Хранитель секретов Борджиа - Молист Хорхе
– Торговля тканями идет великолепно, – сообщил он Жоану. – Король Фернандо предоставил землям, входящим в состав Арагонской короны, исключительное право продажи тканей на Сардинии, Сицилии и в Неаполе. Это очень помогает поднятию нашей загибающейся экономики.
– А что можно сказать о торговле книгами?
Бартомеу грустно улыбнулся.
– Признаться, книги уже давно перестали быть для меня статьей дохода, – со вздохом сказал он. – Я продолжаю этим заниматься, и у меня есть постоянные клиенты, большинство из которых живет за пределами Барселоны. Я не в убытке, хотя риск, которому мне приходится подвергать себя при распространении запрещенных книг, превышает доход, получаемый от их продажи. Благодаря книгам, я стараюсь не дать погаснуть тому слабому огоньку, который освещает сгустившуюся над нами тьму. Я делаю это в память о моих друзьях Корро и о той мечте, что зовется свободой, ибо я разделял ее вместе с ними. Должен сказать, что их страшная смерть на костре очень испугала меня и мне понадобилось сделать над собой серьезное усилие, чтобы вновь вернуться к повседневной деятельности. Моя новая супруга не знает об опасности данного предприятия, и на протяжении всех этих лет я чувствовал себя очень одиноким.
Они в молчании смотрели друг на друга, и Жоан подумал, что именно этому риску он собирается подвергнуть свою собственную семью. Но по крайней мере, он мог рассчитывать на поддержку Анны, Педро и своей сестры – в этом ему не придется испытывать чувство одиночества.
– В апреле 1498 года, незадолго до того, как Савонаролу казнили, инквизиция в Барселоне приказала сжечь тысячи библий на огромном костре на Королевской площади, – вспоминал Бартомеу, который оказался свидетелем печальных событий. – Они не хотят, чтобы народ воодушевлялся божественным откровением непосредственно, они требуют, чтобы между Богом и человеком всегда стоял церковник, толкующий слово Божье. Это было жуткое зрелище. Многие жители города бросали в пламя свои библии только из страха, что на них донесут.
– Да, я видел нечто подобное во Флоренции при Савонароле, – ответил Жоан. – Они создают атмосферу террора и доводят людей до помешательства.
– Представь себе мое состояние, когда я увидел эту картину. А ведь мне столько раз приходилось рисковать жизнью из‑за некоторых книг! – продолжал торговец. – И речь шла не только о библиях. Обезумевшие от страха люди готовы были сжечь любую книгу. В огне пропали бесценные произведения, сохранившиеся в единственном экземпляре, а ведь они не имели никакого отношения к религии. Любая книга становилась подозрительной. Некоторые жители города, обнаружив в подвалах и на чердаках рукописи своих предков, начертанные иудейскими символами, в ужасе швыряли их в огонь.
– Несмотря на это, я уверен, что многие из ваших клиентов по-прежнему хранят свои книги, Бартомеу, – попытался успокоить его Жоан. – Наши усилия не были напрасными. И я верен своему обещанию бороться против насаждавшейся Савонаролой тьмы, которая так же мрачна, как и инквизиция.
– Разница в том, что в Испании тьма, насаждаемая инквизицией, еще более беспросветна, – ответил Бартомеу.
Жоан утвердительно кивнул и тут же осведомился:
– А что Абдулла, он не сможет нам помочь? Как себя чувствует старый мастер?
– Абдулла уже старик, ему очень много лет. Он все еще переводит и делает копии, но уже с трудом, потому что у него заметно ухудшилось зрение. Кроме того, статус раба-мусульманина освобождает Абдуллу от любого обвинения: с юридической точки зрения ответственность за его действия несу я.
– Как же я хочу побыстрее увидеть его, ведь он был моим учителем, уважаемым и любимым!
– Он будет счастлив встретиться с тобой. Абдулла часто вспоминает тебя, – ответил Бартомеу с улыбкой, которая исчезла с его лица, когда он сменил тему разговора: – Ты видел книжную лавку, о которой я писал тебе в своих письмах?
– Я видел ее мельком, потому что не мог остановиться и более детально ознакомиться с ней.
