Огнепоклонники (Адский огонь) - Робертс Нора

— У меня немного неубрано, — извиняющимся тоном сказал Джош, пока они поднимались на второй этаж.

— Видел бы ты, что у нас творится. Видел бы это Департамент здравоохранения, нас бы просто закрыли.

Рина ждала, пока он открывал дверь, потом вошла внутрь. Насчет «неубрано» он оказался прав: одежда, обувь, пустая коробка из-под пиццы, книги и журналы — все валялось вперемешку. Тахта выглядела так, словно ее притащили сюда с помойки и небрежно накрыли пледом.

— Домашняя атмосфера, — заметила Рина.

— Просто омерзительно, если уж всю правду говорить. Надо было попросить тебя подождать внизу десять минут, пока я раскидаю все это по шкафам.

— Это неважно.

Рина повернулась и позволила ему обнять себя. От него пахло туалетной водой «Ирландская весна», на его губах она ощутила вкус мятных леденцов. Он легко коснулся рукой ее волос, спины…

— Хочешь, включим музыку?

— Было бы неплохо, — кивнула Рина.

Джош все-таки не удержался и провел руками по ее плечам, прежде чем отступил на шаг и подошел к стереосистеме.

— По-моему, у нас нет ни одной песни Мэрайи Кэри.

— Слава тебе господи! — Рина со смехом прижала ладонь к своему бешено скачущему сердцу. — Я нервничаю. Никогда со мной такого раньше не было.

Он открыл рот и снова закрыл. Глаза у него округлились.

— Никогда…

— Ты у меня первый.

— О боже! — Еще минуту он смотрел на нее серьезными голубыми глазами. — Теперь и я начинаю нервничать. Ты уверена, что хочешь…

— Уверена. Твердо уверена. — Рина подошла к нему и взглянула на груду компакт-дисков. — Как насчет вот этого?

Она выбрала «Ногти длиной в девять дюймов».

— Группа «Грех»? — улыбнулся Джош. — Что это, синдром юной католички?

— Ну, может быть, отчасти. Мне понравилось их «Ложись, займись любовью». И потом, это как раз к месту.

Он вставил диск в гнездо и обернулся к ней.

— Я сох по тебе с самого начала семестра.

Тепло разлилось по ее телу.

— Но ни разу не пригласил меня на свидание…

— Я хотел. Тысячу раз хотел, но у меня прямо язык отнимался. Мне казалось, что у тебя есть парень. Ну, тот, с психологического.

— Кент? — В эту минуту Рина не могла даже вспомнить лицо Кента. — Мы несколько раз встречались. Главным образом на лекциях. У нас предметы часто совпадают. Он никогда не был моим парнем.

— А теперь я твой парень.

— Теперь ты мой парень.

— Если ты передумаешь…

— Я не передумаю. Если уж я решила, я никогда не отступаю. — Рина обхватила ладонями его лицо и прижалась губами к его губам. — Я хочу этого. Я хочу тебя.

Он коснулся ее головы, вплел пальцы в массу вьющихся волос. Их губы слились в долгом поцелуе. Их тела притянуло друг к другу как магнитом. Ее тело казалось наэлектризованным.

— Мы можем пойти в спальню.

«Вот оно!» — подумала Рина. Она затаила и медленно выпустила дыхание.

— Пошли.

Джош сжал ее руку. Ей хотелось запомнить это, запомнить каждую мелкую подробность. Запомнить, что от него пахло «Ирландской весной», запомнить вкус мятных леденцов на его губах. Запомнить, как волосы падали ему на лоб, когда он наклонял голову.

Запомнить эту комнату, его спальню, неубранную сдвоенную кровать с простынями в синюю полоску и покрывалом из джинсовой ткани, с единственной подушкой, плоской, как блин. У него был громоздкий стальной письменный стол с мощным компьютером и беспорядочно громоздящимися стопками книг, дискет и бумаг. Пробковая доска с записками, фотографиями, листовками.

Нижний ящик комода — маленького, прямо-таки детского — был сломан и криво свисал. На комоде скопилась пыль. Там тоже лежали книги и стояла прозрачная стеклянная банка с мелочью: главным образом одноцентовыми монетами.

Он бросил на абажур лампы у кровати полотенце, чтобы смягчить свет.

— Если хочешь, можем просто выключить, — предложил Джош.

— Нет. — Что же она увидит, если будет темно? — Э-э-э… у меня ничего нет. Ну, в смысле, для защиты.

