Завоеватель сердец - Хейер Джорджетт

Но Эльфрида уже не слушала ее. Рауль сказал: «Иди ко мне, сердце мое», и в глазах его вспыхнула прежняя, ласковая улыбка, которая согрела ее сердце и прогнала печаль. Она пришла в его объятия; ни тетка, ни священник не могли остановить ее; и поверх могилы, что лежала между ними, ее ладошка отыскала его руку. На несколько мгновений оба замерли, глядя на могильную плиту, а потом, уже по собственной воле, Эльфрида перешагнула через нее и прижалась к его груди. Он крепко обнял ее; она глубоко и удовлетворенно вздохнула; а Рауль подхватил возлюбленную на руки и, прижимая к сердцу, вынес из сумрачной часовни во двор, где сияло солнце.

Эпилог

(1066 год)

В Лондоне выпал снег, и с карнизов крыш и срезов водосточных труб свисали тоненькие сосульки. Внутри аббатства холод заставлял мужчин плотнее кутаться в мантии либо украдкой согревать дыханием озябшие пальцы. Руки архиепископа Йоркского легонько подрагивали; он нервничал, не смея повысить голос во время службы. Ему было не по себе. Он думал о том, что герцог изгнал Стиганда, архиепископа Кентерберийского, и, машинально выполняя ритуал, вспоминал Гарольда, которого Стиганд короновал в этом самом аббатстве меньше года тому назад. Тогда все было совсем по-другому, в другой жизни, так теперь ему казалось. Архиепископ не мог забыть, как лучи весеннего солнца золотом искрились на волосах Гарольда. «Очень странно, – сказал себе он, – возлагать корону Англии на голову столь темную, как у Вильгельма».

Герцог выбрал для своей коронации Рождество. Аббатство Святого Петра в Вестминстере было битком набито людьми, нормандцами и саксами, в равной мере, а снаружи его взяли в плотное кольцо нормандские рыцари, чтобы защитить герцога от любого нападения, которое могли устроить горожане. Но, похоже, нападения не будет. Лондону не пришлось выдерживать долгую осаду; город пошел на уступки и принял условия герцога Вильгельма, правда, после длительных переговоров, которые вел от его имени Ансгард, посредник, сновавший между двумя высокими договаривающимися сторонами. Герцог проявил недюжинное терпение, но его огромная армия окружила столицу, отрезав ее от внешнего мира и помощи, посему, хотя он принимал Ансгарда любезно и вежливо, не пытаясь штурмовать стены, Лондон знал: Вильгельм держит его в кулаке и готов сжать, если город откажет ему. Наконец ворота распахнулись перед ним, и Этелинга передали ему в руки. Эдгару сравнялось всего десять лет от роду, и, когда Альдред Йоркский и Вуфстан Вустерский подвели его к Вильгельму, он, испугавшись, крепко ухватился за ладонь архиепископа. Но герцог поднял его на руки и поцеловал, а потом немного поговорил с ним о его нормандских кузенах, Роберте, Ричарде и Вильгельме, так что вскоре мальчик совершенно успокоился и ушел с Фитц-Осберном, вполне довольный тем, что сможет обменять корону на лакомства, которые были обещаны ему, и дружбу сыновей герцога.

Эрлы Эдвин и Моркар первыми принесли Вильгельму вассальную присягу. Следом за ними явился Стиганд, медоточивый и скользкий, но герцог был не из тех, кого можно покорить сладкими речами. Он лишил архиепископа должности, выбрав Альдреда, чтобы тот возложил ему на голову корону.

Его Святейшество Папа Римский публично высказался в поддержку Вильгельма. Альдред старался не забывать об этом. Будучи клириком, он поддерживал притязания Вильгельма, но сакс в его душе напоминал ему о том, что Вильгельм – нормандец, чужеземец и захватчик.

