Проклятие королей - Грегори Филиппа

Монтегю видит, какое у меня лицо.

– Старый Том вышел в последний свой крестовый поход, – усмехается он. – Под кокардой с Пятью ранами.

– Том надел свою кокарду? – спрашиваю я.

– У него в замке хранятся кокарды крестового похода, – отвечает Монтегю. – Он раздал их паломникам. Они идут за Господа против ереси под знаком Пяти ран Христовых. Ни один христианин не выстрелит в них, когда над ними священное знамя.

– Что нам делать? – спрашиваю я.

– Ты поезжай в деревню, – решает Монтегю. – Если юг поднимется с паломниками, им понадобятся вожди, деньги и припасы. Ты сможешь возглавить их в Беркшире. Я буду посылать к тебе, чтобы ты знала, что происходит на севере. Мы с Джеффри отправимся на север со своими отрядами и присоединимся к паломникам, когда будет подходящий момент. Я напишу Реджинальду, чтобы немедленно приезжал.

– Он вернется домой?

– Во главе испанской армии – прошу Тебя, Господи.

В деревне я не могу узнать новости, но слышу необычайные истории о тысячах человек, которые идут к разрушенным аббатствам, восстанавливают их и при этом поют псалмы, которые там всегда пели. Говорят, что над Йоркширом в небе появилась комета, что восставшие ушли в Линкольншире под землю, и теперь королю Рытику придется гнаться за ними сквозь землю, но они уже в холмах и долинах Йоркшира и он больше не подчинит их своей грязной воле.

Я получаю письмо от Гертруды, она рассказывает, что король приказал ее мужу, моему кузену Генри Куртене, собрать войско, встать под начало лорда Талбота и как можно скорее выдвинуться на север. Король сказал, что сам возглавит свою армию, но новости с севера приходят настолько ужасающие, что он посылает вместо себя родственников.

Всего этого недостаточно, и уже слишком поздно. Король не дал военачальникам достаточных для выплаты жалованья денег, и обувь у них такая скверная, и так мало лошадей, что они не смогут вовремя добраться на север. Как бы то ни было, все знают, что, увидев кокарду паломников, армия дезертирует, забрав оружие. И Томас Говард жалуется, что от него ждут, чтобы он усмирил Йоркшир ни с чем, потому что все деньги и войска получает Джордж Талбот, а в заслугу это будет поставлено Чарльзу Брэндону. Король теперь не знает, кто остался у него в друзьях и как их сохранить; с чем ему идти на врага?

Лучше всего то, что у Норфолка достаточно влияния и власти, чтобы заключить договор с повстанцами, а он точно пообещает им сохранить аббатства. Если мы сможем уберечь принцессу до тех пор, то нас ждет великая победа.

Посылаю тебе новости, как только получаю их сама. Королевская армия и паломники должны встретиться на поле боя, а паломников на много тысяч больше. И все силы небесные на нашей стороне.

Сожги это письмо.

Я в мясной кладовой Бишема, смотрю, как заносят добытого на охоте оленя. Добыли двух крупных рогачей и олениху, туши разделали прямо в поле, пока мясо не испортилось, и теперь вывешивают их в прохладной комнате с каменным полом, чтобы кровь стекла в канавы.

– Нашего приятеля Лея повесили точно так же, – тихо говорит мне старший егерь.

Я из осторожности не поворачиваюсь к нему. Со стороны кажется, что мы осматриваем освежеванную тушу.

– Неужели? – спрашиваю я. – Того Томаса Лея, который приезжал сюда закрывать приорат?

– Да, – с тихим удовлетворением отвечает егерь. – На воротах Линкольна. И помощника линкольнского епископа. Того, что дал показания против святой королевы. Похоже, все идет на лад, да, Ваша Милость?

Я улыбаюсь, но осмотрительно помалкиваю.

– Скоро приедет ваш сын Реджинальд с Господним войском? – шепотом спрашивает егерь. – Горожане рады были бы узнать.

– Скоро, – отвечаю я, он кланяется и выходит.

