арментерос его любила. Но очевидно, недостаточно, чтобы избежать его назначения заложником. Недостаточно, чтобы поступиться своим положением.

– Моя мама хотела держаться вне политики, – сказал Элиан. – И знаете, ей удавалось держаться от нее достаточно далеко. Вышла замуж за нищего фермера из Кентукки – из холмистой части. Рядом с речкой Ликинг [9].

– Ликинг? – повторила Да Ся, словно не веря неожиданной удаче.

– У южного притока, – проворчал Элиан, потерев лицо рукой.

– Ты уже выслушал все возможные шутки на эту тему? – спросил Грего.

– Наверняка еще немало осталось, – хмыкнула Тэнди.

– Умолкни, – с достоинством ответил Элиан. – Итак, мама. Вышла замуж за еврейского фермера из богом забытого городка близ водного источника. Приняла веру мужа и поселилась с ним, чтобы жить долго и счастливо да овец пасти. Но потом все равно пришел Талис и забрал у нее сына. – Он сдвинул шляпу на затылок и стер пот со лба рукавом. – Отец не хотел, чтобы я ехал, но Лебедин…

Под одеждой у него шевельнулись пауки.

Элиан замолчал, перевел дыхание, чтобы прийти в себя, и вернул шляпу на прежнее место.

– И вот я здесь. Как бельмо на глазу.

Даже надзирателей, наверное, озадачила эта фраза, ибо на сей раз его не тронули.

Пика своей бесшабашности Элиан достиг в конце августа, в тот день, когда козы вырвались на свободу.

Я была в молочне, мы с Аттой, Зи и Тэнди делали сыры. Хан и Грего учили Элиана доить коз. Когда уходили, Элиан плохо запер калитку. От выросшего на ферме парня можно было бы ожидать большей сознательности, но, может быть, овцы не такие умные, как козы. Или, может быть, так поступил бы Спартак, если бы за каждым его шагом следили, а его тело было бы измучено электронными побоями. Спартак поковырялся бы со щеколдой, отвернулся в нужный момент, и козы обрели бы свободу.

Если задуматься, великий гладиатор вполне мог бы так освободить львов. А потом привязал бы им к хвостам факелы и сжег Рим на столетие раньше.

Всякий, кто считает, что козы приносят меньшие разрушения, чем горящие львы, плохо знает коз.

Не важно. Мы у себя в молочне ничего не знали, пока не поднялся крик. Оказалось, что козы пролезли через калитку и направлялись к грядкам с дынями. Среди Детей перемирия дыни любят почти все, потому что есть их надо сразу, как только они созревают. Когда наступает сезон дынь, сладкое не ограничивается. Поэтому все, кто был на улице, поспешили защищать грядки, все кричали и махали руками. Когорты четырнадцати-и пятнадцатилетних, которые воевали с пыреем на свежих грядках капус ты, похватали мотыги и в быстром темпе прибыли к мес ту битвы, четким порядком, как римский легион.

К несчастью для боевой мощи Рима, именно в этот момент Красавчику Принцу Чарли [10], единственному в школе и невообразимо вонючему козлу, живущему в загончике около стержня индуктора, взбрело в голову присоединиться к своему гарему.

Шотландию не завоевал даже Рим, и Чарли, когда он полон целеустремленности, тоже не остановить. Козы разбежались, дыни ждали, люди кричали – что оставалось делать бедному козлу? Он бился головой в старую калитку, пока не выбил ее, а потом перебрался через ее останки и поскакал вниз по холму, направляясь к нам.

А потом…

Трудно вспомнить, как все было. Красавчик летел вниз, как волк на стадо овец. Элиан бросился вбок, к грядкам, чтобы перерезать ему путь. Подхватив с земли арбуз, который весил, наверное, как пушечное ядро, Элиан поднял его над головой и с диким мятежным криком швырнул в Красавчика Принца Чарли. Снаряд летел с безукоризненной точностью и со скоростью, приближавшейся к первой космической. Он угодил Чарли прямо между глаз. Козел произнес неприличное «буэ-э», замешкался, словно размышляя, и завалился набок.

Присутствующие взорвались радостными возгласами. Кто-то из четырнадцатилеток швырнул в козла перезрелой дыней. Она шлепнулась оранжевым пятном.

В этот момент ситуация стала неуправляемой.

Кто-то – сразу несколько человек – принялся швырять в коз дынями. Чарли, пошатываясь, поднялся на ноги, и на него прилетели еще десяток дынь, два цукини и помидор.

Помидор, как выяснилось, был от Элиана. Он уже ушел от дынь и стоял в пятнистой тени шпалеры, где поздние помидоры падали с плетей быстрее, чем мы успевали их собирать. На моих глазах Элиан поднял упавший томат, с которого на его белые рукава капал сок. Я увидела, как Элиан прицеливается в меня. И бросает помидор.

«Были бы у меня хвостики, он бы, наверное, за них дергал», – подумала я, вместо того чтобы увернуться. Томат шлепнул меня по уху.

Здесь и наступил перелом.

Не сказать, что воцарилась тишина. Хаоса было много, и козы создавали немало шума. Сам Элиан держался за вертикальную планку шпалеры и сгибался пополам – надеюсь, от хохота, а не от боли. И все же его взгляд, я чувствовала, был устремлен на меня. И еще я осознавала – хотя додумать эту мысль времени не было, – что мои товарищи просят меня принять решение.

Да Ся встретилась со мной взглядом – горная богиня, сеющая вокруг себя радость и разрушение, – взвешивая на руке цукини. А потом бросила его в меня. Я вскинула руку, крикнув:

– Зи!

И цукини ударился мне о руку и разбился на куски, осыпавшие меня дождем. Я машинально подхватила большой кусок и бросила обратно в Зи.

И тогда хваленое чувство собственного достоинства Детей перемирия рухнуло, подобно калитке под натиском коз. Я метнула кусочек цукини в Элиана и попала ему между глаз. И потом хохотала до изнеможения.

Есть ли смысл описывать битву едой? Было как при Буре войн: мелкие яростные стычки, которые то утихали до рукопашных столкновений, то разрастались до масштабных стратегических операций, уничтоживших половину нашего населения, большую часть амуниции и всю нашу благопристойность. Я лично руководила атакой на молочню – победоносной военной операцией, которая сделала бы честь моим предкам Стюартам. Они-то прославились тем, что все больше проигрывали сражения, чем выигрывали.