Рядом с герцогом стоял граф Роберт д’Э. Когда он слушал, как бормочет на латыни Альдред, ему вдруг показалось, что он перенесся на много лет назад и вновь стоит в полной дыма зале Фалеза, глядя на младенца, крошечными ручонками сжимавшего рукоять огромного меча. У него в ушах вновь зазвучали слова, сказанные в тот памятный день: «Вильгельм Воин!» – они принадлежали графу Роберту Нормандскому. Но кто-то еще прошептал: «Вильгельм Король». Наверное, это была Герлева, вспоминавшая тот странный сон, что приснился ей. «…И раскинуло древо свои ветви, пока и Англия, и Нормандия не оказались под сенью его». Граф забыл, что она там еще говорила. Красивая была женщина, эта Герлева, подумал он. «Интересно, наблюдает ли за ними сейчас ее душа и радуется ли исполнению своей мечты?» – спросил он себя. И тут прозвучал еще чей-то голос: «Вильгельм Бастард». Роберт д’Э попытался напрячь память – кто бы это мог быть? Внезапно перед его внутренним взором всплыло лицо старого лорда Беллема, и он вспомнил, как Тальвас проклял малыша. Бастард, Воин, Король – так называли Вильгельма, пока он лежал в колыбели. Граф Роберт вспомнил, как они смеялись тогда: и он, и Эдуард, который тоже был королем, и Альфред, павший от руки эрла Годвина. Как давно это было: после таких воспоминаний он почувствовал себя стариком. Странно, подумал граф, что они тогда могли смеяться. Но ведь они еще не знали Вильгельма: он был всего лишь незаконнорожденным младенцем, сжимавшим рукоять отцовского меча.

Архиепископ тем временем обратился к саксам на их родном языке. Граф Роберт, вздрогнув, вернулся к действительности. Архиепископ спросил, согласны ли люди признать Вильгельма своим королем? Они прокричали «Да!»; пожалуй, это прозвучало дружно и без принуждения, подумал старый Гуго де Гурней, переступая с ноги на ногу. Он спросил себя, сколько пройдет времени, прежде чем вся страна признает Вильгельма, и много ли им предстоит драться. Взглянув на Вильгельма, де Гурней с одобрением отметил – герцог держится прямо и не мигая смотрит строго перед собой. Что ж, может быть, он и бастард, подумал де Гурней, но из него получится настоящий король.

Вперед вышел епископ Кутанса и по-нормандски обратился к подданным герцога. Он спросил у них, согласны ли они с тем, что Вильгельм примет корону. Так же, как и саксы, они криками выразили свое согласие.

«А действительно ли я хочу этого?» – спросил себя Рауль после того, как слова слетели с его губ. Бог его знает! Он заметил, как нахмурился Гийом Мале: тот тоже не жаждал этого, но, разумеется, дал свое согласие. А вот Фитц-Осберн буквально лучился торжеством; Жиффар выглядел довольным, да и Тессон тоже. Неель же был мрачен, как, кстати, и Грантмеснил: пожалуй, они еще не забыли пророчества в Сен-Жаке и слова Гале.

За обеими декларациями последовали молитвы; ритуал шел своим чередом. Архиепископ обеими руками поднял золотую корону, держа ее над головой герцога, и присутствующие разразились громкими приветственными криками.

Епископ Лондона, взявшись за елей, подошел к Альдреду, но вдруг заколебался и недоуменно оглянулся на двери.

Что-то происходило за стенами аббатства. Оттуда доносились крики, лязг стали, боевой клич и призыв к оружию.

Чей-то голос воскликнул: «Измена!» – и мужчины бросились к дверям.

Герцог преклонил колени. Его волнение выдавала лишь внезапная смертельная бледность да быстрый взгляд, который он метнул на двери.

«Впервые за двадцать лет, – подумал Рауль, – я вижу, как он испугался».

Ему тоже было страшно, но он не пошевелился. Рауль, подумав об Эльфриде, ожидавшей его за пределами Сити, принялся мысленно решать внезапно возникшую проблему. «Если против нас восстал весь Лондон, как мне лучше добраться до нее?» – размышлял он.

Шум стал громче; в аббатство проник запах горящего дерева.

– Кровь Христова, мы здесь заперты, как крысы в ловушке! – пробормотал Раулю на ухо граф Мортен.

Герцог упрямо стиснул челюсти; архиепископ умолк просто на середине богослужения, он застыл, дрожа всем телом и со страхом ожидая развязки.

Люди толкались у входа, чтобы первыми выскочить наружу и отразить предполагаемое нападение. В аббатстве уже не было никого из саксов, да и нормандцев осталось совсем немного. У самого алтаря застыл Фитц-Осберн, а рядом с ним стояли Роберт д’Э, де Гурней, Мортен и Рауль.