Мы съели оленину, напекли мясных пирогов, сварили суп из костей и отдали кости собакам, прежде чем получили новости из Донкастера, где лорды, мелкие дворяне и городские общины севера встали боевым порядком против армии короля; оба моих сына не на той стороне, ждут подходящего момента, чтобы переметнуться.

Монтегю присылает ко мне гонца.

Паломники вручили свои требования Томасу Говарду. Ему повезло, что они согласились на переговоры, если бы начался бой, его бы уничтожили. Их, должно быть, больше тридцати тысяч, и в военачальниках у них все джентльмены и лорды Йоркшира. Армия короля мерзнет и голодает, местность здесь скудная, и нам никто не рад. Мне не дали денег, чтобы заплатить моим людям, а остальные вышли в поход за куда меньшие суммы, чем та, что обещана мне. Погода тоже скверная, и, говорят, в городе чума.

Паломники выиграли эту войну и теперь предъявляют требования. Они хотят, чтобы вера наших отцов была восстановлена, чтобы восстановили закон и вернули королю благородных советников, а Кромвеля, Ричарда Рича и епископов-еретиков изгнали. В королевской армии нет ни единого человека, включая Томаса Говарда, который не был бы с этим согласен. Чарльз Брэндон их также поддерживает. Именно об этом мы думали с тех пор, как король впервые ополчился на королеву и взял в советники Кромвеля. Итак, Томасу Говарду предстоит отправиться к королю с прошением паломников о всеобщем помиловании, при условии, что будут восстановлены прежние обычаи.

Леди матушка, я так полон надежд.

Сожги это письмо.

Я должна была бы готовить Бишем к Рождеству, но ни за что не могу взяться, когда думаю о двух своих сыновьях, о королевской армии у них за спиной и паломниках перед ними; все ждут согласия короля на перемирие. В конце концов я беру детей Монтегю, Катерину, Уинифрид и Гарри, и еду в Лондон, надеясь узнать новости.

Я не обещаю внукам, что они посетят настоящую коронацию, но они знают, что король дал слово короновать свою жену и церемония должна пройти в День Всех Святых. Сама я думаю, что он не сможет себе позволить пышную коронацию, он ведь все время посылает на север людей и оружие и будет зол и напуган. Он не сможет уверенно выступать перед толпой, чтобы все восхищались им и его новой красавицей-женой. Это восстание выбило его из колеи, и в этом состоянии, заново охваченный детскими страхами, что недостаточно хорош, он просто не сможет задумать пышную церемонию.

Приехав и помолившись в домашней часовне, я сразу же иду в зал приемов, чтобы встретиться с крестьянами и просителями, которые хотят меня увидеть, пожелать счастливого Рождества, подать прошения и заплатить аренду и пени за квартал. Среди них я узнаю священника, друга моего изгнанного капеллана, Джона Хелиара.

– Можешь идти, – говорю я своему внуку Гарри.

Он смотрит на меня снизу вверх, личико его сияет усердием.

– Я могу остаться, леди бабушка, я буду вашим пажом. Я не устал стоять.

– Нет, – отвечаю я. – Я могу тут пробыть весь день. А ты иди на конюшню, можешь погулять по улицам, осмотреться.

Он отвешивает мне поклон и вылетает из комнаты, как стрела с тетивы, и только тут я киваю другу Хелиара и жестом даю понять мажордому, что тот может выйти и говорить со мной.

– Ричард Лэнггриш из Хейвента, – напоминает он мне.

– Конечно, – улыбаюсь я.

– У меня привет от вашего сына Джеффри. Я был с ним в армии короля на севере.

– Рада это слышать, – отвечаю я. – Я рада, что мой сын преуспевает на королевской службе. Он здоров?

– Оба ваших сына здоровы, – говорит он. – И уверены, что эти беды скоро окончатся.

Я киваю.

– Можете отобедать сегодня в зале, если желаете.

Он кланяется.

– Благодарю вас.

Подходит кто-то еще, с какой-то жалобой по поводу цены эля в одной из пивных, принадлежащих моим людям, и мажордом занимает место рядом со мной и записывает просьбу.

– Приведите этого человека в мои покои перед обедом, – тихо говорю я. – Позаботьтесь о том, чтобы его никто не видел.