– Я советую тебе купить ее, – сказал Бартомеу со значением в голосе. – Она принадлежит сейчас неаполитанцу, который своими корнями связан с герцогами Анжу. Он хочет продать ее. Я не могу дождаться того момента, когда ты начнешь наконец деятельность. Я велю своим уличным торговцам работать с тобой и, если ты захочешь, также предоставлю тебе и Абдуллу.
Жоан с беспокойством отметил, что Бартомеу собирается переложить на него всю ответственность, которая, судя по всему, тяготила его. В то же время Жоан чувствовал себя обязанным принять ее. Он попросил Бартомеу о встрече с Абдуллой, и тот проводил его на самый верхний этаж, где находились мастерская и жилище мусульманина. Туда можно было попасть через небольшую дверцу, которую Бартомеу открыл, предварительно постучав костяшками пальцев, дабы сообщить о визите. Жоан почувствовал, как от сильного волнения у него сжался желудок. Он любил старика и искренне желал видеть его. И вот этот момент настал.
У Жоана появилось чувство, будто он впервые поднялся в скрипториум, где Абдулла работал на семью Корро. В помещении было холодно; старик сидел за секретером, состоявшим из стола для письма и большой задней панели, где находились шкафчики, в которых он хранил письменные принадлежности. Секретер стоял около большого застекленного окна, благодаря чему в помещении было светло, а от сквозняков и холода спину Абдуллы защищали панель, боковые шторки и небольшая печурка у ножек стола.
На мусульманине был белый, как и его борода, тюрбан. Сняв очки и воззрившись на посетителей своими голубыми глазами, он застыл с поднятым от бумаги пером в руках. Это продолжалось до тех пор, пока старик не узнал своего бывшего ученика, который быстро приблизился к нему с бешено стучащим сердцем.
– Жоан! – воскликнул Аблулла. – Да благословенно будет имя Господне! Какая радость!
С несвойственной для своего возраста живостью Абдулла положил очки на стол, сунул перо в чернильницу, отодвинул одну из боковых шторок и пошел ему навстречу.
– Учитель! – Жоан нежно обнял его.
Бартомеу, прекрасно знавший, насколько трепетно они относились друг к другу, обменялся с ними несколькими фразами и оставил их наедине, сославшись на то, что его ждут другие дела. Они уселись друг напротив друга, и Абдулла, молча оглядев Жоана, счастливо улыбнулся. Затем старик напустил на себя серьезность и строго, как во времена, когда Жоан был его учеником, произнес:
– Ну а теперь рассказывай.
Прежде чем начать рассказ, Жоан вновь посмотрел на него с нежностью. Как же он был благодарен этому человеку за все, чему тот научил его! Абдулла похудел, морщины на лице стали более глубокими, но взгляд его, хотя и немного потускневший с возрастом, по-прежнему оставался твердым. Жоан неожиданно почувствовал себя ребенком, оказавшимся наедине со своим мудрым наставником. Он ласково взял костлявые руки старика в свои и, поглаживая их, стал рассказывать о своих приключениях в Италии, о своих мечтах и надеждах. Время от времени, когда Жоан заканчивал очередной эпизод, учитель прерывал его, спрашивал о том, какие выводы он сделал для себя, и Жоан был вынужден заново обдумывать пережитое и погружаться в него в поисках нового смысла. К полудню, хотя им еще много о чем нужно было поговорить, Жоан захотел поделиться с Абдуллой своими переживаниями.
– Я чувствую беспокойство в связи с моим возвращением в Барселону и с той миссией, которая на меня возложена. Не знаю, справлюсь ли.
– Ты веришь в то, что должен сделать? – спросил старик. – Ты на самом деле ценишь свободу мысли, свободу чтения?
– Да, – ответил Жоан решительно. – Мой отец хотел, чтобы я был свободным человеком. И я намерен выполнить его волю, которая одновременно является и моей, с помощью книг.
– Свобода… – задумчиво произнес Абдулла. – Какое чудесное слово! Но в то же время какое эфемерное, ускользающее понятие. – И улыбнулся. – Не переживай. Если станешь делать то, что подсказывает тебе сердце, окажешься прав и к тому же сделаешь это хорошо. Ты будешь свободным и поможешь другим стать свободными.
