Люби меня вечно - Линдсей Джоанна

Слова его звучали искренне, однако она не очень-то этому доверяла, если учесть то, как отвратительно он и его друзья себя вели. Было похоже, что и он ожидает от нее извинения. «Ну уж черта с два», — решила она про себя.

Устремив взгляд на тарелку, она только тихо сказала:

— Да, должны.

Не надо было смотреть на него, чтобы знать, что у него вспыхнули щеки. Было это вызвано смущением или гневом — ее это не интересовало. Она не спала всю ночь и надеялась, что утром он чувствовал себя настолько же невыспавшимся, как и она, хотя по его виду понять это было невозможно.

— На меня насели родственники, — сказал он в качестве объяснения. — Потому что я принял решение, которое им не понравилось. А у вас какое извинение?

Теперь пришел черед краснеть Кимберли. Конечно, он имел в виду шум, который она подняла, как только в его комнате стало тихо. У нее никакого извинения не было — это была чистой воды месть. Но все равно она не стала просить прощения.

Он и его родичи могли бы продолжить свой спор где-нибудь в другом месте, когда поняли, что мешают ей спать. Но они этого не сделали и по-прежнему не давали ей заснуть… Она вовсе не обязана перед ним оправдываться. Она все еще не оправилась от простуды и еле сидела за столом — так у нее слипались глаза. А он вышел к завтраку явно в прекрасном расположении духа и добром здравии.

— То, что вы пытаетесь оправдать ваше вчерашнее поведение, не делает вам чести, Макгрегор. Я почти не спала последние три ночи — и две из них из-за вашего бесцеремонного пренебрежения окружающими.

— Так вы извиняетесь за ваше поведение?

— Я перед вами не извиняюсь, — прошипела она. — Я просто показываю вам, что ваше поведение было даже хуже, чем вы считаете.

— Если бы вы вежливо попросили нас не шуметь, милочка, мы бы могли вас послушаться, но ведь все было не так, правда? — довольно самоуверенно заметил он.

Она ахнула. У него хватило нахальства винить в своем поведении ее! Но чего же можно ожидать от… Кимберли решительно подавила эту мысль, осознав, что позволила отцовским предубеждениям повлиять на нее. Не правда. Этот шотландец сам внушил ей чувство неприязни.

Его слова ответа не заслуживали. Продолжать разговор в том же духе значило бы опускаться до его грубости. И все же она не удержалась:

— Нужно ли напоминать вам, что, если бы вы не шумели, мне вообще не понадобилось бы к вам обращаться? Называйте меня леди Кимберли. Я вам не «милочка».

— И я этому очень рад! — парировал он. Ей страшно захотелось встать и отвесить ему хорошую оплеуху. Но она напомнила себе, где и с кем находится, и постаралась сосредоточиться на том, чтобы не покраснеть.

— В этом мы единодушны, Макгрегор, — огрызнулась она и добавила, подражая его напевному шотландскому говору:

— И до чего же я рада, что избавлюсь от вашего общества, когда закончится завтрак!

Эти слова были встречены веселым смехом и нахальной улыбкой.

— Так, значит, вы уезжаете из Шерринг-Кросса?

— Нет, это вы уезжаете. Он покачал головой:

— Придется разочаровать вас, право, придется. Я не уезжаю.

Она нахмурилась:

— Вы лжете! Я ясно слышала, как его светлость.

— Его светлость передумал, — прервал он се, тоже хмурясь. — И пока я не обиделся на то, что меня назвали лжецом, вы передо мной извинитесь.

— Нет, не извинюсь. Признаю, что в изменившихся обстоятельствах вы в данном случае и не солгали, но, принимая во внимание вашу профессию, Макгрегор, я не сомневаюсь, что лжете вы с такой же легкостью, как и грабите. И поскольку вы, к несчастью, остаетесь здесь, мне придется запирать свое имущество.

Она не могла бы унизить его сильнее, даже если бы захотела. Но на самом деле она вовсе не хотела его оскорбить, просто была так смущена и раздосадована, что отвечала не подумав.

Но он обиделся — и не на шутку. Одно дело, тебя называют лжецом, когда ты действительно солгал, и совершенно другое — когда ты этого не делал.

— Единственное, что я мог бы украсть у вас, это ваш злой язычок. Вам надо бы запереть и его тоже.