— У меня все схвачено. В смысле… — Он вспыхнул от смущения и засмеялся. — У меня есть презервативы.

Все оказалось проще, чем она думала. Они повернулись друг к другу, обнялись, прижались… Руки, губы, дрожь, бьющая по нервам…

Поцелуи становились все глубже, дыхание — все чаще. Они сели на кровать, потом легли. У Рины осталась всего лишь минута, чтобы пожалеть, что вовремя не сняла туфли — с ними же будет неловко? — но она тут же забыла об этом, охваченная жаром и суетой.

Его губы прижимались к ее шее, его руки сжимали ее грудь. Сперва поверх блузки, потом под ней. Это она уже проходила, но никогда раньше у нее не было этого ощущения, что все только начинается.

Его кожа была такой теплой, такой гладкой, его тело — таким хрупким, что на нее нахлынула волна нежности. Именно так она себе все это и представляла: растущее возбуждение, ощущение его кожи, вырывающиеся изо рта вздохи и стоны наслаждения.

У него были такие яркие голубые глаза, такие шелковистые волосы… Он так сладко и нежно целовал ее… Ей хотелось, чтобы он целовал ее вечно.

Когда его рука скользнула у нее между ног, Рина напряглась. В прошлом она всегда останавливалась на этом месте. Она никогда не позволяла мальчикам заходить так далеко, касаться ее интимно. Но Джош сам остановился. Он убрал руку, этот милый мальчик, чье сердце билось рядом с ее собственным. Он прижался губами к ее шее.

— Все хорошо, мы можем просто…

Рина взяла его руку и вернула на место.

— Да.

Она сказала «да», а потом закрыла глаза.

Дрожь прошла по ее телу. Да, это было что-то новое! Ничего подобного она раньше не знала, не чувствовала, не понимала. Человеческое тело — само по себе чудо, а ее тело сейчас пульсировало жаром и сладкой, обжигающей болью.

Джош выкрикнул ее имя, она чувствовала, как он тоже содрогается всем телом. Он покрывал жадными, влажными поцелуями ее грудь, и от этого у нее непроизвольно сокращались мышцы живота. Она нащупала его возбужденную твердую плоть. Завороженная, она принялась исследовать. Но тут он резко втянул в себя воздух и вскинулся всем телом. Она сразу отпустила его, словно обожглась.

— Прости. Я что-то сделала не так?

— Нет. Нет. — Джош судорожно глотнул воздух. — Я… м-м-м… Мне надо надеть резинку.

— Да, ладно.

Все в ней дрожало: это значит, что она готова. Он вытащил презерватив из тумбочки у кровати. Первым движением Рины было отвернуться, но она сдержалась. Он собирается проникнуть в нее; эта часть его проникнет в нее. Лучше видеть, знать, понимать.

Она напряглась, но он, надев резинку, вновь повернулся к ней и поцеловал ее еще раз. Он целовал и гладил ее, пока тугой комок нервов не расслабился.

— Будет немножко больно. Мне кажется, будет больно всего одну минутку. Прости.

— Ничего, не извиняйся.

«Должно быть немножко больно, это нормально, — подумала Рина. — Такая грандиозная перемена не может обойтись без боли. Ничего, потерпим».

Она почувствовала, как он толкает ее, проникает в нее, и напряглась, чтобы сдержать невольное сопротивление. Он продолжал целовать ее.

Нежное прикосновение к губам, твердое — между ног.

Она ощутила боль. Боль нарушила романтический налет минуты. А потом острая боль размылась, превратилась в слабую, ноющую, в загадочную смесь возбуждения и легкого дискомфорта, потому что он начал двигаться внутри ее.

Он зарылся лицом ей в волосы, его стройное гладкое тело слилось с ее телом. И это было чудесно.

5

Странно было возвращаться домой на лето, перевозить вещи из общежития, сознавать, что следующие три месяца уроков не будет, и Джина не будет стонать над ухом каждое утро, как только прозвонит будильник.

Но когда переезд был завершен и Рина оказалась в своей старой комнате, ей показалось, что все осталось, как прежде.

Нет, все было иначе. Она сама изменилась. Она сделала несколько решительных шагов, убегая из детства. Может быть, девочка, собиравшая вещи перед отъездом в колледж прошлым летом, все еще жила у нее внутри, но та, что вернулась на каникулы, знала гораздо больше и больше испытала. И была готова к новым переменам.