Она ахнула во второй раз, а потом чопорно произнесла:

— Ваша привычка угрожать женщинам говорит сама за себя. Может, вчера вам и удалось меня запугать, но будьте уверены, во второй раз у вас это не получится. Так что позвольте вам посоветовать вообще со мной не разговаривать — и таким образом вы будете избавлены от моего «злого язычка».

— Так мне и надо за то, что пытался извиняться перед мегерой, — пробормотал он себе под нос.

Конечно, Кимберли услышала. Он и хотел, чтобы она его услышала. Но молчание — наконец-то! — которое стало ответом на эти слова, заставило его немного устыдиться. Он не привык обмениваться оскорблениями с дамой. Не то чтобы ему это не понравилось — по крайней мере в отношении этой дамы. Но… он привык очаровывать и поддразнивать, а не вызывать враждебность. Он даже не мог понять, почему так делает.

Этим утром леди Кимберли в невзрачном коричневом платье, с уложенными в аккуратный узел волосами и покрасневшим носом казалась совсем неинтересной — и тем не менее Лахлан почему-то не мог ее не замечать. Она все время его раздражала, каждое ее слово будило в нем гнев, заставляя отвечать тем же.

В течение ночи ей удалось несколько раз его разбудить, и утром он проснулся таким же усталым, каким лег в постель. Неожиданная мстительность англичанки его не разозлила, а, наоборот, позабавила. Он решил, что получил по заслугам, и вышел к завтраку, полный самых радужных надежд: ведь слуга принес ему известие, что он может оставаться в Шерринг-Кроссе столько, сколько пожелает! Тем не менее он чувствовал усталость, и даже красавица Меган не взбодрила его. Но черт возьми, этот обмен колкостями с недотрогой-соседкой оживил его!

Воздерживаться от дальнейших разговоров с нею? Нет уж! Макгрегоры обычно принимают вызов. Этот поединок он выиграл, так что пока можно помолчать.

Смелости у нее хватает, хотя, несомненно, помогает присутствие других. Скорее всего, если бы они были вдвоем, она запела бы по-другому, помелодичнее. А может быть, и нет. Но он выяснит. Он не уезжает, у него сколько угодно времени на то, чтобы осуществить свое самое заветное желание. А с леди Кимберли они еще встретятся в словесных поединках.

Глава 10

Большую часть дня Кимберли проспала. Это было не слишком вежливо — ведь она гостила в Шерринг-Кроссе всего второй день. Но даже герцогиня согласилась с тем, что ей надо уйти к себе, когда Кимберли задремала под рассуждения Меган о том, какой «план» они применят, чтобы найти ей супруга.

Меган увела Лусинду, бабушку Девлина, и Кимберли в свою гостиную сразу же по окончании того — как бы его назвать? — мучительного завтрака. «План» Меган предусматривал поскорее устроить Кимберли встречу как можно с большим количеством холостяков, чтобы она могла увидеть, на что рассчитывать, и не спеша сделать выбор.

На ближайшие недели в Шерринг-Кроссе намечено несколько увеселений; необходимо было просмотреть целую гору приглашений и выбрать самые многообещающие.

Кимберли заснула как раз в тот момент, когда Лусинда (Бабуля, как ласково называли ее родные) упомянула о том, что один бал будет в Лондоне всего через четыре дня. Кимберли собиралась возразить, что за такой короткий срок она никак не приготовится к важному событию, поскольку у нее нет ни одного бального платья, но тут глаза у нес закрылись, в который раз за утро.

А в следующую секунду, как ей показалось, Меган с тихим смехом разбудила ее и посоветовала лечь в постель.

Конечно, было верхом невежливости заснуть, когда с тобой говорит хозяйка дома, и Кимберли чуть не сгорела со стыда. Она стала просить прощения, виня во всем простуду и трудное путешествие. Одного она не могла понять: почему она не возложит вину на того, кто этого действительно заслуживал, — на гостя из соседней комнаты.

А вечером, переодеваясь к ужину, она пыталась вспомнить, почему сегодня не попросила, чтобы ей поменяли комнату. Она была уверена, что соседство с шотландцем будет обременительным. Ведь она может столкнуться с ним в коридоре, направляясь к себе или выходя из комнаты; будет слышать его, независимо от того, станет он снова шуметь или нет. Ей предстоит принять решение, от которого будет зависеть вся ее дальнейшая жизнь. Помехи ей ни к чему.